– Да, видок у тебя еще тот, – сказала женщина. – Жди меня здесь. Я кое-кого приведу.

Прежде чем Джордж успел возразить (а он в принципе это и собирался сделать), женщина развернулась и убежала за поворот тропы. Джордж неуверенно потоптался на месте, пошел в другую сторону, но примерно через двадцать ярдов уткнулся носом в каменную стену. Тропа закончилась; дальше дороги не было – ни в обход скалы, ни над ней, ни даже под ней.

– Что-то нам вообще не везет, – проворчал Джордж и, сев на камень, начал ждать возвращения женщины.

Она появилась достаточно быстро, в сопровождении рослого широкоплечего мужчины. Тот носил через плечо синий кушак, на котором поблескивал значок помощника шерифа.

– Так-так, – сказал он. – Я помощник шерифа Юрич. К нам поступило донесение, что вы являетесь необъяснимым явлением. Поэтому, гражданин, попрошу объясниться и показать какие-нибудь документы.

Джордж не имел при себе никаких документов. Помощник шерифа велел ему пройти в участок, пообещав разобраться с ним по прибытии на стоянку.

Стоянка карманьонцев больше походила на лежанку, потому что все они лежали вокруг костра и обсуждали вопрос, который вновь и вновь усложнял их примитивные жизни. Они спорили о том, как им приготовить жаркое из барашка.

– Прежде всего нам надо решить, где мы его будем жарить, – разумно заметил Лефтий. – Прошлый раз мы оставили его на солнце, – сказала Магда.

– И солнце усыпало мясо личинками, – добавил Лефке.

– Хотя баранина осталась такой же твердой, как и была, – произнес кто-то еще. – Но теперь мы должны зажарить эту штуку по-настоящему!

Зажаривание барашка всегда считалось нелегким делом. Обычно племя Лефке привлекало к этому рабов, в чьи обязанности входило поддержание огня и освежеванной туши. Чаще всего дело кончалось серьезными ожогами пальцев и кистей рук, поэтому время от времени люди придумывали разные уловки. В дни великих побед для зажарки использовали по нескольку пар рабов, и там, где один поджарник сжигал себе что-нибудь до костей, дюжина их обходилась мелкими волдырями. Однако все понимали, что это еще не предел, и поиски лучшего способа продолжались.

– Где раб?

– Мертв. Или, говоря языком наших потомков, отбросил копыта и сыграл в ящик. У нас не осталось больше ни одного раба. Все они ушли за великой наградой к далекому небу.

– Кто же нам тогда будет жарить жаркое?

– Вы забыли о нашей пылающей горе! Давайте бросим барашка в лаву!

– Подождите! – закричал Джордж. – Думаю, мы можем найти более рациональное решение, чем жарить мясо голыми руками.

– Вот этого я и боялся, – сказал Хенке. – Он мне сразу показался рационализатором. А вы ведь помните, как эти парни уничтожили всех динозавров. Давайте убьем его и вернемся к укладу прежних дней.

И тут из-за скалы вышли двое мужчин, одетых в темные деловые костюмы. Один из них нес в руке длинный металлический прут. Воровато осмотревшись, они торопливо положили прут на землю и вернулись к скале. Но выход к тому времени исчез. Они оказались запертыми в плейстоцене до утра, и им предстояло провести здесь долгую ночь, наполненную криками мамонтов и пещерных львов. К счастью, они захватили с собой коробочки с ленчем.

Как выяснилось, мужчины работали музейными смотрителями, и их не устраивал вялотекущий прогресс карманьонцев.

– Эти люди даже не пытаются что-то делать. Может быть, вы нам подскажете какой-то выход?

Они изо всех сил старались завязать беседу с Джорджем.

– Вы часто посещаете эти места?

Смотрители развели костер. Своим появлением они освободили Джорджа от множества проблем. Но был ли он благодарен им за это? Вряд ли. Джордж стоял в стороне и смотрел на пир дикарей. Даже на таком расстоянии он мог видеть, как они ели тушеного барашка, поливая его тем анахренизмом, от которого потом произошли соусы и приправы. Подобная дальнозоркость Джорджа объяснялась исключительной чистотой воздуха, присущей только предысторическим временам, когда люди использовали глаза, а не очки.

Между тем металлический прут значительно ускорил приготовление жаркого. Хромой Нарвал, один из старейшин племени, заявил, что с такой штукой жарить барашка «так же легко, как дуть». Это выражение было использовано впервые, но оно тут же получило одобрение всего племени. Идея дуть на барашка, а впоследствии и вообще на еду, или, в дальнейшем развитии, надувать все, во что можно ткнуть прутом или предметом, похожим на палку, быстро распространилась по всем племенам плейстоцена и нашла свое отражение в культуре. Впрочем, подобные вещи случались тогда повсеместно. Плевать кусками мяса стало символом гнева, хотя против этого яро возражали племена плеваков, обитавшие в центральных тропических джунглях. В противовес остальным они настаивали на тщательном вылизывании мяса, утверждая, что тем самым предохраняется «истинный исток всех слов».

Конечно, все это произошло гораздо позже. А в тот момент Джордж жадно поедал куски жаркого и, высасывая из костей мозг, поглядывал в сторону смотрителей, с которыми он хотел вернуться в свой век. Они по-прежнему держались в стороне от стоянки. Джордж решил присоединиться к ним и, взяв на всякий случай прут, пошел по узкой тропинке. Он понимал, что в его руках находился уникальный предмет – единственный в то время артефакт грядущей культуры. От осознания такого события по пальцам Джорджа потекли струйки пота – и не только по пальцам, но и ногам. Ему все чаще приходилось обходить кучки камней, живописно наваленных у основания скал. Отыскав свободное место, он осмотрел большой валун, у которого можно было оставить артефакт культуры. Почти гладкая поверхность камня натолкнула его на мысль о наскальных рисунках. Джорджу захотелось написать что-нибудь грядущим потомкам, но, как на беду, упав в диораму, он не захватил с собой пишущих инструментов. Оставив артефакт у валуна, Джордж отступил на шаг и вдруг почувствовал, как заскользили его колеса. Это странное ощущение могло ошеломить любого. Исход не был фатальным, но и не подлежал сомнению. Его ботинок (насчет «колес» Джордж, конечно, загнул) поскользнулся на кучке детской неожиданности, которую он не заметил на фоне других куч из более твердого материала. Взлетая вверх, вторая нога слабо царапнула по грунту, а затем все тело, подчиняясь закону Ома, последовало за пятками и по пологой дуге начало опускаться в уже упомянутое нами безобразие. Буквально через миг, хотя субъективный опыт говорил о значительно большем сроке, Джордж упал на кучу, которая показалась ему теперь неожиданностью перепуганной студентки – а вы, наверное, можете себе представить эту раннюю и не слишком удачную форму плывуна.

Упав в плывун, он почувствовал стремительное вращение – вернее, центростремительное, поскольку оно возникло не по его вине. Джорджа начало затягивать в огромную воронку, и от испуга он даже не сразу догадался расставить руки и остановить это движение. Первая попытка оказалась неудачной, поскольку крохотные микроорганизмы, обитавшие между фрагментами плывуна, успели подать апелляцию в кассационный суд. Их движение быстро охватывало новые слои, и Джордж продолжал падать куда-то вниз, фыркая и гневно отплевываясь, но уже не жарким из барашка, а тем, что попадало ему в рот.

К счастью, щитки на носу не дали ему задохнуться. Тем не менее он знал, что если в ближайшие минуты с ним не случится какого-то светлого явления природы, то надвигавшаяся угроза смерти разразится настоящей грозой. И все это время в его уме звучал мотив – тум-ти-ти-та – веселая песня, которая могла быть только «Амаполой». А падение все продолжалось и продолжалось, и пули выбивали пыльные пятна на зеленом сукне, но даже в своем воображении Джордж не понимал, на кой черт он приплел сюда эти пули.

Хотя на самом деле падение оказалось не таким уж и ужасным. Во всяком случае, не каждая его часть. Это, между прочим, древняя мудрость, о которой догадывались еще самые первые люди. Та часть падения, в которой он попал под подземный дождь, а потом та, где на своде пещеры мигали яркие слюдяные точки, доставили ему истинное эстетическое наслаждение. Впрочем, Джорджу понравились и морские львы, и даже моржи с шарами. Их было немного, этих светлых полос, но они поддерживали его до тех пор, пока он наконец не плюхнулся в большую кучу на полу пещеры, которая находилась ниже всего, что ему довелось пролететь во время падения.