Попытайтесь представить, каково было мое состояние. Вдруг все встало с ног на голову. В той комнате я только что разговаривал с… определенно с преступником и, по всей видимости, даже с убийцей! Я вполне откровенно рассказал о том, что являюсь собственником рукописи. И кто-то из вас (я забыл, кто именно) пояснил, что, если бы я нанял вора украсть принадлежащую мне вещь, он мог ожидать денег только за саму кражу, а вовсе не ту огромную сумму, которую я ему пообещал бы… Я подумал… Честнее будет сказать, что я вообще был не в состоянии рассуждать. Я полностью поддался панике. Не зная почему, я с уверенностью сделал заключение, что Дрисколла убил этот «голос». Я просто сходил с ума от страха, но что еще хуже, если верить своим ушам, голос принадлежал одному из полицейских!

Иначе бы я тут же вернулся и во всем признался вам. Но меня приводили в ужас как мысль обратиться к полиции за помощью, так и мысль о том, что полиция может быть против меня. Думаю, я действовал в каком-то умопомрачении. Но я ничего лучшего не мог придумать, как укрыться в своем коттедже. И только поздним вечером, когда услышал, как кто-то пытается пробраться в мой коттедж, я решил тем или иным образом покончить с этим изматывающим состоянием неопределенности. Вот и все, инспектор. Мне ничего не удалось разузнать, надеюсь, вам больше повезет.

Он в изнеможении откинулся на спинку кресла, снова промакивая пот на лбу своим белоснежным платком.

– Но тем не менее, – размышляя, проговорил доктор Фелл, – вы не можете поклясться, что голос доносился из комнаты?

– Нет, но…

– И вы не можете припомнить ни единого слова из того, что он сказал?

– Боюсь, что нет. Позволю себе сказать, вы мне не верите…

Доктор Фелл выпятил могучую грудь, словно готовился прочесть лекцию:

– Что ж, я вас выслушал, Эрбор, и хочу кое-что сказать. Мы здесь одни. Вашу историю слышали лишь сержант Рэмпоул и я сам. Мы можем забыть о ней. Мы свободны так поступать, раз дело не касается преступления. Но я бы не советовал вам повторять ее кому-либо еще. Вам будет грозить серьезная опасность угодить или в тюрьму, или в сумасшедший дом… Вы осознаете, что вы сказали? – медленно спросил он, выразительно поднимая трость. – В той комнате находилось четыре человека. Таким образом, вы утверждаете, что ваш «голос» принадлежит либо старшему инспектору, одному из самых надежных офицеров, или заместителю управляющего Тауэром. Если вы заберете назад свое обвинение и скажете, что на самом деле этот голос принадлежал Дрисколлу, тем самым вы подвергнете себя опасности быть замешанным в дело о его убийстве. Следовательно, вы оказываетесь либо в положении сумасшедшего, либо подозреваемого в убийстве преступника. Вы желаете выбрать что-либо из этого?

– Но я говорил вам правду, инспектор! Я уже поклялся!

– Послушайте! – В голосе доктора Фелла зазвучали угрожающие нотки. – Не сомневаюсь, вы думаете, что говорите правду. Не сомневаюсь, что в вашем состоянии навязчивом идеи вам что-то послышалось. Вы слышали какой-то голос. Вопрос в том, чей это голос и откуда он доносился?

– Все правильно, – уныло сказал Эрбор. – Но что мне делать? Я в невыносимом положении, с какой стороны ни взгляни. Господи! И зачем только я услышал о По и о его рукописи… Кроме того, существует потенциальная угроза моей жизни… Почему вы смеетесь, инспектор!

– Я лишь усмехался, – невозмутимо поправил его доктор Фелл, – над вашим страхом за свою драгоценную жизнь. Если вас беспокоит только это, можете успокоиться. Мы уже поймали убийцу. Ваш «голос» не сможет вам повредить, это я могу вам гарантировать. И вы уже больше не хотите связываться с этим делом, не так ли?

– Да сохрани меня Бог! Значит, вы поймали…

– Эрбор, убийство не имеет к вашей рукописи никакого отношения. Можете забыть о нем. Утром вы забудете обо всех своих страхах. Вы человек скрытный и умеете держать язык за зубами, когда это вам на руку; я вам серьезно советую не распускать его. Убийца мертв. Расследование убийства Дрисколла будет частным и поверхностным. Оно не выплеснется на страницы газет, потому что огласка ничему не поможет. Так что вам нет причин тревожиться. Отправляйтесь в гостиницу и постарайтесь уснуть. Забудьте о том, что слышали «голос» по телефону или где-то еще; и если вы будете молчать, обещаю и сам хранить об этом молчание.

– Но тот человек, который пытался пробраться ко мне ночью…

– Это был один из моих констеблей, которому было дано задание напугать вас, с тем чтобы вы сказали всю правду. Идите, Эрбор. Вам ничто и никто не угрожает.

– Но…

– Идите, говорю вам! Вы хотите, чтобы сэр Уильям заявился сюда и закатил скандал?

Доктор Фелл пустил в ход самый убедительный аргумент, который был у него в распоряжении. Эрбор и не подумал спросить, кто же был убийцей. Поскольку убийца не строил насчет его никаких планов, весь его вид выражал брезгливое нежелание вникать в мрачные подробности грубого убийства. Когда доктор Фелл и Рэмпоул проводили его к парадному входу, они застали там Хэдли, который вскоре отпустил двух констеблей, дежуривших в коридоре.

– Я не думаю, – сказал доктор, – что нам следует задерживать мистера Эрбора. Он дал нам показания, и, к сожалению, они ничем нам не помогли. Спокойной ночи, мистер Эрбор.

– Я пойду в гостиницу пешком, – с холодным достоинством сказал Эрбор. – Мне не повредит небольшая прогулка. Спокойной ночи, джентльмены.

– Ему удалось довольно быстро прийти в себя.

– Вы слишком быстро отпустили его, – проворчал Хэдли, впрочем довольно равнодушно, – учитывая, сколько он доставил нам проблем. Но я боялся, это может оказаться чем-то несуществующим. Что он сказал?

Доктор Фелл довольно усмехнулся:

– Ему звонил Дрисколл и предлагал купить рукопись. Он подумал, что его могут заподозрить как сообщника…

– Но я думал, вы сказали…

– Это только результат панического страха, дорогой мой. Можете быть спокойны – Дрисколл никогда бы на это не пошел. И как вы сами заметили, он сжег рукопись тоже только в состоянии полной растерянности… Потом у Эрбора возникла глупейшая мысль, будто он слышал, как с ним разговаривает мертвец. Знаете, Хэдли, на вашем месте я бы никогда не привел этого человека к жюри. Он наговорит такого, что мы все превратимся в сумасшедших… Но ведь он вам и не нужен, не так ли?

– Слава богу, нет! Его и не вызвали бы, если бы только у него не оказались какие-либо показания об убийстве. – Старший инспектор устало потер глаза. – Голоса! Подумать только! Этот парень истеричен, как старуха. Я заставил своих людей понапрасну терять время и сам выглядел по-идиотски. Голоса! И все время эта проклятая рукопись только отвлекала наше внимание… Что ж, я рад, что он не стал осложнять нам жизнь своими попытками определить голос убийцы.

– Я тоже, – сказал доктор Фелл.

В старинном доме ночные звуки возникали в полной тишине: неожиданное позвякивание хрустальных висюлек на люстрах, далекое эхо чьих-то шагов.

– Дело закончено, Фелл, – устало сказал Хэдли. – Благодаря Господу, всего за один день. Этот бедняга нашел самый хороший выход. Осталось лишь покончить с формальностями, и мы сможем закрыть эту страницу. Мне нужно будет поговорить с женой… – Он нахмурился и обвел холл мрачным взглядом.

– Думаю, официально мы оформим дело как «нерешенное». Оставим в покое и выпустим указание Ассоциации прессы, чтобы они писали о нем как можно меньше. Все равно бессмысленно обращаться к публичному рассмотрению дела. Вы не считаете, что для обитателей этого дома и так достаточно трагедий?

– Не нужно оправдываться, старина. Я с вами полностью согласен… Кстати, а где сэр Уильям?

– У себя в комнате. Хоббс сумел открыть его дверь и разбудить его. Он говорил вам?

– Вы сказали ему о…

Хэдли нервно дернулся.

– Я уже не так молод, как раньше, – неожиданно заметил он. – Сейчас только два часа ночи, а я уже устал как собака… Кое-что я ему сказал, но, похоже, до него это не дошло, действие снотворного еще не закончилось. Сидит себе, как истукан, в кресле в наброшенном на плечи халате и смотрит на огонь. И только повторяет: «Позаботьтесь, чтобы моим гостям дали перекусить». По-моему, он представляет себя каким-то средневековым лордом или в его мысли вмешивается какой-то сон. Все-таки ему уже семьдесят, Фелл. Когда с ним разговариваешь, об этом как-то не задумываешься.