– Что-о?

– А разве Мадлен вам об этом не сказала? Простите, дорогая мисс Харрисон, я думал, вы в курсе.

Глядя на ошарашенную Нору, Мадлен почувствовала, что пора вмешаться.

– У тебя есть какие-то принципиальные возражения?

– У меня нет, но…

– Ну вот и славно. Джефри прекрасный тренер, и ты еще успеешь по достоинству оценить его таланты… Но я пока ничего не слышала о Колизее.

Нора ласково погладила коня по шее.

– Это потому, что у меня нет слов. Он – само совершенство.

– Я тоже так думаю. С завтрашнего дня он поступает в твое распоряжение, и только попробуй на нем не выиграть все, что можно. Оторву голову своими руками.

Девушка хотела пошутить по этому поводу, но что-то в голосе старой дамы заставило ее промолчать.

Похоже, здесь вовсе не такой парадиз… Ну что ж, она не боится трудностей, а с таким тренером, как Джефри…

Нора почувствовала, как при мысли о нем забилось сердце и зардели щеки, что не укрылось от проницательного взгляда ее работодательницы. Но Мадлен ничего не сказала, а только понимающе покачала головой. Ах, молодость, молодость… В конце концов, она сама была уже трижды замужем к тридцати годам, и пусть хоть кто-нибудь посмеет бросить в нее за это камень.

Для того, чтобы описать, что произошло в семействе Харрисонов после того, как Нора сообщила родителям, что она собирается строить жизнь в соответствии с собственными желаниями, а не планами старшего поколения, нужно перо Шекспира.

Почтенный мистер Харрисон чуть не вылил утренний кофе на наглаженные брюки, а миссис Харрисон, швырнув салфетку на стол, за которым семейство завтракало, молча удалилась пить успокоительные капли.

Военные действия с переменным успехом длились до вечера, но после того, как Нора привлекла тяжелую артиллерию в лице Мадлен, старшее поколение выбросило белый флаг и согласилось на переговоры.

Условия мирного договора были следующими: мистер и миссис Харрисон согласны на то, чтобы их любимая, но ужасно взбалмошная дочь потеряла еще один год. Но если за это время она не найдет профессию на всю жизнь или не выйдет замуж, то по истечении означенного срока уже они будут диктовать ей, как жить дальше и с кем стоит связать свою жизнь перед алтарем.

Они еще немного поспорили на эту тему, а потом Нора, вспомнив сияющие глаза Джефри, согласилась на все.

Если все будет так, как предрекают родители, то не все ли равно, как прозябать последние годы?

И начались каждодневные тренировки до седьмого пота, которые выматывали и коня, и девушку так, что они чуть живые уползали с манежа, посреди которого стоял Джефри и комментировал ошибки своей спортсменки в таких ехидных выражениях, что у Норы наворачивались слезы на глаза.

Он критиковал ее посадку, работу рук и ног, малейшую несогласованность между всадницей и конем. Временами Норе казалось, что он – садист и получает удовольствие от ее мучений. Временами она была совершенно уверена, что его ненавидит, и только воспоминание о данном родителям обещании удерживало ее от того, чтобы плюнуть на все и, сказав всем, что она о них думает, уехать в Лондон.

В начале Мадлен часто заходила в манеж и, понаблюдав за ними, скрывалась в темноте конюшни, но потом ее появления почти сошли на нет.

Никакими поручениями Нору не загружали, так что она оказалась предоставленной самой себе. Впрочем, сказать, что это было благом, тоже нельзя, потому что ее жизнь превратилась в череду дней, похожих друг на друга, как два шиллинга.

Первое время девушка надеялась, что Джефри начнет за ней ухаживать, но Браун был постоянно занят, то тренируя ее, то готовя собственного коня, и, кроме кратких встреч за столом, они практически не общались.

Стороннему наблюдателю могло показаться, что жизнь поместья спокойна и безмятежна, но он бы сильно ошибся. Кризис назревал исподволь, медленно, но неотвратимо, и Нора однажды сорвалась, обрушив на головы Джефри и Мадлен все свои обиды.

Это был ясный декабрьский день, примерно за неделю до Рождества. На Англию налетел арктический циклон, и было ужасно холодно. На деревьях лежал снег, и дым, идущий из каминных труб, поднимался вертикально вверх, точно хвост идущего по лесной дороге сурриката.

Нора только что увидела по ВВС чудесный фильм про этих удивительных животных, напоминающих то ли кошку, то ли обезьянку, то ли изрядно озадаченного космического пришельца, и теперь, вспомнив вышагивающих по тропинке зверьков, горделиво задравших к небу хвосты, невольно улыбнулась, невзирая на отвратительное настроение.

На первый взгляд, все было прекрасно: она жила в роскошно обставленной комнате прекрасного особняка, ее обслуживала вышколенная прислуга, у нее был конь, о котором можно было только мечтать, и персональный тренер. Мадлен регулярно выплачивала ей достойную зарплату, и при этом у нее не было никаких обязанностей, кроме полной отдачи в манеже. Не жизнь, а рай! Но в каждой бочке меда обязательно находится ложка дегтя, а в ее бочонке его было целое ведро.

Во-первых, как уже было сказано, она отчаянно скучала, потому что Мадлен постоянно уезжала, оставляя помощницу не у дел. Во-вторых, ее посадили на строгую диету, поскольку, дорвавшись до разносолов, подававшихся на стол, она в первый же месяц прибавила в весе несколько фунтов, и графиня мгновенно прекратила Лукуллов пир, приказав готовить для нее овсянку и прочие полезные, но не очень вкусные вещи. Но и с этим можно было бы смириться, если бы Джефри хоть взглядом, хоть полунамеком дал ей понять, что неравнодушен к ней. Но нет! Он относился к ней, как к одушевленному фонарному столбу.

За прошедшее время Нора перепробовала все способы и уловки, которым научили ее матушка и подруги, плюс изобрела несколько своих фирменных штучек, но они, казалось, совершенно не действовали на ее тренера.

Это было тем более обидно, что девушка прекрасно помнила, как еще совсем недавно он всячески давал ей понять, что хотел бы более близкого общения…

Зациклившись на отношениях с красавцем-тренером, Нора стала невнимательной, что тут же почувствовал Колизей и начал подхалтуривать при выполнении элементов. Такая расхлябанность не ускользнула от всевидящего ока Мадлен, и решительная дама тут же устроила виновнице изрядную взбучку.

Все еще пережевывая в душе произошедший скандал, Нора вывела коня в манеж в настроении, с которым приговоренный идет к виселице.

Джефри уже стоял на своем месте, греясь в лучах зимнего солнца, проникавшего в манеж через стеклянные окна и отражавшегося солнечными зайчиками от висевших в простенках зеркал.

Вначале все было как обычно: Джефри давал отрывистые команды и ехидно комментировал ее промахи, а Нора молчала и старалась выполнять все его указания. Но у Колизея в этот день, видимо, было не самое лучшее настроение, и он всячески старался это продемонстрировать.

Наконец дело дошло до пиаффе, и тут такое началось! Конь упорно не желал отрывать ноги от земли, только обозначая выполнение элемента.

Джефри потребовал, чтобы Нора заставила тунеядца работать, но та, сколько ни старалась, не могла переупрямить норовистого коня.

Отчаявшись справиться с обнаглевшей скотиной, Нора пожаловалась Джефри, но тот высказался в том духе, что плохому танцору ноги мешают.

Это была последняя соломинка, сломавшая спину верблюда.

Направив коня к изумленному тренеру, Нора остановила Колизея в шаге от него и, спрыгнув, бросила повод в руки Джефри, а затем решительно направилась вон из манежа. У бортика она столкнулась с Мадлен, появившейся, как черт из табакерки, но даже не замедлила шаг.

– Гори все синим огнем, – сквозь слезы бормотала девушка. – Какого черта я поддалась на эту авантюру? Это не жизнь, а издевательство! Я так больше не могу! Это не дом, а замок Иф. Пусть она ищет другую дуру, а я еду домой в Лондон! Лучше выйти замуж за какого-нибудь идиота, которого не замедлит найти маменька, чем слечь в больницу с неврозом или депрессией!