Нет нужды вспоминать все обстоятельства, вызвавшие подобное смерти деление греческого народа, вылившееся в Пелопоннесскую войну. Однако ответственность за нее несут как Афины, так и их противники. Перикл при всех своих способностях, дарованиях не смог достичь того, к чему стремился, – Греция не стала ни единой, ни мирной. Проект панэллинского союза оказался фикцией. Напрасно в города брели его посланники. Против проекта выступили лакедемоняне. И дело не в нежелании Спарты крепить единство, а в том, что скрывали намерения Афин. А они прозрачны и ясны – диктатура. Афины, прикрываясь демократией, подавили восстание городов Эвбеи, задушили самостоятельность Ионии, всех впрягли в колесницу античного империализма. Полисы стали рабами… Боннар пишет: «Проливаемая Периклом кровь, деньги, отобранные им у союзников, отнимаемые у народа свободы – все это с каждым днем все больше приковывало его к империалистической политике. Как мог он надеяться, что поверят его предложениям о всеобщем умиротворении Греции и тому, что панэллинский конгресс в Афинах будет чем-либо иным, как не подтверждением их всемогущества, и не санкционирует главенства Афин над остальной Грецией? Плутарх несколько наивно приписывает Периклу «столь же возвышенный образ мыслей, как и величие духа». Отныне Перикл может лишь ускорить приближение войны для Афин». Но и главная тяжесть вины падает на Перикла: это он предложил Афинам принять декрет против Мегары. Та закрывала товарам и кораблям Афин выходы к рынкам Аттики. Он бросил кости политики («кости были давно брошены, и игра начата»), не поняв, что мечты быстро выиграть войну «при помощи разума и денег» – наивны, и та растянется на долгие годы и приведет греков в итоге к тотальной катастрофе и рабству. Афиняне словно специально поставили перед собой задачу уподобиться тому чудовищу – Ликургу.

И. Босх. Сад радостей земных. 1510 г.

Так ли крепки греки в философии? Сократ спас Алкивиада, вынеся его раненым с поля сражения, наставлял его и учил. Но оказалось, что недостаточно быть первым красавцем в Афинах, храбрым воином и иметь высокий рост, чтобы стать истинным философом и мудрым политиком. Беспринципный (каковы едва ли не все политики Древней Греции), Алкивиад желал очаровать всех. В итоге из него не вышел ни настоящий философ, ни великий политик: для философа он был слишком горяч и нетерпелив, для политика – одержим жаждой единоличной власти. Он не умел владеть собой и не терпел рядом с собой равных. Хотя был неплохим оратором и отличался известной ловкостью при дипломатических переговорах. Наибольшей же популярностью пользовался он в кругу гетер. Его символом стал щит, на котором был изображен Эрот с молнией. Видимо, это должно было означать, что в постели к красивым женщинам он заскакивал столь же быстро, как молния. Однако вот к Сократу захаживал редко, хотя тот относился к юноше тепло (мы любим тех, кого спасаем). И бедный Сократ гонялся за ленивцем, как «за беглым рабом».

Архангел Михаил, поражающий дракона

Так ли уж афиняне превозносили свободу? Для себя – да, для других – нет. Один из городов Греции не пожелал отказаться от 700-летней свободы, но решил защищаться до конца от нападения Афин. И тогда с ним поступили как худшие тираны. Когда после долгой осады Метилена сдалась, всех взрослых метиленцев было решено умертвить, детей и женщин обратить в рабство (по совету Клеона, «самого неистового» из граждан Афин). Афинянам уже мало было наказать пленников, они жаждали крови собратьев. За что же они хотели казнить невинных людей? За желание остаться свободными, за то, что те хотели отстоять свою свободу! Никто из афинян и не сомневался в характере своего господства, власти над остальными. Тот же Клеон напомнил афинянам, кем они стали в действительности – тиранами. Он сказал: не заблуждайтесь и не забывайте, что «ваше владычество над союзниками – это тирания, осуществляемая против воли ваших подданных». После долгих и бурных дебатов часть граждан Афин все же поняла, что неправа, и послала второй корабль вдогонку за первым, чтоб отменить свое преступное решение. Но когда тот прибыл, военачальник Пахет успел зачитать решение народного собрания и уже собирался выполнять приказ. Метилена находилась «на волосок от гибели». Остальных метиленцев, отосланных в Афины Пахетом, как наиболее виновных в восстании, афиняне по предложению Клеона не пощадили и казнили (чуть более тысячи). Стены города приказали срыть, заставили метиленцев выдать флот, остров поделили на 3 тысячи участков, распределенных среди жителей Афин по жребию.

Но может быть, их законодательство представляет собой образец разумных законов и является для нас примером? Стоик Хрисипп рисовал кристально чистый образ античного правосудия – серьезность, неподкупность, честность, равнодушие к лести, непреклонность к ворам и убийцам, милосердие в отношении невинных людей. Увы, все это ложь. В Греции пороки судебной системы те же, которые мы видим и в нынешних российских судах. Один из авторов писал о судьях: «Что судебная процедура вроде афинской не давала никаких гарантий справедливости приговоров, что при этом в непозволительно широких размерах действовали личные мотивы, а также политические симпатии и антипатии, это само собой разумеется». Сколько невинных жертв на совести тех же греков! Афины и Спарта коварно убили персидских послов. Согласитесь, какие уж тут правовые нормы!

Взгляните, как поступали полисы со своими героями, которым обязаны всем – жизнью, свободой, благополучием. Как поступили с Мильтиадом, творцом победы над персами в Марафонском сражении? Не дали и лаврового венка, ограничившись скромной картиной, где он изображен впереди других стратегов. На его просьбу в Народном собрании ему сказали: «Когда ты, Мильтиад, в одиночку побьешь варваров, тогда и требуй награды для себя одного». Чтобы еще более его унизить, победителя персов при Марафоне через год после триумфа направили карателем против острова Парос (тот когда-то выступил на стороне персов). Спустя месяц тот вернулся ни с чем. Афиняне тут же забыли о его мужестве и осудили полководца, обвинили в предательстве, присудили к штрафу и посадили в тюрьму, где он через год и умер от ран, полученных в сражении. Опозоренный согражданами воин был потрясен черной неблагодарностью соотечественников. Таковы судьбы многих героев, и не только в Греции, но и в современной России, которая редко их ценит.

Афиняне покидают свой город

В 406 году афинский флот сокрушил спартанскую эскадру при Аргинусских островах (близ Лесбоса). Победителям-стратегам, не успевшим подобрать раненых и убитых в море из-за разыгравшейся бури, это поставят в вину. Вместо награды за победу их судили. Евриптолем старался их защитить, говоря: несправедливо наказывать всех стратегов. Ведь это коллегия приказала Ферамену и Фрасибулу отправиться во главе 47 триэр для спасения их товарищей, оставшихся в море на тонувших судах. Однако капитаны не смогли этого сделать. Вина же стратегов заключалась в том, что они прикрыли командование флота, скрыли сей факт. Обращаясь к Народному собранию Афин, Евриптолем восклицал: «Не делайте же этого; ведь гораздо справедливее увенчать победителей венками, чем подвергнуть их смертной казни, послушавшись совета дурных людей». Собрание не прислушалось к его словам. Только двум стратегам удалось скрыться, а шестерых казнили (включая Перикла-младшего, сына великого вождя). Потом афиняне, правда, горько каялись, рвали на себе волосы, даже попытались привлечь к ответственности обвинителей, включая сикофанта Каллисфена. Но тому удалось бежать, как и нашим «героям реформ».

Фидий. Статуя Прадье. Париж

Вспомните судьбу Сократа. Он проявил себя как смелый воин и великий философ. В военном походе он превосходил всех: был неутомим и терпелив, мужественен и отважен, стойко переносил невзгоды. В мороз ходил босиком по льду, носил легкую одежду, не щадил себя в битвах и всегда был готов прийти на помощь товарищу. Как сказал о нем один древний автор, по делам его «нет подобного Сократу между людьми – ни из древних, ни из современников». Это был если не сверхчеловек, то идеальный человек. «Сократ представляет сочетание в себе божественных и человеческих черт любви, что приближает ко Христу этого наилучшего и по жизни и по учению язычника». И вот «своему Христу» греки поднесли яд, как евреи некогда казнили Христа. Казнили за то, что он якобы направлял юношей на пагубный путь. Либаний опровергал нелепое обвинение: «Но правда – какой она была и есть в том, что никогда не направлял Сократ юношей – ни словами, ни делами – на путь пагубный. Все это ложные обвинения и исходят от людей, кои не стоят мизинца ответчика. Желая избавиться от досадившего им соотечественника, выдают они себя за героев и вгоняют сограждан в страх, пугая бедствиями, что обрушатся непременно на государство, если они… не предадут происходящее огласке. О, если бы все недоброжелатели города хоть каплю на Сократа походили! Глубока и покойна была бы уверенность афинян в благополучии и безопасности державы, когда б раздавались на площадях и рынках речи, подобные Сократовым, – вел он их открыто, у всех на виду…» («Апология Сократа»). Правда, затем афиняне, по словам Диогена Лаэртского, приговорили обвинителей Сократа к изгнанию, а Диодор говорит о казни этих людей без суда и следствия. Плутарх же сообщал, что обвинители Сократа якобы повесились, так как не могли вынести всеобщего презрения афинян, лишивших их «огня и воды». Фемистий в одной из речей говорит, что один из самых злостных обвинителей, Анит, был побит камнями. Сведения эти носят, вероятно, легендарный характер. К тому же Сократу, как и казненным стратегам, не легче, что их обвинителей потом казнили или подвергли всеобщему презрению. Осуждение тех, кто обрек на смерть великих людей, никак не извиняет, конечно же, вины самих афинян. На могиле Сократа, кроме плиты с изображением, установят колонну с сиреной, видно, как признание явной вины, что не вняли некогда голосу Сократа. Ох, уж эти запоздалые дары и награды великим! Сколько в них ничтожества и фарисейства. И разве жалкие подачки иных наших олигархов, составивших такие состояния, что не снились и Крезу, снимают с них вину за то, что, даже став сверхбогачами, они выделяют гроши на развитие науки, культуры и образование. Ныне президент переломил ситуацию!