— Если ты имеешь в виду то, что случилось на лесопилке…

— Нет, не это, — теперь он откинулся назад, плечи под рубашкой напряглись, Джейми несколько кривовато улыбнулся мне. — Смерть и великие катастрофы тебя не слишком пугают, Сасснек, я это знаю. Но вот мелочи… изо дня в день, изо дня в день… Я ведь вижу, как ты морщишься, когда чернокожая горничная расчесывает твои волосы, или когда мальчишка-раб забирает твои туфли, чтобы почистить. А есть еще рабы на производстве терпентина. Это тебя тревожит, разве нет?

— Да. Тревожит. Я… я не могу владеть рабами. Я ведь объясняла тебе…

— А, конечно! — Он ненадолго перестал работать веслами, отбросил с лица упавшие волосы, и прямо, твердо посмотрел мне в глаза. — Но если я решу остаться здесь Сасснек… останешься ли ты со мной, чтобы просто наблюдать, ничего не предпринимая, — потому что изменить что-либо невозможно, пока моя тетушка не умрет. А это, возможно, произойдет не скоро.

— Что ты хочешь сказать?

— Она ни за что не даст свободу своим рабам… да и как бы она это сделала? И я не смогу этого сделать, пока она жива.

— Но если ты унаследуешь это имение… — я замолчала, полная сомнений. Тема смерти Джокасты была, безусловно, отвратительной, но… но тут я подумала еще и о том, что тетушке лишь слегка перевалило за шестьдесят, и если не считать слепоты, здоровье у нее просто отменное, а значит, в ближайшие годы нечего и думать о каких-то переменах.

Я вдруг поняла по-настоящему, что именно подразумевал Джейми… Смогу ли я принять такую жизнь, жизнь рабовладелицы — день за днем, месяц за месяцем, год за годом? Ведь невозможно вечно делать вид, что я тут ни при чем, прятаться за уютной мыслью, что я здесь всего лишь гость, посторонний наблюдатель…

Я быстро прикусила губы, чтобы у меня не вырвалось мгновенное отрицание.

— Да и потом, это не так-то легко вообще, — продолжил Джейми, как бы отвечая на мои возражения. — Разве ты не знаешь, что рабовладелец не может отпустить своих рабов на волю без письменного разрешения Законодательного собрания?

— Он что?.. — я тупо уставилась на Джейми. — Почему не может?

— Владельцы плантаций постоянно боятся вооруженного восстания чернокожих, — пояснил Джейми. — Ты их за это осуждаешь? — язвительно добавил он. — Рабам запрещено иметь оружие, кроме того, что является инструментом для работы, — ну, вроде ножа для подсечки деревьев, да и то закон о кровопролитии охраняет от, так сказать, неправильного использования подобных предметов. — Он грустно покачал головой. — Нет уж, последнее, что может позволить Законодательное собрание, так это освобождение большой группы чернокожих, которые тут же разбегутся по всем штатам. И даже если кто-то действительно захочет отпустить на волю хотя бы одного из своих рабов, и получит на это разрешение, — этому освобожденному рабу прикажут в кратчайшие сроки покинуть колонию… или же его вправе задержать и вновь обратить в рабство любой, кому только это вздумается.

— Так ты уже думал обо всем этом, — медленно произнесла я.

— А ты разве нет?

Я промолчала. Я опустила руку в воду, и невысокая мягкая волна вспухла у моего запястья. Нет, я не думала о подобной перспективе. Во всяком случае, не обдумывала ее намеренно, сознательно, — потому что не желала встать лицом к лицу с тем решением, которое мне теперь предстояло принять.

— Я думаю, это могло бы стать великим шансом, — сказала я наконец, и мне самой показалось, что мой голос звучит слишком напряженно и неестественно. — Если ты будешь отвечать здесь за все…

— Моя тетушка отнюдь не дура, — с легким раздражением в тоне перебил меня Джейми. — Она сделает меня наследником, но отнюдь не владельцем имения. Она будет использовать меня для таких дел, с которыми не может справиться сама… но я останусь просто мышкой в ее коготках. Конечно, она будет интересоваться моим мнением, выслушивать мои советы; но ничего не произойдет, если она того не пожелает. — Джейми резко встряхнул головой, словно пытаясь избавиться от какой-то навязчивой мысли. — Ее муж умер. Любила она его или нет, теперь не имеет значения, — она стала хозяйкой имения и ни перед кем не обязана держать ответ. И она слишком наслаждается вкусом власти, чтобы вот так запросто взять, да выплюнуть лакомый кусочек.

Он с абсолютной точностью оценил характер Джокасты Камерон, а соответственно и те мотивы, что таились за ее планами. Ей нужен был какой-нибудь мужчина; кто-нибудь, кто может поехать в те части ее владений, куда ей самой не добраться, кто-то, кто будет договариваться с британскими военными моряками, кто управится с рутинными делами большого имения, которые ей самой не под силу из-за ее слепоты.

И в то же время она не имела ни малейшего желания обзаводиться новым мужем; она не желала, чтобы кто-то лишил власти и указывал ей, что делать. Если бы Юлисес не был рабом, он мог бы действовать от ее имени, — но он, хотя и мог быть глазами и ушами, не вправе был стать ее руками.

Таким образом Джейми представлял собой безупречную кандидатуру: он был сильным, опытным человеком, способным завоевать уважение общества, умеющим добиться послушания подчиненных. Он знал, как управляться с землей и людьми. Более того, это был человек, связанный с Джокастой родственными узами и обязательствами, так что он мог бы выполнять ее приказания, сам оставаясь абсолютно безвластным. Он бы пребывал в рабской зависимости от ее милостей, ожидая щедрой взятки в виде Речной Излучины; но это был бы такой долг, который незачем платить, пока все земное не перестанет касаться Джокасты Камерон.

Я слушала Джейми, и в моем горле постепенно распухал огромный ком. Я не смогу, думала я. Мне с этим не справиться. Но я не могла пойти и на другое; я не могла потребовать, чтобы он отказался от предложения Джокасты, потому что тогда бы он отправился в Шотландию, навстречу неминуемой смерти.

— Я не могу тебе советовать, я не знаю, что тебе делать, — сказала я наконец, и мой голос прозвучал так тихо, что его едва можно было расслышать сквозь плеск весел.

Впереди показался небольшой водоворот, и в нем кружилось упавшее в воду дерево; его ветви цеплялись за всякую ерунду, плывшую вниз по течению. Джейми сосредоточил свое внимание на веслах и осторожно вывел лодку на спокойную воду. Потом перестал грести, вынул весла из воды и промокнул рукавом вспотевший лоб, тяжело дыша от напряжения.

Над землей царила тихая ночь; лишь негромко плескалась вода, да время от времени дно лодки с шорохом задевало ветки затонувших деревьев.

Наконец Джейми поднял руку и коснулся моего подбородка.

— Ты — мое сердце, Сасснек, — мягко сказал он. — И твоя любовь — моя душа. Но ты права; ты не можешь быть моей совестью.

Несмотря ни на что, я почувствовала внезапный подъем духа, как будто некая невыносимая ноша свалилась с моих плеч.

— О, как хорошо! — невольно воскликнула я. — Для меня бы это было просто ужасно.

— А, вот как? — Он вроде бы слегка удивился. — Так ты меня считаешь ужасным злодеем, да?

— Ты лучший из всех людей, с какими я вообще встречалась в жизни, — заявила я. — Просто я хотела сказать… ну, это очень трудно — когда пытаешься жить среди чужого народа. Пробуешь объяснить им свои идеи насчет того, что правильно, а что — нет… Конечно, ты делаешь это ради ребенка, и ты прав, но все равно, это чудовищно тяжелый труд. Я не могу сделать это за тебя — даже и попытаться было бы ошибкой.

Похоже, я сумела его озадачить. Он довольно долго сидел молча, повернувшись в сторону.

— Ты в самом деле считаешь меня хорошим человеком? — спросил он наконец. И в его голосе прозвучала некая странная нота, смысла которой я не поняла.

— Да, — ответила я без колебаний. — И добавила, полушутя: — А ты не такой?

И снова последовала долгая пауза, а потом Джейми чрезвычайно серьезно сказал:

— Нет, я, пожалуй, не такой.

Я уставилась на него, утратив дар речи, не обращая внимания на то, что мой рот сам собой открылся.

— Я человек, склонный к насилию, и это дело у меня отлично получается, — негромко произнес Джейми. Он положил руки на колени; крупные руки, умевшие с легкостью держать меч и кинжал, способные вышибить дух из любого человека. — И ты такая же… или могла бы стать такой.