– Наверное, я не имею права говорить то, что собираюсь сказать, Элизабет, но я не могу уехать снова, промолчав об этом. Я люблю вас, и, думаю, вам давно это известно. Я люблю вас так сильно, что сама мысль о том, что возле вас может появиться другой мужчина, буквально сводит меня с ума. До нынешнего дня я никогда не чувствовал, что у меня мало денег, – конечно, часто мне их не хватало, но это ни разу не приводило меня в отчаяние. Но сейчас я бы отдал все на свете, чтобы у меня были либо деньги, либо законное право заботиться о вас.

Дэвид обернулся и с грустной улыбкой посмотрел на меня.

– Из меня получился бы хороший турок: самое большое мое желание – спрятать вас куда-нибудь подальше от людских глаз, чтобы никто не смел любоваться вами, кроме меня. Глупо, не правда ли?

– Мне не кажется, что это глупо, – неуверенно ответила я. От любви и желания принадлежать ему я почти теряла сознание. Дэвид подошел ко мне, не отрывая от меня своих небесно-голубых глаз.

– Не прикасайтесь ко мне, Дэвид, – сказала я, больше боясь самой себя, чем его.

– Я и не осмелюсь, – хрипло ответил он.

– Не осмелитесь? – с удивлением переспросила я.

– Нет. Потому что, если я прикоснусь к вам, то уже не смогу остановиться. Мне невыносимо даже находиться так близко от вас, тем более когда мы одни. Я слишком сильно хочу вас. Я ведь тоже не железный, вы сами должны это понимать.

Дэвид пытался справиться со своим голосом, поэтому говорил едва слышно. Я же с трудом собрала свои разбегающиеся мысли.

– Дэвид, прежде чем вы произнесете хотя бы еще одно слово, я хочу сказать, что это расставание будет временным и недолгим. – Я попыталась улыбнуться. – Я уже давно собиралась сказать вам, что на жаркое время хочу уехать в деревню. Я поеду в Рэй, – это было первое название, что пришло мне в голову, – на три месяца начиная с августа. Это ведь не так далеко от Гастингса, не правда ли? Сначала мне придется уладить здесь кое-какие дела, а затем я отправлюсь. Вы навестите меня там?

Его глаза внимательно изучали мое лицо.

– С сегодняшнего дня между нами все будет по-другому, правда?

– А разве может быть иначе? – ответила я, внимательно глядя на него.

– Но я же ничего не могу вам дать… – начал он.

– А разве я что-нибудь прошу? – прервала я его. – В ту ночь, когда я избавилась от Чартериса, я сказала вам, что отныне хочу быть свободной. Вот я и свободна. Если я и буду что-то делать, то только по собственной воле, а не по чьей-то еще. Может быть, то, что произошло между нами этим утром, еще ничего и не значит. Я могу послать за вами, а вы не придете, а, возможно, я и сама не буду звать вас. Но если я позову и вы откликнетесь, это будет означать, что между нами достаточно сильная любовь, чтобы мы могли быть спокойны за нас обоих.

Я остановилась, удивившись собственной смелости.

– Если вы позовете меня, я обязательно приду, – тихо ответил он. – Но даже если нам не суждено больше встретиться, я хочу, чтобы вы знали: возможность быть рядом с вами, просто видеть вас – на большее я не смел надеяться – сделала эти полгода самым счастливым временем в моей жизни.

Такое признание, вероятно, заставило бы Джереми взвыть от отчаяния. Но сказанное Дэвидом было настолько в его духе, что сердце у меня сжалось от нежности.

– Вероятно, теперь вам лучше уйти, – мягко произнесла я. – Но прежде чем вы сделаете это, оставьте мне одну из ваших глупых карточек, чтобы я знала, где вас разыскать.

Улыбнувшись, он выполнил то, о чем я просила.

– До свидания, любовь моя, – прозвучали его прощальные слова.

– До свидания, любимый, – откликнулась я. После того как он ушел, я поняла, что мне многое предстоит сделать. Ранее я сказала ему, что мне нужно уладить кое-какие дела в Лондоне, прежде чем мы сможем увидеться вновь. Это было сущей правдой, поскольку я приняла твердое решение в первую очередь позаботиться о том, чтобы следующим в королевской артиллерии чин майора получил Дэвид Прескотт, причем в ближайшее время. В качестве первого шага на этом пути предстояло выведать все возможное о полковнике Спейхаузе. Таким образом, мне вновь пришлось прибегнуть к помощи Джереми Винтера.

Джереми был просто вне себя, когда я открыла ему свой план.

– Ты, видно, и в самом деле лишилась рассудка, Элизабет! – вскричал он. – Соблазнить Спейхауза, с которым ты даже незнакома, чтобы он сделал Прескотта майором? Что за вздор! Если эта бредовая идея так прочно засела в твоей голове, то какого дьявола ты просто не дашь денег Прескотту? Пусть подсуетится, купит себе должность, и делу конец!

Зная, как Джереми относится к Дэвиду, я заставила себя набраться терпения.

– Неужели ты действительно думаешь, что Прескотт на такое способен? Да он скорее умрет. Он вообще ничего не должен знать об этом – таково мое непременное условие. К тому же, как я понимаю, подобные действия могут и не понадобиться. Спейхауз очень честен, а Дэвид является идеальной кандидатурой на вакансию майора. Я просто хочу, чтобы ты выяснил, откуда дуст ветер и есть ли у него конкуренты. Мне также нужно разузнать все о Спейхаузе на тот случай, если самой придется вступить в игру. Ну, пожалуйста, Джереми… – Я решила применить тактику вьющейся лозы, которая столь безотказно действовала на Крэна. – Ведь речь идет о моей жизни. Помоги, умоляю тебя! Впервые в жизни я узнала, что такое счастье, и не хочу утратить его.

Джереми немного оттаял.

– Видит Бог, ты заслуживаешь счастья, Элизабет, и я не сказал бы ни слова против, если бы Прескотт был свободен. Твоей просьбы было бы вполне достаточно, раз уж тебе понадобился именно этот человек. Но ведь он не свободен! Наоборот, он связан по рукам и ногам, и я при всем желании не могу видеть в твоем будущем с ним ничего, кроме несчастий. Чего ты можешь ждать от него и что можешь дать ему самому? На что надеешься? И задумывалась ли, что может случиться, если он все же узнает о твоих намерениях? Не такой он человек, чтобы простить подобное, и ты это прекрасно знаешь.

– Он ничего не узнает, – сказала я, с трудом сохраняя терпение, – если мы будем правильно управлять событиями. Я люблю его, Джереми, и очень боюсь, что, если его положение не изменится, это медленно, но верно погубит его. А майорский чин вселит в него надежду, придаст новые силы. Я знаю, что мне не удастся удерживать его подле себя вечно, но ведь и несколько месяцев счастья хоть что-нибудь да значат! Я не осмеливаюсь заглядывать в более отдаленное будущее. Несколько месяцев – вот все, о чем я мечтаю.

– Послушай, Элизабет, – глубокий голос Джереми звучал мягко и убедительно, – для меня просто невыносимо видеть, как после таких неимоверных усилий ты готова отказаться от столь желанной свободы, почти добившись ее. Позволь мне рассказать тебе одну историю. Я не говорил об этом еще никому, но тебе просто обязан. Достигнув двадцати восьми лет, Белль, подобно тебе, была исполнена решимости оставить свое занятие. Ею овладела мечта покинуть Лондон и отправиться жить в какой-нибудь сонный городишко, где она могла бы предстать в обличье богатой леди и выйти замуж. Нашелся даже человек, который захотел взять ее в жены. И вдруг она влюбляется – совсем как ты. Это был симпатичный, но слабохарактерный молодой хлыщ, к тому же картежник и, конечно же, женатый. Связав с ним свою судьбу, она оставалась глуха к любым увещеваниям. За полтора года он спустил почти все ее состояние, но затем, к счастью, подвернулся кому-то под горячую руку в таверне во время ссоры за карточным столом, где и окончил свой жизненный путь. Если бы он не погиб, Белль осталась бы без единого пенни в кармане. Так вот, чтобы вернуться на вершину, где она была к моменту, когда ее угораздило влюбиться, ей потребовались годы лишений. Взгляни на нее теперь: она снова вполне обеспечена, но можно ли назвать ее счастливой?

– Бедная Белль, – прошептала я. Джереми прочитал мне проповедь, однако я сделала из нее совсем не тот вывод, на который он надеялся. Мое сердце наполнилось жалостью к Белль, но не потому, что она пожертвовала всем ради любви, а потому, что потеряла любимого.