– Послушайте, – обратилась я к женщине, стоявшей первой. – Я очень прошу меня извинить, но, понимаете, мы едем на свадьбу и ужасно, ужасно опаздываем, вы даже не представляете как, я знаю, с нашей стороны это ужасно невежливо, и, возможно, вы сочтете, что у нас, отвратительных южан, плохие манеры, но, понимаете, служба начинается в двенадцать часов и… о, спасибо, спасибо, огромное вам спасибо, вы так добры, – лепетала я.

– В церковь Святой Марии, пожалуйста, – сказал Ник, задыхаясь.

– В которую? – спросил шофер.

– В Уэстоу, – пояснил он.

Шофер сделал большие глаза:

– В Уэстоу? Это довольно далеко.

– Далеко?

– Двадцать пять миль, – сказал он, когда мы тронулись с места.

Двадцать пять миль! Это займет самое меньшее полчаса. Возможно, больше.

– Пожалуйста, побыстрее, – попросила я водителя. – Но осторожно, конечно, в пределах разумного, чтобы не превысить скорость. Мы опаздываем на свадьбу.

– Я не знал, что это так далеко, – опешил Ник.

– Я тоже.

– Это полностью моя вина, Тиффани, – сказал он галантно. – Я должен был изучить это направление. Я полностью беру ответственность на себя.

– Нет, нет, я тоже виновата! – воскликнула я. – Я должна была сама об этом позаботиться.

И тут я вспомнила кой о чем еще, о чем мне следовало позаботиться. Я не завернула подарок. Он лежал в моей сумке – алебастровая лампа из «Хилз».[105] Я достала ее и попыталась завернуть, но в автомобиле, на ходу, это было невозможно. Сделаю это в церкви, решила я. Мы мчались вдоль полей, едва покрывшихся зеленью, в перекрестных штрихах каменных оград; по обочинам извилистой дороги торчали пучки первоцвета, на полях паслись овцы. Наконец мы приехали в Уэстоу.

Машина скрипнула тормозами у церкви в то самое время, когда Сара с отцом поднимались по ступеням; ветер раздувал ее вуаль.

– О господи, она уже там. Быстро!

Заплатив шоферу, мы ринулись к церковной двери. Все собравшиеся стоя встречали вход невесты в церковь. Мы с Ником подождали, пока она проследовала к алтарю, а затем стали пробираться на свободные места.

– Извините, – бормотали мы сдавленным шепотом, в то время как четверо гостей, давая нам пройти, елозили прекрасно драпированными задами по полированной деревянной скамье. – Простите!

– Возлюбленные чада мои, – возглашал викарий, – представшие… пред Богом… узы священного брака…

Я оглядела церковь. Она была битком набита разодетой публикой. Изобилие фраков, дорогих нарядов и дамских шляп – господи, поля у них такие острые, что можно порезаться. Вдруг зазвучал орган, и все с необычайным воодушевлением запели первый гимн: «Я даю клятву тебе, моя страна», что дало мне возможность изучить платье Сары. Оно было из чесучового шелка цвета слоновой кости, с длинными рукавами, высоким воротом и двумя рядами пуговок сверху донизу. Затянутая талия, расширяющаяся книзу юбка с огромным мягким бантом у основания спины. Платье было великолепным. Может быть, подумала я, на мне будет нечто подобное, когда я буду выходить замуж за Патрика, чьим лицом я, естественно, заменила лицо Джонатана.

– Я беру тебя, Патрик, – бормотала я радостно про себя, – в мужья… в богатстве и бедности… в горе и радости…

Потом все уселись, чтобы прослушать отрывок из «Пророка» Калила Гибрана.[106] О господи! Подарок! Совсем забыла. Я вынула лампу вместе с листом оберточной бумаги и упаковочной клейкой лентой и потихоньку стала ее заворачивать.

– «Тогда Алмитра заговорил снова, вопрошая: „Что есть брак, господин?"».

– Ник, ты не мог бы прижать пальцем вот здесь?

– «И тот ответил: „Вы рождены были вместе и навеки будете вместе"».

– Нет, не там. Вот здесь. Господи, эта лента такая липкая.

– Ш-ш-ш-ш, – шикнул кто-то сзади.

– «Вы будете вместе, когда белые крылья смерти рассеют ваши дни».

– О господи, я потеряла кончик…

– «Вы будете вместе даже в безмолвной памяти Бога».

– Ник, у тебя острые ногти?

– «И пусть единство ваших душ пребудет вечно».

– Хорошо, Ник, держи здесь, вот так, и не убирай палец, пока я не закончу.

– «И пусть духи рая танцуют между вами»

– О господи, где же ножницы? Нужно отрезать ленту.

Наконец дело было сделано – лампа и абажур завернуты. Я прикрепила сверху блестящий красный бант, нацарапала поздравительную открытку и уложила подарок обратно в сумку. Какая красивая свадьба, подумала я радостно. Мне действительно было приятно. Джонатан и Сара сияли. Луч солнца падал на их лица через витражные окна. Затем настал самый важный момент.

– Бог соединил вас вместе, чтобы мужчина не жил отдельно, – прогудел викарий.

Или женщина, дополнила я, думая о Довольно Успешном.

– А теперь объявляю вас мужем и женой.

О, мне всегда хотелось захлопать в этом месте. Затем Джонатан и Сара подошли, чтобы поставить свои подписи в регистрационной книге. На хорах запели «Аве, Мария», и они двинулись к нам между рядами скамеек, рука об руку, улыбаясь и кивая тем, кого узнавали. Сара выглядела такой счастливой и такой умиротворенной, что ли. Теперь она стала миссис де Бовуар. Миссис Джонатан де Бовуар. Какая красивая фамилия, подумала я. Миссис Патрик Миллер, размышляла я, звучит не так хорошо, но по крайней мере не режет слух. Смогла бы я выйти замуж за кого-нибудь с по-настоящему ужасной фамилией вроде Кокап, Сьюетт, Фрог или Шафлботтом?[107] Ох, нет, не думаю. Я взглянула на подружек невесты, шедших в кильватере Сары: они были прелестны в бледно-зеленых шелковых платьях, с букетиками зимнего жасмина в руках, в веночках из бледно-желтых нарциссов, чистотела и первоцветов. Они выглядели очень мило, все, кроме самой высокой девочки лет одиннадцати. Волосы у нее были очень короткие, голова местами подбрита, и под платьем, мне показалось, мелькнули ботинки «Док Мартене». А лицо! Оно было напудрено чем-то белым, с черными кругами вокруг глаз, и – о ужас! – в носу торчало серебряное кольцо. Кто же это, черт возьми? Ну и видок! Как могли родители позволить ей так себя размалевать? Какой резкий контраст с ангелоподобными девочками и их пажами, похожими на херувимов в своих коротких бриджах, с завязанными бантом галстуками. Звучала токката Уидора, когда мы вывалились из церкви под резкие лучи весеннего солнца и, спустившись по ступеням, направились по обсаженной деревьями аллее к дому священника, где жила Сара.

– Красиво было, да? – сказала я Нику.

– Да, замечательное зрелище, – согласился он.

Под большим шатром в желтую полоску было размещено около сорока столов; на белоснежных скатертях сверкало серебро приборов и искрился хрусталь; в центре каждого стола стояла ваза с весенними цветами. Английская сельская свадьба. Какое великолепие! Все улыбались, пили шампанское и вставали в очередь, чтобы поздравить счастливую пару Я решила отыскать туалет, прежде чем начнется свадебный обед. Пройдя в ванную комнату, я увидела, что кто-то уже стоит перед зеркалом. Это оказалась размалеванная под панка подружка невесты, и у нее, похоже, были большие затруднения.

– Ох черт, – бормотала она. – О-о-х! – Край платья, которое она пыталась снять, зацепился за кольцо, продетое в ноздрю. – О-о-о-х! – Она дергала платье, стараясь освободить кольцо, но у нее ничего не получалось.

– Ох зараза! – промычала она снова. Было видно, что ей очень больно.

– Давай-ка помогу, – предложила я.

Она кивнула, насколько это было возможно, потому что голова ее запуталась в платье. Я отыскала тесьму и осторожно распутала ее, пока не освободила кольцо.

– Ох, спасибо, – поблагодарила она. – Я уж думала, что у меня ноздря порвется и кровь зальет платье.

– Ну, теперь все в порядке, – сказала я, оглядывая ее.

Девчонка выглядела как чучело. Самое настоящее чучело. У нее был такой вид, будто она только что подралась. Но под скинхедовской лысиной и слоем убойного макияжа угадывалась симпатичная мордашка.