– Что Летиция сейчас слушает? – спросила я. – Уроки итальянского, биохимию для начинающих или дифференциальное исчисление? Знаешь, я не одобряю все эти новомодные устройства по «улучшению младенцев» и внутриутробное обучение.

– Это просто информационное питание, – сказала Салли с улыбкой, – раннее обучение, думаю, так это можно назвать. И я уверена, что девочка получает удовольствие, потому что, куда бы я ни приложила прибор, я слышу, как она шевелится и толкает ножкой.

– Она, наверное, говорит: «Выключи этот ужасный шум!»

– Ох, Тиффани, ты такая старомодная. – Салли вздохнула. – Я знаю одну маму, которая пользовалась этим прибором, – так ее ребенок пошел в семь месяцев!

– Да, но готова поспорить: никто не может доказать, что это случилось из-за этой… штуковины, – сказала я.

Но потом подумала, что лучше мне бы заткнуться. Потому что ведь это Салли ждет ребенка, а не я. Хотя, если честно, у меня мелькнула мысль, что, чем тратить двести фунтов на этот прибор, лучше бы купить на них подгузников.

– Ты собираешься послать ее в Итон? – спросила я. Потому что, конечно, когда Ларе исполнится тринадцать, Итон, возможно, будет самой подходящей для нее школой.

– Нет. Но в ту минуту, когда она вынырнет, она уже будет в списках Винчестер-колледжа, Радли, Рагби, Гордонстона, Чартерхаус-скул, Мальборо и Стоу.[113]

– И какая карьера ее ожидает? Все это тоже запланировано?

– Ох, Тиффани, не глупи, – сказала Салли весело. – Как это можно знать заранее? И я уж точно не буду одной из этих назойливых и тщеславных мамаш и не стану заявлять, что она возглавит Всемирный банк, или станет знаменитой художницей, или займет пост премьер-министра. Да, Тиффани, я хочу, чтобы у тебя тоже был ребенок, маленькая подружка для Лизетт.

– Что ж, может быть, и заведу, – сказала я, – вполне возможно, потому что у нас с Патриком вроде бы что-то наклевывается.

– Да? Как хорошо. Расскажи.

– Мы ходили в театр в прошлый четверг, а в эту субботу будем играть в теннис. Вообще-то, Салли, я об этом не распространяюсь, но думаю, он, возможно, станет моим близким другом.

В среду, вместо работы над брошюрой для «Уэйт-роуз»,[114] я решила потратить утро на то, чтобы пройтись по магазинам и купить что-нибудь новенькое для тенниса – мне хотелось выглядеть как можно лучше, когда я буду играть с Патриком. Мне хотелось, чтобы он, бросив на меня взгляд с другой стороны сетки, подумал: «Ух ты, какая женщина!» Вряд ли это стало бы возможно, надень я мой старый, посеревший теннисный костюм. Так что я заглянула в «Белую лилию», чтобы приобрести что-нибудь лилейно-белое, или, точнее сказать, «белое вдвойне», а если еще точнее, то «белое в квадрате». И несмотря на то что я была на Пиккадилли, у меня не мелькнуло ни единой мысли о Довольно Успешном, потому что я ведь предсказывала, что влюблюсь в кого-нибудь из агентства знакомств и выброшу его из головы. И я знаю совершенно точно, что Патрик чувствует ко мне то же самое, потому что он попросил меня не знакомиться больше ни с кем из агентства. И несмотря на то что я получила очень много ответов, я не буду ни с кем знакомиться, потому что, ну какой смысл, ведь, если уж начистоту, я уверена, что Патрик попросит моей руки, – это только вопрос времени.

Так вот, я поднялась на третий этаж, и передо мной предстал весь летний ассортимент: белые мини-платья, разлетающиеся юбочки, разнообразные топы. Я решила, что не стоит покупать еще один спортивный костюм, потому что мне хотелось показать свои ноги (NB. Не забыть их побрить). Итак, я перемерила множество юбок, шорт, рубашек-поло, топов с узкими бретельками и коротких топов – все из белейшего швейцарского джерси или из хлопка и все невероятно женственное и эротичное. Но больше всего мне понравилось миленькое платьице от Фреда Перри с темно-синей отделкой на рукавах и такой же каемочкой на подоле – оно было, конечно, самое дорогое. Ну и что, черт возьми? Я чувствовала себя счастливой. И я выглядела в нем отлично – оно стоило этих денег, так зачем жадничать и жаться из-за каких-то несчастных девяноста фунтов? Потом я подумала, что надо бы купить подходящий жакет, так как сейчас не слишком тепло; там был очень симпатичный, от Сержио Тачини, за семьдесят пять фунтов. Потом я подумала, что хорошо бы купить новые теннисные кроссовки «Уилсон», они стоили восемьдесят фунтов, а также новые носки, головную повязку, три пары специальных трусиков и вдобавок одну маленькую пластиковую штучку для хранения мячей, – счет к тому времени дошел до двухсот пятидесяти пяти фунтов. Но ведь когда вы влюблены, деньги как-то утрачивают значение, не так ли? И я отдала продавцу мою кредитную карточку с радостной улыбкой, когда его помощник укладывал в пакет мои покупки. И потом – вообразите мой восторг, дорогой читатель, – наступила суббота.

Итак, мы договорились с Патриком, что встретимся в клубе, и я подробно объяснила ему, как туда добраться. Я записалась заранее и арендовала корт на два часа из тех соображений, что нам понадобится по крайней мере полчаса, чтобы разогреться, и затем еще полтора часа, чтобы сыграть пару сетов, – если он сразу же не разделает меня в пух и прах, что вполне возможно, если принять во внимание его успехи на Уимблдоне в начале семидесятых.

Приехав в клуб, я заметила, что там новая тренерша – и очень хорошенькая. Итак, я поднялась наверх, чтобы переодеться, и потом, когда спустилась вниз, от меня не ускользнуло, что белобрысый Алан болтает с новой тренершей и, похоже, уже в довольно теплых с ней отношениях. Они над чем-то смеялись, она смотрела на него как-то уж очень заинтересованно, когда давала ему советы по поводу удара слева, и я подумала: это же здорово! В самом деле здорово, Алан. Потому что я лично нахожу, что ты привлекателен, как задница бабуина, но она явно необъективна. Что ж, chacun a son goût,[115] как говорится. Во всяком случае, я была влюблена и чувствовала себя великолепно, переполненная добротой и пониманием, потому что Патрик действительно красивый парень. И добрый. Невероятно добрый. И очень успешный.

Так вот, мы договорились встретиться в клубе в два тридцать. Я сидела снаружи, на террасе, поджидая его. Стоял чудесный весенний день, деревья только что покрылись листвой, тюльпаны и гиацинты покачивались на клумбах, и весело щебетали птички. К двум сорока пяти Патрик все еще не появился – это было странно, потому что он очень пунктуален. Итак, я взяла чашку кофе и наблюдала за игроками, перекидывающими мяч туда-сюда с разным уровнем энергии и умения. Затем я взяла «Телеграф». Закончив читать новости и большие статьи, я тщательно исследовала доклад о состоянии биржевого рынка, перешла к спортивной странице и просмотрела кроссворд. Потом я обнаружила, что решила три четверти кроссворда, а Патрик все еще не появился. А было уже три сорок пять. И, должна сказать, уровень беспокойства у меня к тому времени очень сильно повысился. Подскочил к самому верху шкалы Кельвина. Итак, я принялась за «Таймс» – просто просмотрела объявления в разделе «Рандеву». Затем начала решать кроссворд и дошла до половины, а когда застряла на четырнадцатом номере по горизонтали, то подумала: «Где он, черт возьми?» Потому что я знала, что ничего не перепутала: ни день, ни время, ни место встречи, ведь я записала все это на листе бумаги, когда объясняла ему, как добраться до клуба. «О, Патрик, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, приди побыстрее, – говорила я про себя. – Пожалуйста». К тому времени солнце стало садиться и облака приобрели цвет военных линкоров, а его все еще не было, и я подумала: что, черт возьми, происходит? Вдруг раздался телефонный звонок, я взглянула в окно. Новая тренерша сняла трубку. Затем она вышла на террасу и спросила у меня:

– Вы Тиффани?

Я кивнула.

– Здравствуйте, – сказала она. – Меня зовут Джулия. Я здесь новенькая. Сейчас вам позвонил Патрик Миллер.