Показав полицейскому консульский пропуск, Гринфилд беспрепятственно вышел на — летное поле к подрулившему «Боингу-727». Советнику не составило труда узнать Стока в толпе спускавшихся по трапу туристов. Годы ничуть не изменили его: все тот же крепыш с неизменной улыбкой на лице Впрочем, в свое время на собственном печальном опыте Гринфилд убедился, что и улыбка, и суетливость, и постоянная восторженность были раз и навсегда надетой маской. Ни для кого не было секретом, что Уилки готов на все, лишь бы сорвать банк. Тем не менее его лучезарная улыбка и обезоруживающе открытый взгляд больших ясно-голубых глаз действовали практически безотказно. Вот и сейчас при виде сияющего Стока с Гринфилда мигом слетела настороженность. Он уже невольно видел в толстяке не столько своего прямого начальника, сколько старого приятеля Уилки, или, как его раньше звали, Фэтти.

— Привет, бродяга Стив.

— Здорово, Уилки. Представляю, как пыхтел этот серебристый воробушек, таща в своем брюхе такую груду жирных бифштексов. Этой птахе следовало бы дать чемпионский титул за то, что ухитрилась доставить тебя сюда через гималайские хребты.

— Вот ты, Стив, все время плачешь, что упрятали в дыру. Но я лично убедился, что своими цыплячьими мозгами ты просто не в силах оценить выпавшее тебе счастье, — не остался в долгу Сток. — Поверь мне, старому лысому Фэтти, этот уголок не зря называют «Шангри-ла».[4]

Нет, ты только послушай, — Гринфилд даже рассмеялся, глядя, как от возбуждения пузатый чудак забавно размахивает руками, — когда я увидел сказочную, именно сказочную панораму Гималаев, то не удержался, завизжал от удовольствия, как недорезанный поросенок, и перебудил добропорядочных туристов, большинство из которых пребывает в старческом маразме, когда уже безразлично, куда и над чем лететь. Вот посмотри, они сейчас косятся и показывают на меня пальцами. Ну, долго мы еще будем здесь стоять?

— Я просто жду, пока ты закончишь свой монолог. Пошли возьмем твой багаж и поедем.

— Какой багаж? У меня всего один чемодан. Я ведь, — Уилки хитро подмигнул, — обычный турист.

— Ты что, прилетел налегке?

— Конечно. У меня даже туристский паспорт. Поэтому главное — без эксцессов миновать таможню. Я слышал, здесь не таможенники, а настоящие церберы.

— Можешь не беспокоиться, твое нижнее белье не будут трясти перед всей честной публикой. Я захватил консульский пропуск и протащу тебя и твои пожитки как дипломатическую почту.

— Вот это сервис, ты всегда был настоящим другом. — Сток хлопнул себя по бедрам. — Говорящая вализа — это, согласись, нечто новое в дипломатической практике.

— Куда поедем, Уилки, в посольство, в отель или ко мне? — спросил Гринфилд, когда они сели в машину.

— Естественно, к тебе. Надеюсь, не откажешь в приюте? Будем жить как два молочных брата-холостяка, — со смехом предложил Сток.

Проезжая мимо очередной пагоды, Уилки не выдержал:

— Это же неземная красота! Я где-то читал, что есть храмы, декорированные сценками на эротические темы. Давай посмотрим хоть один, а потом уже махнем к тебе,

«Тоета» выскочила на Нью-роуд и остановилась у комплекса средневековых дворцов и храмов на Дурбар-сквер.

В ожидании туристов бойкие торговцы прямо возле храмов раскинули свои лотки с сувенирами. Без умолку звенели колокольчики продавцов мороженого, которое частенько оказывалось просто кусочками сладкого льда.

Едва Гринфилд и Сток направились к пагоде, как к ним подошел опрятно одетый молодой человек. Назвавшись бакалавром искусств, он начал предлагать экскурсию к крупнейшему в Непале барабану диаметром около двух метров, огромному колоколу…

— С барабанами, колоколами и прочей чепухой ты познакомишь нас как-нибудь потом, — оборвал его Сток. — А сейчас, дружок, ты бы лучше рассказал, почему священный храм украшают картинки, которые скорее подошли бы заведению с красным фонарем. Или эти забавные сцены представлены в качестве учебного пособия? — Уилки был в восторге от своей остроты.

— Отнюдь нет, — с достоинством ответил «бакалавр», — подобные изображения необходимы, чтобы отвадить от храмов Аламбусу — прекрасную, но, правда, далеко не безгрешную королеву: в молодости она занималась проституцией.

— Вот это королева! — одобрил Сток.

Ободренный гид пустился в пространное описание любовных похождений небожителей.

Но уже через пять минут Сток сунул в нагрудный карман пиджачка «бакалавра» два доллара и легонько похлопал его по плечу. Молодой человек понял, что его миссия закончена, и, пробормотав «тэнкю», устремился к красным мини-автобусам, на которых только что подъехала группа туристов. Но не успел: их тут же взяли в кольцо бойкие непальские коробейники.

За этой сценой с усмешкой наблюдал высокий бородач с обветренным, загорелым лицом. По видавшей виды нейлоновой куртке-пуховке и тяжелым альпинистским ботинкам можно было догадаться, что он не новичок в горах.

«Где я видел этого бородача? — мучительно старался вспомнить Сток. Натренированная профессиональная память, словно киноленту, стала прокручивать события последних дней. И вдруг его осенило: — Ведь, ожидая посадки в делийском аэропорту Палам, я листал свежий номер журнала «Эйшауик». На одной из страниц была броская реклама роскошных часов «ролекс» вместе с фотографией какого-то альпиниста. Там была еще фраза: «На высоте свыше восьми тысяч метров при сорокаградусном морозе и без кислорода швейцарцы Вилли Шранц и его «ролекс» работали превосходно». Точно: этот бородач и есть Вилли Шранц. Он наверняка альпинист экстра-класса — такая фирма, как «Ролекс», второсортными статистами не пользуется».

Спроси сейчас Стока, почему его заинтересовал швейцарский альпинист, он не смог бы сказать ничего определенного.

Ровно в полдень разноголосый гомон на Дурбар-сквер разорвал пушечный выстрел. С золоченых крыш пагод, истошно крича, взмыли стаи птиц. Сток невольно поднял голову, провожая их глазами, и, зачарованный, застыл: сквозь кружево нежно-фиолетовых цветков, усыпавших ветви жасминовых деревьев, на фоне синего неба сияли девственной белизной величественные вершины гор. Они казались совсем близкими — протяни руку и ощутишь обжигающий холод вечных снегов.

— Проклятые вершины, — пробормотал кто-то за спиной американцев.

Сток обернулся. Сзади стоял Вилли Шранц.

Встретив удивленный взгляд Стока, он смутился, будто только что осквернил святыню. И, словно оправдываясь, быстро, глотая слова, выпалил:

— Они только кажутся такими доступными: раз, два и на вершине. Со стороны все до смешного просто. А я там был. — Он на мгновение смолк. И, облизнув пересохшие губы, медленно выдавил из себя: — Мне повезло. А мой брат так и остался на склоне.

— И вы теперь уезжаете?

— Вовсе нет. Я только что приехал.

— Как?! Чтобы опять лезть на эти, как вы выразились, проклятые вершины? Ради чего?

— Вам этого не понять, — нахмурился Шранц. — Мы, альпинисты, проклинаем горы, когда они убивают наших товарищей. Когда стихия бросает нас в кромешный ад и заставляет отступать. Но стоит спуститься вниз, как мы уже начинаем мечтать о следующем восхождении, надеясь, что наконец повезет немножко больше. Даже если рядом гибнут наши близкие, мы не оплакиваем их, а клянемся, что покорим этот пик. И когда все-таки доползаем до вершины, они тоже вместе с нами. Да, да, не удивляйтесь, здесь нет никакой мистики. Мы именно вместе гордимся победой.

— И на какую вершину сейчас? — с любопытством спросил Сток.

— Опять на Дхаулагири.

— Извините за нескромный вопрос: зачем?

Изысканная вежливость, с которой Уилки беседовал с бородатым альпинистом, насторожила Гринфилда. Он знал, что подобная, несвойственная Стоку манера вести разговор — не перебивая на полуслове, не вставляя глупых острот и комментариев — появлялась у толстяка лишь тогда, когда у него пробуждался охотничий инстинкт — предвестник каких-то важных событий. Но при чем здесь бородач?