Естественно, Маркс, вы решили как-то поправить дело. Иначе вам не сносить головы. Но вы не успевали достать другой цилиндр: было уже поздно, хозяин торопился в театр. Поэтому вы сделали единственное, что вам оставалось. Вы прибегли к тому самому временному средству, к которому люди прибегают со времен изобретения шляп. Вы аккуратно вложили под ленту подкладки бумагу, схватив для этого первое, что попалось вам на глаза…

Хэдли с силой швырнул игрушечный пистолет на стол.

– Господи, неужели вы всерьез считаете, что Маркс запихнул в шляпу сэра Уильяма его драгоценную рукопись?

– Сэр Уильям сам бросил нам два намека, после чего было уже просто догадаться, – с добродушной улыбкой пояснил доктор. – Помните, что именно он сказал? Он сказал, что рукопись представляла собой листы тонкой бумаги, несколько раз сложенные по длине и довольно длинные. Попробуйте сложить таким образом любой лист бумаги, и вы получите длинную, узкую, компактную ленту, идеально подходящую для того, чтобы заправить ее под подкладку шляпы… А что еще он сказал? Что рукопись была завернута в папиросную бумагу. Взятая вместе, эта безобидная пачка бумаги в тот момент показалась Марксу самым подходящим материалом. Подобно двоим рабочим в том доме, где Биттон обнаружил манускрипт, Маркс не придал никакого значения этой папиросной бумаге, которая лежала…

– Но Биттон сказал, что она лежала в ящике стола.

– Вот в этом позволю себе усомниться, – сказал доктор Фелл. – Бумаги лежали в ящике, Маркс?

Маркс провел платком по мокрому от пота лицу.

– Н-нет, сэр, – заикаясь, проговорил он. – Даю слово, они лежали на письменном столе. Я и не думал, что это что-то важное. Это была папиросная бумага, внутри которой что-то похрустывало, похожее на упаковочную бумагу, которой заполняют пустоты в картонных коробках. Я подумал, что он просто выбросил эту бумагу, сэр, чтобы потом я ее убрал. Честное слово, сэр! Будь это какая-нибудь корреспонденция или еще какая-то деловая бумага, клянусь, я бы и не подумал ее тронуть! Но…

– А на следующий день, – сказал доктор Фелл, позванивая наручниками, – на следующий день вы узнали, что натворили! Вы узнали, что эта «упаковочная бумага» стоит тысячи фунтов. И вы побоялись признаться сэру Уильяму в том, что сделали, потому что к этому моменту цилиндр украли. – Он обернулся к Хэдли: – Я даже подумал, что дело закончено, когда сэр Уильям описал нам поведение Маркса в то время, как он расспрашивал его. Сэр Уильям дал нам бесценное предположение, хотя сам считал его ироническим. Он сказал: «Вы думаете, я расхаживаю по городу с рукописью, спрятанной у меня в цилиндре?» Но именно так оно и было!

– Так вот почему, – сказал Хэдли, – вот почему цилиндр сэра Уильяма пришелся ему впору? Вы это имели в виду под одним из своих намеков?

– Я намекал вам на это, когда говорил, что нам нужно отмести в сторону все несуразности, которые мешают нам понять, что же произошло на самом деле. Этот маленький инцидент повлек за собой всю цепочку ужасных событий, которые обрушились подобно снежной лавине. Это был единственный пункт, в котором я не был совершенно уверен, хотя строил свою версию на том, что все именно так и произошло. Теперь же мне все ясно… И теперь вы понимаете, почему я возражал, чтобы сэр Уильям присутствовал во время допроса Маркса.

Камердинер снял складной цилиндр и смотрел на него настороженно, как на бомбу в руках, с озадаченным и беспомощным лицом.

– Все правильно, – сказал он почти спокойно. – Что ж, джентльмены, вы все узнали. А что мне было делать? И как вы теперь со мной поступите? У меня на попечении сестра и три двоюродные сестры, и я всегда очень старался, хозяин был мной доволен. А теперь все кончено!

– А? – не понял доктор Фелл. – О нет, нет, Маркс! Можете не беспокоиться, вам ничего не грозит. Спокойно идите на улицу, садитесь в машину и ждите. Вы поступили неразумно, но я не вижу причин, почему вы должны потерять свое место. Я ничего не скажу сэру Уильяму.

Маленький кроткий человечек порывисто подался вперед.

– Правда? – спросил он. – Вы действительно ничего ему не скажете?

– Я говорю правду, Маркс, верьте мне.

Маркс помолчал, затем собрался с духом и одернул на себе пальто.

– Слушаюсь, сэр, – тоном вышколенного слуги сказал он. – Я вам очень благодарен, сэр.

– Включите верхний свет, – обратился доктор Фелл к Рэмпоулу, – и верните блокнот Хэдли, пока его не хватил удар. – Весь сияя, доктор откинулся на спинку кресла и достал резиновую мышку. Сдвинув шляпу на затылок, он нажал на мышку, и она кругами забегала по столу. – Она едва все мне не испортила. Признаться, Хэдли, я страшно жалею, что не купил там накладные бакенбарды.

Когда свет был включен, Хэдли, Рэмпоул и чрезвычайно взволнованный Далри буквально осадили доктора.

– Дайте-ка я все как следует себе уясню, – сказал старший инспектор. – Значит, в субботу вечером Биттон вышел из дому с манускриптом в цилиндре. А этот Безумный Шляпник украл его…

– Да, – мрачно сказал доктор, остановил мышь и хмуро уставился на нее. – И здесь, Хэдли, начало всей этой дикой комедии. Вот с этого самого момента все и пошло вверх тормашками. Дрисколл ни за что на свете не посмел бы оскорбить своего дядю. Снова и снова, чуть ли не со слезами на глазах, я умолял вас верить, что Дрисколл никогда бы не стал касаться любимой рукописи дядюшки. Каковы же были его удивление и ужас, когда он обнаружил, что совершил именно это…

Наступила холодящая душу пауза, во время которой доктор Фелл взял мышь, спрятал ее в карман и задумчиво посмотрел на своих компаньонов.

– Да, да! – сказал он. – Понимаете, Дрисколл и был этим Безумным Шляпником.

– Минутку! – запротестовал Рэмпоул. – Минутку! Что-то я ничего не понимаю. Вы хотите сказать…

– Только то, что сказал, – раздраженно ответил доктор. – И меня удивляет, как вы сами не поняли. С самого начала в этом невозможно было усомниться. Здесь и сегодня мне дали доказательства. Но мне пришлось прийти сюда и добыть эти доказательства, иначе вы не поверили бы мне. Хотите сигару, Хэдли?

Он поудобнее уселся в кресле и закурил сигару, на лацкане его пиджака все еще сиял золотистый значок, а резиновая мышка лежала рядом с ним на столе.

– Пораскиньте мозгами. Перед вами легкомысленный молодой человек с хорошо развитым чувством юмора и весьма неглупый. Лично я считаю, что он был пронырливым и подловатым, но мы не можем не признать в нем наличие характера, юмора и ума. Он страстно желал прославиться как репортер. Он способен был написать хороший и живой репортаж, будь у него факты. Но у него настолько отсутствовало чутье к сенсациям, что один редактор заявил, что он не заметит свадьбу, даже если окажется у церкви на земле, засыпанной на полдюйма рисом.

Это не только понятно, Хэдли, но и дает дальнейший ключ к его характеру. Его сильной стороной было воображение. Впечатлительные люди редко становятся хорошими репортерами – они ищут живописные, странные и забавные инциденты и частенько пренебрегают прозаическими, но существенными фактами. Заниматься составлением скучных репортажей о повседневных рядовых событиях не их дело. Дрисколл мог бы стать известным автором редакционных статей, но как репортер он ничего не стоил. Поэтому он решил сделать то, что до него делал уже не один начинающий репортер: создать «потрясающую сенсацию», но такую, которая казалась бы ему самому привлекательной. Если вы поразмыслите о том, что нам известно о его натуре, вы поймете, что он собирался сделать.

В каждом из этих эпизодов кражи головных уборов прослеживалась ироническая символика, как будто сцену ставил опытный режиссер. Дрисколл любил выразительные жесты и обожал символику. На уличный фонарь около Скотленд-Ярда был водружен шлем полицейского. «Смотрите, какова власть полиции!» – с байронической усмешкой призывает Дрисколл с обычным цинизмом молодых людей. На лошадиную голову был надет адвокатский парик, так Дрисколл смог найти ближайший подход для того, чтобы подчеркнуть мнение мистера Бамбла, что закон – осел. Затем была украдена шляпа известного еврейского торгаша, нажившегося на военных спекуляциях, которая оказалась на голове одного из львов на Трафальгарской площади. Здесь Дрисколл достигает поистине байроновской силы иронии. «Смотрите, – призывает он, и это действительно очень смешно, как я пытался вам показать. – Смотрите! Вот она – корона Британского льва в наше время упадка!»