— Но ты была совсем ребенком! — воскликнул Итан. Он отнюдь не был сентиментальным человеком, но мысль о том, что мать могла готовить свою маленькую дочь к незавидной участи содержанки, потрясла его до глубины души. — Господи, это ужасно!

Девушка снова равнодушно пожала плечами.

— Попробуйте встать на ее место, — сказала она. — У нас не было ни денег, ни положения, ни связей, а я еще и незаконнорожденная. Что еще могла сделать для меня моя бедная мама?

Итану припомнилось мнение Кэти о значении связей и денег в жизни человека, высказанное однажды утром на кухне у Молли, и он предпочел сменить тему.

— Давай-ка лучше сыграем! — предложил он, усаживаясь за столик.

— Имейте в виду, что играю я неважно, — предупредила девушка, усаживаясь напротив. — Отчасти из-за нехватки практики, отчасти из-за того, что мама и сама не очень хорошо играла.

— Еще бы! — пробормотал он. — Разве содержанке под силу стать искусной шахматисткой? Ведь она уже в силу своего положения просто обязана всегда проигрывать своему любовнику, не так ли?

— Надеюсь, вы не имеете в виду меня? — исподлобья взглянула на него Кэти. — Я не собираюсь вам проигрывать, несмотря на то что вы сказали сегодня Холб-руку. Да я и не обязана, потому что я ваша любовница только на словах.

«Будь ты моей любовницей не на словах, а на деле, мы бы только и делали, что любили друг друга, а о шахматах ты бы и думать забыла!» — подумал Итан, а вслух сказал:

— Уверяю тебя, милая, будь ты и впрямь моей любовницей, я не стал бы тешить свое самолюбие мнимыми победами в наших шахматных турнирах!

Глядя на освещенное мягким светом лампы лицо Кэти, он представил себе плотские радости, которые могла бы дать ему эта любовная связь, и снова ощутил горячую волну желания.

За три недели, прошедшие с того февральского дня, когда Итан впервые увидел ее на Норт-сквер, Кэти удивительно похорошела. Благодаря полноценному питанию она немножко пополнела, и хотя все еще оставалась слишком худой, однако самые явственные следы перенесенных лишений исчезли: фигура чуть округлилась, черты лица заметно смягчились, сделав ее красоту еще совершенней. Но Кэти влекла его не только красотой, его удивлял и завораживал ее противоречивый, непредсказуемый характер.

Прекрасная, как ангел, она была способна безбожно врать; проявляя чудеса изобретательности, воровала кошельки, но отказалась от драгоценностей, которые он мог бы ей купить; воспитанная улицей, она умела быть жестокой, но вдруг заплакала от умиления при виде котенка, — словом, она была соткана из противоречий, и он находил ее от этого еще более пленительной.

Кэти сделала ход слоном и посмотрела на Итана, только сейчас заметив, что он смотрит не на доску, а на нее. Должно быть, она догадалась по его лицу, о чем он думал, потому что вдруг зарделась и торопливо заговорила, пытаясь перевести разговор на другую тему:

— Что это все я рассказываю о себе? Не пора ли и вам поделиться со мной своими секретами?

— А что бы ты хотела узнать?

— Мне любопытно, почему человек, воевавший когда-то за короля, вдруг превратился в его ярого противника.

— Ярого? — удивился он. — Ты считаешь меня ярым противником короля?

— Ну конечно, это же очевидно! Как будто вы сами не знаете! Но почему вы столь радикально изменили свои взгляды?

Собираясь с мыслями, он довольно долго молчал, устремив взгляд на шахматные фигурки, потом хмыкнул и снова посмотрел на Кэти.

— Если я скажу, что из-за отца, который был самым преданным тори во владениях короля, ты мне поверишь? — спросил он.

— Вы его ненавидели?

— Нет, я его любил!

— Тогда я ничего не понимаю!

— Видишь ли, — сказал Итан, катая между пальцами одну из выигранных у Кэти фигур, — мой отец был очень простодушным, открытым человеком. Он верил, что король — наш покровитель и защитник и что сомневаться в правильности его решениях великий грех. Я тоже верил в это, потому что верил он, ведь он был моим отцом!

— А что потом?

— Потом вышел Закон о гербовом сборе[14], и в Бостоне вспыхнули волнения. Как-то на улице, увидев, что несколько английских солдат набросились на одного протестовавшего бостонца, мой отец попытался остановить избиение, и они его застрелили… — Итан перестал теребить шахматную фигурку и уставился на доску. — Кажется, сейчас твой ход.

— Неужели? — удивилась Кэти. Захваченная рассказом Итана, она совсем потеряла интерес к игре и не обдумала следующий ход, поэтому, не глядя, двинула вбок ладью.

Итан тотчас сделал ход конем, взял ладью и объявил:

— Шах и мат!

Она охнула и стала смотреть на доску, пытаясь понять свою ошибку. После нескольких минут размышления Кэти откинулась на спинку стула и проговорила со смехом:

— Господи, какая я невнимательная! Теперь-то я вижу, на чем строилась ваша стратегия! — Она посмотрела на часы, украшавшие каминную полку, и добавила: — Я для вас слишком слабый противник: вы разгромили меня меньше чем за два часа!

— Не будь к себе слишком сурова, милая. Ты играла неплохо, но я — довольно сильный шахматист, регулярно играю в шахматы с самого детства, а эта игра требует не только способностей, но и опыта. Короче, тебе нужно немножко попрактиковаться. Для этого прекрасно подойдет Дороти — играй с ней, когда у нее выдастся свободная минутка, конечно.

Но его предложение не вызвало у Кэти никакого энтузиазма.

— Дороти меня невзлюбила, — сказала она.

— Просто она тебе не доверяет, это совсем другое дело.

— Может быть, но мне от этого не легче. У меня нет никакого желания играть с ней шахматы.

— Пойми, Дороти по-своему пытается защитить меня от шпионов тори, — рассмеялся Итан и уточнил: — Но я, разумеется, не рассказывал ей о том, что и ты пыталась примерить на себя роль шпионки, пока не получила от меня более выгодное предложение.

Подперев подбородок ладонью, Кэти посмотрела ему прямо в глаза.

— Надеюсь, вы понимаете, что она в вас безумно влюблена? — спросила она.

— Вот и Молли так говорит…

— Это действительно так. Думаю, Дороти помогает вигам только из любви к вам, а на независимость колоний, идеалы свободы и вообще на политику ей наплевать!

— Господи, ну почему вы, женщины, всюду ищете какие-то романтические причины? — вздохнул Итан. — Разве Дороти не может быть таким же борцом за дело нашей независимости, как и ее брат?

— Чушь! — скорчив гримаску, сказала Кэти. — Если женщины что-то делают, то не ради каких-то абстрактных идеалов, а ради мужчины, которого любят. Поверьте, Дороти стала помогать вигам только из любви к вам.

— Может быть, ты и права! — махнул рукой Итан. — Но возьмем твой случай — ты помогаешь революции не ради идеалов, не ради мужчины, а ради себя!

Кэти резко выпрямилась.

— А что тут такого? — холодно спросила она, сузив глаза. — Я же говорила вам, что для меня главное — выжить. И еще я хочу стать свободным человеком!

— Но почему тебе так важно получить свободу?

— Рабство, которое я испытала на собственной шкуре, отвратительно, невыносимо!

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, пристально глядя ей в глаза.

— Я… я… — Она хотела что-то сказать, но запнулась и потупилась. — Я его терпеть не могу!

— Но откуда у тебя такая ненависть к рабству? — настаивал Итан. — Расскажи!

— Боже милостивый, зачем вы спрашиваете? — пробормотала Кэти с досадой. — Разве это имеет значение?

— Не знаю, почему, — честно ответил Итан, — но мне важно знать. Кэти, расскажи, что с тобой случилось в Виргинии.

Она замерла на мгновение, словно раздумывая, что делать, потом наклонилась вперед и, глядя ему в глаза, кокетливо спросила со своей пленительной улыбкой:

— Неужели я так много для вас значу, Итан?

— Не увиливай от ответа, милая, — потребовал он, не поддаваясь на ее хитрость. — Рассказывай!

Уловка не удалась, и девушка, вздохнув то ли с раздражением, то ли устало — Итан не разобрал, — сдалась.