– Так и есть, кормилец, рассказал, как прочитал; моя самая, настоящая моя; и проседина над глазом, и ухо рассечено, все, как у живой; как теперь, вот, право, гляжу; не покинь, кормилец, научи, где взять?
– Пойди в согру, что за Дресвянкой, держись направо, орелки (см. это в словаре г. Борисова, в От. Зап.), на средину не забирайся, сегодня шел я по путику и видел ее около того места; убежала, так следья (следы) оставила; опятнаешь, доберешься и до самой! сказал мужик и хотел идти.
– Да погоди, дядя, как тебя? За Дресвянкой, говоришь; да погоди же: тем часом в деревне не будешь, хоть табаком нанюхаю. Словоохотливый мужичок вынул из-за пазухи берестяный пермень, открыл и подносит незнакомому: «возьми, дядя, сам с ярмарки привез, у знакомого брал; за Друсвянкой, говоришь, а лошадь-то была, без хвоста скажу, на всю волость!» Незнакомый взял из берестяной табакерки, понюхал, простился с мужиком и пошел к жилу, а мужик все еще стоял и хвалил табак, табакерку и лошадь; наконец, и тот отправился по дороге.
Прошел мужик Дресвянку, приблизился к согре – лошади нет; пошел дальше в согру, глядит: – мелькнуло что-то между деревьями, подходит ближе: «вот куда леший занес, проклятую! Птру, птру!..» кричит он, увидев и опознав свою вороную, – куда! Лошадь вертится и скачет по согре, как по беломоху: подпустит его к себе на сажень и скакнет в сторону, потом, будто играя, пойдит ступью; мужик, раздосадованный неудачею, направится за нею, вот, кажется, у рук, вот и схватил: «ну, слава Богу…» смотрит: ни лошади, ни согры; он один ползет к медвежьему слопцу; одно робкое движение и – он собьет настороженные палочки, и толстые кряжи рухнут на него всею тяжестью. Отполз мужик от ловушки, смотрит вдаль, за рекой большая деревня, из труб поднимается дым, утро, а перед ним вертится доброжелатель-незнакомец, и нюхает табак, и сверкает глазами, и скалит зубы.
Крестьянин в лесу ночью не посмеет свистнуть: этим свистом он боится разбудить спящего лешего. Проснувшись от свиста мужика, он спешит откликнуться ему. Если страшный свист лешего послышался с запада, напуганный мужик, разумеется, идет в противную сторону; прошедши версты полторы, в мертвой тишине ночи слышит около себя этот вещий, оглушающий свист; вдосталь уничтоженный, он продолжает плутать по лесу до тех пор, пока не зайдет в место, совершенно незнакомое ему; тогда, достигнув цели, леший идет в избушку и уже крестьянин слышит не свист, а громкий, перекатный хохот.
Леший, проснувшись утром, заранее назначает какую-нибудь лесную избушку местом своего будущего ночлега; если охотник-промышленник прежде его займет эту отмеченную лешим избушку, тогда леший, ошибившийся в расчете, начинает мутить над мужиком, в надежде выгнать его из избы: он то ветром пройдет над избушкой и пошатнет ее хилую кровлю, то, выдернув дверь, метнет ее далеко в лес, то забуровит водою в реке, дунет ветром, тряхнет лесом и поднимет такой шум, какого бедному промышленнику, опричь этого случая, и не слыхивать бы веком. Если мужик, совершенно потерявшись, струсит до такой степени, что даже не в состоянии будет убежать из этой проклятой избы, тогда он счастлив: леший, вдоволь натешившись над ним и видя желания свои выгнать его из избы не сбывшимися, отправляется, раздосадованный, на другой ночлег. Если же более смелый охотник захочет во что бы то ни стало оставить нечистую избушку, он или заблудится, или утонет, заведенный лешим в озеро, где его принимает с рук на руки друг и побратим лешего – водяной.
Между здешними черношерстыми собаками есть такие, которые имеют над каждым глазом по белому пятну; расположение этих пятен относительно одно другого, довольно правильно. Пятна эти крестьяне зовут другими глазами, а собак, имеющих над глазами эти пятна – двоеглазками. Поверье говорит о них, что настоящими глазами они видят предметы, всем нами видимые, вещественные; глазами же пятнами видят «неприятную силу». Некоторые из здешних лесников, более других напуганные «неприятной силой», имеют совершенное отвращение от собак – двоеглазок, и как бы они ни были полезны в охоте, он из одного страха не согласится промышлять с двоеглазкой. Эти собаки у мужиков слывут ретивыми. Если кто-нибудь, ночуя с собакой-двоеглазкой в станке, услышит, без видимых причин, внезапное ворчанье ее, он спешит унять ее, боясь дальнейшим ворчанием собаки раздразнить присутствующего здесь лешего; он, по рассказам мужиков, не терпит лая собак вообще, и собак-двоеглазок в особенности. Мужик, дружный с лешим, пошел с соседями на свадьбу: там был он зауряд дружки; на свадьбе, как водится, подпили, подгуляли и вечерком веселые отправились по домам. Пьяный дружка захотел своим уменьем похвастать перед товарищами: «ребята, чего мы не видали идти пешком, лучше поедем!» Отошел в сторону, свистнул и колымага, запряженная четверкой породистых лошадей, мчится к ним по дороге; гайдуки соскочили с запяток и с поклонами приглашают пьяных мужиков в экипаж. Те, разумеется, перепугались; дружка снова свистнул: колымага, лошади и гайдуки – все пропало! Идут мужики вперед по дороге. Дружка снова захотел подшутить над товарищами: «показать ли вам, ребята, куклу? За посмотренье недорого, завтра утром купите полуштоф на опохмелку!» Мужики переглянулись, не успели перемолвиться, глядят: на красной полосе гаснущей зари отпечаталась пред ними огромная, темная, движущаяся фигура человека; фигура эта, или, как ее назвал дружка, кукла, приближалась к ним; вот она уже близко, уже ясно различают мужики движение глаз и мускулов этого огромного лица; она остановилась: одну руку положила на вершину лиственницы, а другая висит в натуральном положении. Мертво испуганные, они упали без движения на дорогу; поутру просыпаются, глядь: колдуна нет между ними; тут только они вспомнили вчерашние фокусы дружки. Осмотревшись, они увидели, как он висит на той лиственнице, на которую леший-кукла накладывал руку. Оправдались слова лешего: «если ты меня призовешь и при товарищах, я покажусь, только спасиба тебе за это не дам: наведет волюшка на неволю!» Вот как опасно шутить дружбой этого владыки лесов.
Крестьянин, дружный с лешим, уважается между своими собратами; всякий, кто потеряет корову, лошадь, идет к нему с поклоном, разумеется, взяв с собою предварительно несколько денег, которые и отдает колдуну, с просьбою вернее показать место, на котором можно отыскать пропавшую. Найдет свороб, найдешь и когти. Тут открывается широкое поле обманов, плутовства, которыми опутывают деревенские маги своих собратов: но должно заметить, что как бы ни были грубы обманы знахаря, он всегда найдет случай оправдать себя, и всегда вина будет на стороне простака-просителя.
Леший весьма высоко ценит услуги свои: заставить попусту пробегать его несколько десятков верст, значит раздражить его.
Мужик приказал лешему пригнать под окно лесной избушки стадо лисиц; исполнитель отправился, а мужик той порой поджидал к себе жену, которая должна была прийти к нему в эту пору с хлебом из деревни. Дождался мужик жены: сидят оба в избе и беседуют о домашнем. Вдруг под окном избы раздалось: «стреляй!» Мужик с женою посмотрели: под окном штук десятка три лисиц и между ними несколько отменных, чернобурых.
«Стреляй, не то убью!» закричал голос.
Испуганный мужик бросился от окна; жена его, более смелая, машинально спустила курок винтовки, и три подстреленные лисицы завертелись. Леший доволен: труды его не пропали даром. Если б и жена, подобно мужику, струсила от угрозы, леший задавил бы его.
Вот все, что говорят здесь о лешем.
Водяной в здешней демонологии играет самую мелкую, незначительную роль, Мужики представляют его себе холостым стариком-домохозяином. Всякий водяной имеет у себя стада лошадей, коров, которых изредка ночью выгоняет для паствы на смежные луга; мужик, увидев это, спешит за добра ума убраться в избу; в противном случае, водяной завербует его пастухом своего стада.
Некоторые омуты в речках и озерах крестьяне называют темными; это, по рассказам их, те самые омуты, в которых живут водяные и переплыть кому-нибудь это место в реке значит рискнуть.
