Вообще я очень мало понимал из того, что мне говорили. И в первый день приехал на работу в костюме, сдуру. На меня смотрели как на идиота… Я ведь, оказалось, был взят подсобником, который должен смазывать формы, таскать пробы и вообще делать что скажут – так я не понял даже этого, когда объясняли. Но мне страшно повезло: палестинец– нелегал из нашей команды когда-то окончил в Харькове строительный институт и прилично говорил по-русски, он мне все объяснял. Палестинец понимал, что я приехал по еврейским делам, но тем не менее помогал.
Работа была очень простая: лопатой брать пробы бетона и относить в лабораторию, много ума не надо. Я проработал так неделю… Потом Марек говорит:
«Одна баба знакомая в Сити работает, говорит, там сейчас людей набирают. Ты перепиши свое резюме, только выкинь оттуда все про твои публикации и научную степень. Я что-то постараюсь для тебя сделать».
Я написал, отправил… И вот пришел как-то с работы, слушаю message на answering machine, ничего не понимаю, слушаю снова раз за разом и с седьмой попытки понимаю, что меня приглашают на собеседование!
Я сперва подумал: «Пошли они на хер, у меня замечательная работа, семь долларов в час!» На самом деле сейчас-то мне понятно, что это была нищенская беспросветная работа, в месяц это грубо 1250, отдаешь треть налогами, еще тратишь на бензин, и остаются копейки…
Я все же решил сходить к ним. Отпросился с работы, приезжаю в Сити и встречаю там чувака, который одет так, будто это все происходит где-нибудь в Днепропетровске. Странные штаны, смешная рубашка, сандалии какие-то… Он сначала говорил по-английски, а потом, когда выяснил, что я наполовину русский, а наполовину еврей, перешел на сельский украинский и сказал фразу, которой я в своем отечестве ни разу не слышал:
– Так мы ж браты! Я тобi допоможу.
Этот эпизод меня потряс…
Этот сельский с виду парень оказался очень большим начальником. Его звали Пол Золтонецкий. Его мать бежала с Украины во время голодомора. Он пригласил меня к себе домой… Внутри там все было как, в украинской хате, с половичками и рушниками. Он никогда не работал в поле, но натура у него была крестьянская. Он, например, очень любил подсолнухи и заставлял их сажать на всех подчиненных ему объектах, у него даже была кличка Sunflower guy. В общем, меня взяли на работу в Сити после собеседования, на котором я рисовал разные графики. Как потом выяснилось, никто в этих графиках ничего не понял, им было только ясно, что я профи, этого оказалось достаточно. Многие русские мечтали попасть на работу в Сити, там стабильно, не увольняют, социальный пакет хороший… Мне просто завидовали! Особенно когда узнавали что моя годовая зарплата – 35 000 долларов, это было неплохо в 1990 году.
Я все еще плохо понимал, что мне говорят, а про документы и говорить нечего, я не мог не то что их писать, но даже и читать. Но тем не менее работал инженером, как это ни странно… Хорошо, там были двое русских, один из Азербайджана, другой из Белоруссии, они мне растолковывали, что и как… Еще я поддерживал отношения с одним ирландцем, работягой, он был знаток литературы, его любимые авторы – Гессе и Пастернак.
Перед первым моим уикендом на новой работе встал вопрос:
– В воскресенье кто хочет работать?
Все хотят, двойная же оплата. Уступили это право мне как самому бедному, которому деньги нужнее. Я продежурил на объекте 12 часов, мне заплатили 1200. Я сразу купил TV и VCR…
Однажды я там залез не в свое дело.
Работяги заканчивали армирование конструкции. Я подошел, заглянул в чертежи и говорю:
– У вас тут ошибка, нельзя заливать.
Работяги меня не послушали. Я же, когда пришел трак с бетоном, сказал, что запрещаю выгрузку. Они удивились. Я для них был никто, но формально считался их начальником.
– Зовите вашего резидент-инженера! – говорю. Приходит баба. Я говорю ей:
– Тут ошибка.
– Как ошибка? Вот рабочие чертежи, все правильно.
– Так в чертеже и ошибка!
Объясняю ей, что к чему, она задумывается, мы идем смотреть другие чертежи, проектные. Она наконец понимает, в чем дело, и говорит работягам:
– Все переделать! Только быстро, осталось двадцать пять минут, не успеете – бетон придется выкидывать. (По правилам он должен быть залит не позже чем через полтора часа после отгрузки с завода.)
Ребята кинулись работать, все четверо, а жара 102 градуса.
С тех пор отношение ко мне поменялось. Они сами прибегали:
– Егор, тебя все устраивает?
Потом я как-то увидел: на чертеже нет температурного шва, а он тут точно должен быть. Прихожу к старшему инженеру, негру:
– Шва нет!
– А его нет в рабочем чертеже. Идем с негром к супервайзеру:
– Ларри, будет время, глянь, тут шов должен быть.
– Хорошо…
На другой день Ларри говорит:
– Ты знаешь, вроде должен быть шов, но нигде нет на чертежах. Формально вроде все правильно. Но я вызвал проектировщиков.
На другой день приезжают два парня. Смотрели, смотрели… И говорят:
– Да, таки должен быть шов. И говорят арматурщикам:
– Ну что, все придется переделывать.
После этого никаких вопросов ко мне вообще не было. Я зажил. Купил новую машину, приличный костюм, богатый галстук.
Было интересно наблюдать за столкновением цивилизаций, которое всегда имеет место в эмиграции. Я увидел, что если человек прошел хорошую школу – на стройке, в аспирантуре – и если у него есть яйца, то на long run он выигрывает… Я увидел, что в Америке очень строгая иерархия, они говорят друг другу Пол и Уилл, но все четко понимают, кто есть кто. Если ты newcomer, тебе все будут помогать. Но как только они осознают, что ты – их потенциальный конкурент, включается другой механизм, основанный на самой низкой подлости: «Ну как же, этот человек займет мое место, значит, мои дети не пойдут в хороший колледж. . Я не куплю новую машину. Значит, я ущемлю интересы своих близких.
Кто мне дороже, этот чужак или мои родственники? Придавив его, я совершу моральный акт». И это там сплошь и рядом. Я там через многое прошел, я многое вытерпел от своего начальника, который обижался, что я умнее его… Я его подсидел в итоге.
Хотя мне все говорили: «Не связывайся с американцами, они тебя выкинут на улицу и будут выглядеть правыми». Я решил – буду такси водить, но меня хер кто заставит делать то, что я не хочу, особенно если я считаю, что прав. Мы ведь такие. Вот мы все любим Францию, но ее всю немцы взяли за 15 дней. А мы, такие неподмытые, легли в 22 километрах от Москвы, и хуй чё получилось у немцев.
Я пошел в рост. У меня было семь американских инженеров в подчинении, я редко бывал на объектах, – так, давал указания.
Я был в таком авторитете, что меня отмазали после того, как я по пьянке разбил новую казенную машину. Меня отмазали, хотя я сел за руль, выпив 21 рюмку водки! Авария случилась в 11 вечера, но мои начальники сказали, что это было служебное задание. После той аварии на все 24 казенные машины департамента подскочила страховка, но мне и слова никто не сказал.
И вот на волне этого успеха я прочитал в газете, что Эрнст Неизвестный собирается строить памятник зекам на Колыме. Я завелся: это ж вечная мерзлота, а я диссертацию защищал по бетонным работам на Севере! Я нашел телефон Эрнста в справочнике, позвонил ему, мы встретились, полетели в Магадан, слово за слово, и вот я живу в Москве, живу русской жизнью. Ха-ха, может, я тоже патриот? В каком-то смысле? Патриот в третьем поколении?
А еще же четвертое поколение подросло: моя дочка от первого брака без моей помощи перебралась в Штаты и работает там врачом. Недавно приезжала ко мне в Москву. Вроде как просто повидаться…
