Чтобы, насколько возможно, исправить впечатление, произведенное словами Дезожье, император приказал Алькиеру отправиться в Стокгольм и на этот раз уже бесповоротно.[576]

Уезжая из Парижа в конце июля, посланник мог приехать в Швецию только в конце августа, т. е. после выборов, которые должны были состояться в первой половине августа. Следовательно, он не мог уже играть в них никакой роли, что вполне отвечало желаниям его повелителя. Впрочем, ему было предписано: каков бы ни был исход выборов, высказываться в том смысле, что императору более всего был бы желателен принц Августенбург, т. е. нейтральный, а главное – бесцветный кандидат.[577] Выражать таковое желание императора после свершившегося факта, т. к. желание исключительно платонического характера, ибо оно не могло повлиять на исход выборов, имело своей целью обелить нас в глазах России.

Действительно, 25 июля в городе Эребро собрался сейм для избрания наследного принца. В это время королевское правительство было поставлено в крайне затруднительное положение и совершенно сбито с толку. Слова Дезожье не могли устранить его сомнений, так как почти в то же время Карл XIII получил письмо от 24 июня, в котором император, по-видимому, высказывался за брата покойного принца. Ввиду столь противоречивых указаний, а также вследствие того, что император избегал выразить хотя бы малейший знак сочувствия в пользу Бернадота, стокгольмский кабинет счел себя вправе следовать своим первоначальным планам и постарался провести кандидатуру Августенбурга.[578] Для достижения этого он пошел окольными путями и с большим искусством повел выборную кампанию.

Прежде всего он ополчился против Бернадота, кандидатура которого начала завоевывать прочное положение. Благодаря демократическому происхождению и военным талантам маршала, его кандидатура пришлась по душе народным массам, так как вполне отвечала их патриотическим чувствам. Ее приветствовали радостными криками на сходках и “в кабаках”.[579] Но король, двор, “высший свет” [580]были сильно предубеждены против сделавшего блестящую карьеру солдата и не прощали ему его революционного прошлого. Чтобы провалить его, правительство сделало вид, что присоединяется к выбору Фридриха VI. Нужно сказать, что этот король, датское происхождение которого было антипатично большинству шведов, располагал в сейме обширными средствами влияния. С поддержкой власти его шансы в несколько дней поднялись настолько, что сторонники Бернадота, сознавая, что они останутся за флагом, сочли за лучшее сойти со сцены и отказаться от борьбы. Правительство, успокоенное с этой стороны, тотчас же переменило позицию. Датская кандидатура была в его руках только средством уронить кредит Бернадота. Как только этот результат был получен, оно начало разрушать дело рук своих. Оживляя дурную память, которую оставили по себе в стране датское господство в шестнадцатом столетии и Кальмарский союз, ему нетрудно было вызвать в обществе настолько сильное движение против Фридриха VI, что его успех сделался немыслимым. Датчанин был вытеснен после того, как сам отстранил француза, и, умышленно, на короткое время отодвинутая на задний план кандидатура принца Августенбурга выступила снова на первое место и осталась одна на очереди среди очищенной от конкуренции почвы. Это и был тот результат, которого, в конце концов, желала достичь придворная партия. Она тотчас же сбрасывает маску с своих намерений и требует резервов. В Эребро вызывается генерал Адлерспар. Это был ветеран выборной борьбы, “человек, привыкший руководить умами и направлять к урнам избирательные голоса”.[581] Благодаря его влиянию, комитет, образовавшийся в самом сейме с целью подготовить решение собрания и выбор кандидата, высказывается за принца Августенбурга одиннадцатью голосами против одного, который остался верен Бернадоту. Успех конкурента, ставленника двора, был, по-видимому, обеспечен. Заранее подготовленная развязка приближалась к концу, как вдруг в последнюю минуту возник и с быстротой вспышки пороховой нити распространился и пошел гулять по городу удивительный слух. Все в один голос твердили, что Наполеон заговорил, что он желает – более того – требует избрания Бернадота и рекомендует его избирателям.

Слух этот был ложный. Он был делом некоего плута и самозванца. Нужно сказать, что в то время, когда несколько шведов экспромтом создали в Париже кандидатуру принца Понте-Корво – некий француз, то фамилии Фурнье, принял деятельное участие в их интригах. Бывший купец по профессии, он жил некогда в Готенбурге я даже занимал там место вице-консула. Затем, вследствие неудачных финансовых операций, в которых потерял состояние и сильно повредил своей репутации, он должен был оставить этот город. Так как в торговле ему не повезло, то он ударился в политику, рассчитывая найти в ней средство поправить свое состояние. Выборы Бернадота показались ему подходящим делом, и он предался ему телом и душой. Обладая большим запасом ловкости и пронырливости, он сумел проскользнуть в министерство иностранных дел и даже получить доступ в министерский кабинет. Не заблуждаясь на его счет, герцог Кадорский отнесся к нему, как к одному из тех людей, которые могут быть полезны в закулисных делах политики.

Вскоре Фурнье сумел убедить министра, что Франции выгодно будет иметь соглядатая в шведском городе, где предстоит собраться сейму. В результате он получил разрешение отправиться в Эребро в качестве безгласного деятеля, которому дано было единственное поручение – подсматривать, подслушивать и доносить в Париж о всех перипетиях выборной борьбы. Для облегчения ему въезда в Швецию и выполнения его задачи Шампаньи вручил ему бумагу, так называемый дипломатический паспорт, и простер свою любезность до того, что написал ее собственноручно. Заручившись этой бумагой, Фурнье немедленно пускается в путь, конечно, не забыв запастись поручениями и инструкциями от Бернадота. Немного времени спустя, Шампаньи сообразил, что поступил опрометчиво. У него явилось опасение, не выдал ли он ненадежному человеку оружие, которым тот легко мог злоупотребить. Он поспешил написать в наше посольство в Стокгольм, что отрекается от всякой солидарности с уволенным вице-консулом. К несчастью, эта предосторожность опоздала. Пока шло письмо Шампаньи, выехавший до отправки письма Фурнье успел высадиться в Швеции и приехал в Эребро 11 августа, за несколько дней до назначенного для выборов дня.

Едва прибыв в Швецию, он тотчас же меняет личину и бессовестно искажает возложенную на него роль. Из простого эмиссара-маршала и шпиона министра он становится глашатаем воли Франции. Его речь такова: правительство императора желает избрания принца Понте-Корво. В силу того, что высшие интересы не позволяют ему открыто высказать своего желания он должен прибегнуть к услугам неофициального скромного посредника и таким путем довести до сведения сейма свое желание. В подтверждение своих слов Фурнье представляет свой паспорт, обращает внимание на почерк министра и пользуется этим, чтобы приобрести доверие шведов. Он привез с собой и другие документы: письмо маршала и портрет, изображавший “маленького сына Бернадота, играющего со шпагой своего отца”. Из находящихся в его распоряжении элементов пропаганды он ухитряется создать изумительные вещи. В одну ночь заставляет он перепечатать письмо Бернадота в сотнях экземпляров. Его квартира превращается в лабораторию, откуда по его рецептам ежеминутно выпускаются брошюры, картинки, патриотические песни, популярные диалоги, – все это наводняет город и ходит по рукам в сейме. В распространяемых во множестве пасквилях делается воззвание к народным страстям и национальной ненависти; в них победу на выборах французского героя стараются представить как нравственное поражение России, как начало эры отмщения. Вслед за тем втягиваются в игру все четыре сословия сейма: дворянство, духовенство, горожане и крестьянство. Поддавшись впечатлению искусно подобранных доводов, каждый класс нации вообразил, что Бернадот питает к нему исключительную любовь и будет заботиться о его счастье. Более же всего мысль, что из-за спины своего ставленника выступает сам Наполеон, что он прервал молчание и высказал свои желания – эта мысль возбуждает людей, преданных Бернадоту, лишает почвы его противников, заставляет прекратить всякую оппозицию, и в двадцать четыре часа, с почти невероятной быстротой, создается течение, которое, все прибывая, выступает из берегов и уносит все на своем пути.[582]