И он поцеловал меня еще раз. Его язык впрыгнул в мой рот и стал вертеться там, как разъяренная змея, но губы оставались холодны. Затем он резко отстранился.

– Поехали, – бросил он мне через плечо, – ваши вещи привезут позже.

Я последовала за ним к карете.

Не успели мы отъехать, как Чартерис засунул руку мне за корсаж и принялся мять мои груди. Он молча пожирал меня глазами, затем залез под платье и попытался щупать меня там, однако, наткнувшись на чулки и нижнее белье, вытащил руку с такой физиономией, будто его ужалили. Чартерис изобразил улыбку, но глаза его оставались ледяными.

– Я всегда считал, что нижнее белье – это не более чем жеманство со стороны хорошеньких женщин. Больше вы его не будете носить. Если вы считаете, что оно возбуждает мужчин, могу вам сообщить, что я в возбуждении подобного рода не нуждаюсь. Все, что мне нужно, – это удовлетворение.

После этого он умолк.

Наконец мы добрались до его дома. Особняк, выстроенный в стиле королевы Анны, производил тяжелое впечатление. Стены его покрывала лондонская сажа, и он нуждался в срочной покраске. Внутри дом был добротно обставлен и украшен, однако во всем чувствовался старомодный вкус, и обстановку также не помешало бы подновить. Слуги были выстроены в шеренгу, и Чартерис пошел вдоль нее, лающим голосом оглашая имена и обязанности каждого и при этом глядя на них, как на пустое место. Одни выглядели виноватыми, другие – запуганными, третьи – угрюмыми, но все они олицетворяли собой абсолютную покорность.

Закончив эту процедуру, Чартерис разогнал слуг и подал мне знак следовать за ним на второй этаж. Поднявшись первым, он подождал меня, придерживая дверь. Когда он повернулся ко мне, я заметила, что блеск в его глазах исчез. Теперь они были пустыми и мертвыми.

– Раздевайся, – приказал он.

Я попробовала разыграть из себя дурочку и скроила такую мину, будто услышала это слово в первый раз.

– Раздеваться?

– Да, раздевайся, – нетерпеливо повторил он.

– Вы имеете в виду, что я должна снять с себя одежду? – продолжая разыгрывать удивление, спросила я.

– Да, и немедленно! – почти зарычал он.

Я разделась. Весь в поту, он смотрел на мое обнаженное тело.

– Нагнись над постелью, – приказал он.

От этого меня передернуло, но я повиновалась. Я почувствовала, как он навалился на меня сзади, руки его судорожно тискали мои груди. Однако скоро все кончилось. Чартерис повернул меня к себе и изучающе посмотрел мне в лицо. Оно было бесстрастным. Уроки Крэна сделали меня выносливой.

– Ложись на постель, раздвинь ноги, руки – за голову.

Голос его был холодным и отвратительным, лицо слегка подергивалось. Я сделала так, как мне было велено. Чартерис взобрался на меня. На сей раз ему понадобилось больше времени, и, когда мне показалось, что у него не получается, я опустила руки, желая помочь. Но он резко и нетерпеливо отбросил их.

– Делай, что тебе говорят! – рявкнул он.

Тогда я снова расслабилась. Мне стало немного страшно, потому что я, кажется, начала понимать, что за человек этот Джон Чартерис.

Мне приходилось видеть и слышать о таких, как он. Они покупали изумительных чистокровных лошадей, а потом жестоко загоняли их – до тех пор, пока те не превращались в полудохлых одров. Они покупали прекрасные картины и прятали их в темных и пыльных комнатах, где никто не мог видеть этой красоты и где полотна со временем неизбежно портились. Они намеренно искали умных, одухотворенных и любящих женщин, а когда те оказывались в их власти, запугивали и изводили их до тех пор, пока невыносимое ярмо не ломало душу и тело этих несчастных.

Чартерис натянул бриджи; что касается рубашки, то он даже не брал на себя труд снимать ее. Не глядя на меня, он пролаял:

– С тобой пока все. Вернусь к шести. Будь готова и одета к ужину. Потом мы поедем в «Ранело». И не забудь, что я сказал тебе в карете.

После его ухода я осталась лежать в глубоком раздумье. Мне было холодно, меня тошнило – и в прямом, и в переносном смысле. На меня наводили ужас даже не сами эти совокупления: после Крэна не осталось, наверное, ничего, что было бы мне неизвестно относительно половых отношений. Мне был отвратителен тот дух, которой пронизывал эти соития. С Крэном это было если не радостью, то по крайней мере полными света путешествиями по неким чистым морям наслаждения. Теперь, когда ко мне прикоснулся злой дух Чартериса, я впервые увидела, какой отвратительной может быть похоть, какую боль может причинить она тому, кем хотят обладать. Чартерис действительно жаждал меня – это было правдой. Но его желание основывалось на тяге к разрушению. Даже при тех ограничениях, которые предусмотрел Джереми в отношении Джона Чартериса (а я была уверена, что этот трус побоится навлечь на себя хоть какую-то кару), тот, бесспорно, использует власть, которую имеет надо мной, чтобы сломить мою волю, мой дух и мое тело.

Но я также не сомневалась, что за те полгода, что есть у него в запасе, ему это не удастся. Я плохо знала этого человека, но уже успела раскусить его мелочную и подлую душонку. Унижениям, которым он подвергал мое тело, я могла противопоставить ум и собранную в кулак волю, друзей, в чьей преданности не приходилось сомневаться, и еще память о любви другого рода и далекую, далекую фигуру, с которой вопреки всем доводам рассудка я связывала надежду на счастье.

Так что в «кошках-мышках», которые вскоре должны были начаться между нами, Джон Чартерис был обречен на проигрыш. Оглядываясь назад, я думаю, что, даже если бы за моей спиной не было столь мощной поддержки, я все равно одержала бы над ним верх, поскольку в самом злобном «я» Чартериса были уже заложены семена саморазрушения. Я знала подлых людей, которые, несмотря на это, были щедры, знала непорядочных, которые могли быть ласковыми, и знала трусов с доброй душой. Но я не знала ни одного человека, кроме Джона Чартериса, который был бы подлым, непорядочным и трусливым одновременно. В нем все эти три качества были развиты до невероятной степени, и все они, будучи направлены против окружающих, били рикошетом в первую очередь по нему самому.

Я по-прежнему лежала на постели, но пассивность во мне уступила место ярости. Что ж, если последующие месяцы придется провести, получая удары и нанося ответные, так тому и быть! Я оделась, чтобы выйти на улицу. Я была готова нанести первый контрудар.

Обойдя все свои излюбленные магазины, я заказала столько новых шляпок и платьев, что мне должно было хватить их по крайней мере на год вперед. Всем продавцам я строго наказала прислать счета капитану Чартерису не позже завтрашнего дня, а если в течение месяца они не будут оплачены, то их следует переслать мистеру Винтеру, который без труда вытрясет из капитана деньги. Я также сообщила, что в течение следующих нескольких месяцев собираюсь сделать еще много покупок, и попросила их подготовить для меня все самые изысканные товары, какие только есть на складах. Поскольку в этих магазинах я всегда считалась хорошим клиентом, их хозяева были рады услужить мне. Для меня же в грядущие полгода они могли стать неоценимыми союзниками. Думаю, самые умные из них догадались, что грядет нечто необычное, и, проникшись духом этой игры, приготовили собственные сюрпризы для капитана Чартериса. Довольная проделанной работой, я отправилась домой и оделась – именно так, как повелел мне мой властелин.

Вернувшись домой, он стал лихорадочно вглядываться в мои глаза в поисках хоть каких-то эмоций, я же была с ним приветлива – так, будто он только что спустился к утреннему чаю. От охватившего его разочарования Чартерис буквально взбеленился, и по дороге в «Ранело» мне, как я и опасалась, пришлось испытать весьма большие неудобства физического характера. После того, как мы приехали туда, он почти сразу бросил меня, и, если бы не старый друг Белль – кавалерийский офицер, я оказалась бы в крайне неудобном положении – одна в столь людном месте. Офицер и два его младших коллеги, желая вывести меня из затруднения, приняли в свою компанию. Через некоторое время вернулся Чартерис. Увидев, что, вопреки его ожиданиям, я не одна и не в растерянности, а окружена друзьями и пребываю в прекрасном настроении, он закатил мне отвратительную сцену. То, что он говорил, было до такой степени неприятным, что один из младших офицеров даже пригрозил ему дуэлью. После этого Чартерис моментально сник и мрачно велел мне собираться. В последующие месяцы такие сцены повторялись очень часто, и, надо сказать, я вполне привыкла к этому. В этот, самый первый раз, признаюсь, я была немного расстроена и, наверное, поэтому не задумалась над тем, что именно угроза вызова, брошенная молодым офицером, на какое-то время сделала Чартериса абсолютным импотентом.