Но нет ли все же на пути к этим будущим успехам опасности капиталистического перерождения нашего режима – именно вследствие крайне печального состояния промышленности в настоящий момент? Крестьянство собрало в этом году, как мы уже сказали, около 3/4 довоенного урожая. Промышленность же дала всего 1/4 довоенной производительности. Тем самым соотношение между городом и деревней чрезвычайно нарушено, притом в ущерб городу. Государственная промышленность при этих условиях не сможет дать крестьянину эквивалентного продукта за его хлеб, и крестьянские излишки, выброшенные на рынок, станут основой частно-капиталистического накопления. Разумеется, в основе своей это рассуждение правильно: рыночные отношения, с какими бы целями мы их ни восстановили, имеют свою логику. Но здесь опять-таки важно установить правильные количественные соотношения. Если бы крестьянство выбрасывало весь свой урожай на рынок, это грозило бы, при ослаблении промышленности в четыре раза, тягчайшими последствиями для социалистического развития. Но на самом деле крестьянство производит, главным образом, для собственного потребления. Сверх этого оно уплачивает в настоящем году государству свыше 350.000.000 пудов продовольственного налога. Только излишки сверх собственного потребления и сверх налога выбрасываются им на рынок. А это вряд ли многим больше 100.000.000 пудов в нынешнем году, причем значительная, если не значительнейшая часть этих ста миллионов закупается кооперацией или государственными учреждениями. Таким образом, государственная индустрия противостоит не всему крестьянскому хозяйству в целом, а лишь той его, незначительной пока части, которая выбрасывается на рынок. Только эта часть (или, вернее, часть этой части) становится источником частно-капиталистического накопления. В дальнейшем эта часть будет, несомненно, расти. Но параллельно будет расти и производительность объединенной государственной промышленности. И нет решительно никаких оснований думать, что рост государственной промышленности будет отставать от сельскохозяйственного подъема. Мы сейчас увидим, что мудренейшая и глубокомысленнейшая критика господ теоретиков усопшего двухсполовинного Интернационала основана, главным образом, на неведении или непонимании элементарнейших экономических отношений России, как они складываются в конкретной обстановке пространства и времени.

К нашему 4-му юбилею, т.-е. год тому назад, Отто Бауэр посвятил нашему хозяйству брошюру, в которой он говорит о нашей новой экономической политике в корректно-прилизанной форме все то, что с пеной у рта излагают обычно наши более темпераментные враги из социал-демократического лагеря. Во-первых, новая экономическая политика есть «капитуляция перед капитализмом», но тем-то именно она и хороша, по Бауэру, тем-то она и реалистична (эти господа реалистичность всегда видели и видят в том, чтобы при первом подходящем случае стать на колени перед буржуазией). В конечном своем результате, поучает нас Бауэр, русская революция не может привести ни к чему иному, как к буржуазно-демократической республике, и он, Бауэр, предсказал это уже, видите ли, в 1917 г. Однако мы помним, что в 1919 г. «предсказания» этих плачевных героев 2 1/2 Интернационала звучали несколько иначе. Тогда они говорили о крушении капитализма и наступлении социально-революционной эпохи. Но никакой дурак не поверит, что, если во всем мире капитализм приближается к гибели, то в революционной России, где властвует рабочий класс, должен еще только начаться период капиталистического расцвета! Итак, в 1917 г., когда Отто Бауэр еще сохранял девственную австро-марксистскую веру в незыблемость капитализма и габсбургской монархии, он писал, что русская революция может привести только к созданию буржуазного государства. Но социалистический оппортунизм всегда импрессионистичен в политике. Застигнутый врасплох революцией и захлебываясь в ее волнах, он в 1919 году признал: это крушение капитализма, это начало социально-революционной эпохи! Но так как теперь, слава богу, волны революции снова отхлынули, то наш мудрец спешно возвращается к своему пророчеству от 1917 г.; ибо, как мы уже знаем, у него, к счастью, два пророчества наготове, и он может использовать их по желанию. Далее Бауэр рассуждает так: «Мы видим, таким образом, что возрождается капиталистическое хозяйство (в России); капиталистическое хозяйство, над которым властвует новая буржуазия, опирающаяся на миллионы крестьянских хозяйств; к ней, к этой буржуазии, поневоле должны приспособляться законодательство и управление государством». Вы видите теперь, что представляет собой наша Советская Россия? Уже год тому назад этот господин заявлял, что хозяйство и государство находятся у нас под властью новой буржуазии. Это сдача в аренду предприятий, плохо оборудованных и занимающих, как я вам рассказывал, около 50 тысяч рабочих – против миллиона рабочих в лучших государственных предприятиях, – есть «капитуляция советской власти перед промышленным капиталом»!

Чтобы дать этим столь же нелепым, сколь и наглым утверждениям надлежащую историческую оправу, Бауэр утверждает: «после долгих колебаний советское правительство решилось теперь, наконец (!!), признать иностранные долги царского правительства». Словом: одна капитуляция за другой!..

Так как не все товарищи, разумеется, помнят в точности нашу историю, то я напомню, что еще 4 февраля 1919 года мы сделали всем капиталистическим правительствам следующие предложения по радио: 1) признание долговых обязательств России; 2) отдача в залог нашего сырья, в качестве гарантии уплаты займов и процентов; 3) предоставление концессий – по их вкусу; 4) территориальные уступки в форме военной оккупации некоторых областей вооруженными силами Антанты или ее русских агентов.

Все это мы предложили капиталистическому миру радиотелеграммой от 4 февраля 1919 г. в обмен за то, чтобы нас оставили в покое. А в апреле того же года мы повторили наши предложения еще подробнее и точнее неофициальному американскому уполномоченному – как его звали, этого парня?.. Да, Буллит[251]… Так вот, товарищи, если сравнить эти предложения с теми, которые были отвергнуты нашими представителями в Генуе и Гааге,[252] то станет очевидным, что на этом пути мы двигались не в направлении расширения уступок, а, наоборот, в направлении более твердого отстаивания наших революционных завоеваний. Сейчас мы никаких долгов не признали; никакого сырья не даем и не собираемся давать в залог; очень сдержанны в вопросе о концессиях; и уж во всяком случае не согласны терпеть никаких оккупационных войск на нашей территории! Кое-что изменилось с 1919 года…

Мы уже слышали от Отто Бауэра, что все это развитие ведет к «демократии». «Снова подтверждается, – поучает нас ученик Каутского и учитель Мартова, – что за переворотом в области экономического базиса должен последовать и переворот во всей политической надстройке». Совершенно верно – между базисом и надстройкой, в общем и целом, существует именно то взаимоотношение, какое указывает Бауэр. Но, во-первых, экономический базис Советской России изменяется не совсем так, как изображает Отто Бауэр, и не совсем так, как хочет Лесли Уркарт, слово которого в этом вопросе, нужно признаться, имеет больший вес, чем слово Бауэра. А во-вторых, поскольку экономический базис действительно изменяется в сторону капиталистических отношений, эти изменения происходят таким темпом и в таком масштабе, что мы отнюдь не рискуем потерять политический контроль над этим экономическим процессом.

Под чисто политическим углом зрения вопрос пока что сводится к тому, что правящий рабочий класс делает те или другие, очень значительные уступки буржуазии. Но отсюда до «демократии», т.-е. до передачи власти в руки капиталистов, еще очень далеко. Для достижения этой цели буржуазии нужен был бы победоносный контрреволюционный переворот. А для переворота ей нужны были бы соответственные силы. В этом отношении мы кое-чему научились на примере самой же буржуазии. В течение всего XIX столетия она только и делала, что чередовала репрессии с уступками в пользу мелкой буржуазии, крестьянства, верхов рабочего класса, нещадно эксплуатируя в то же время трудящиеся массы. Уступки эти имели то политический, то экономический, то комбинированный характер. Но это были всегда уступки со стороны правящего класса, сохранявшего в своих руках государственную власть. Некоторые из ее экспериментов в этой области казались вначале очень рискованными, например, введение всеобщего избирательного права. Маркс назвал законодательное сокращение рабочего времени в Англии победой нового принципа. Какого? Принципа рабочего класса. Но от частичной победы этого принципа до завоевания политической власти английским рабочим классом оказался, как мы это хорошо знаем, весьма продолжительный путь. Правящая буржуазия отмеряла уступки. Государственная бухгалтерия оставалась в ее руках. Ее правящие политики решали, сколько можно дать не только без опасности для сохранения власти, но, наоборот, – с выгодой для укрепления буржуазного господства. Мы, марксисты, не раз говорили, что буржуазия исчерпала свою историческую миссию. Между тем, она сохраняет в своих руках власть до сегодняшнего дня. Это значит, что взаимоотношение между экономическим базисом и политической надстройкой вовсе не так прямолинейно. Мы видим, что классовый режим держится в течение десятилетий после того, как он пришел уже в явное противоречие с потребностями экономического развития.