Тюремщик захлопнул «кормушку» и ушел. Через несколько минут в коридоре раздался топот множества ног и дверь камеры распахнулась. Первого из вошедших гангстеров Сарычев встретил прямым правым в голову. Не успев даже вскрикнуть, бандит рухнул на пол. Ударив второго ногой в живот, есаул выскочил в коридор. Раздавая направо и налево удары, пинаясь ногами, он пробивался к лестнице, ведущей наверх. Кто-то попытался поймать его за ноги, и он лягнулся, попав незадачливому противнику каблуком по зубам. Костяшки пальцев уже были ободраны в кровь, успели дать по уху, порвать пиджак, но лестница казалась близкой – еще шаг или два!

И тут его свалили. Клубок тел, сцепившихся в яростной драке, покатился по каменным плитам коридора. Сарычев кусался, душил, бил, не обращая внимания на боль, но его все же скрутили и снова бросили в камеру, связав руки.

Тело Евгения вынесли, а в подвал зашли трое крепких парней и начали пинать Павла ногами, стараясь ударить как можно больнее, вымещая на нем злобу неудачи. Он успел упасть на левый бок, подтянуть колени к животу и закрыть руками голову, чтобы не дать им убить себя. Но, видимо, они и не стремились к этому. Оставив избитого пленника валяться на полу, громилы вышли, сняв с него стягивающую запястья веревку. Хлопнула дверь камеры, лязгнул закрытый замок.

Весь день Сарычев отлеживался на топчане, приходя в себя после неудачной попытки побега, – тело, казалось, превратилось в сплошной синяк и никак не удавалось найти удобной позы, чтобы нигде не отдавало острой болью. В его воспаленном мозгу одна за другой возникали картины страшной мести, и он, скрежеща зубами, гнал их прочь от себя, чтобы не сойти раньше времени с ума. К ночи, когда в подвале стало прохладнее, ему удалось забыться сном.

На следующий день в «кормушке», вместе с подносом, появилось лицо Антуана.

– Привет, – как ни в чем не бывало поздоровался он, скептически оглядывая узника. – Как дела?

– Твои будут хуже, – взяв миску с рисом, мрачно пообещал ему Сарычев. – Дай только срок.

– Дам, непременно дам, – развеселился Антуан. – Три дня. Вы тут шептались без устали и твой приятель наверняка выложил тайну «Будды». Поделись ей с нами и получишь свободу.

– Нет, не поделюсь, – доедая скудный завтрак, отказался есаул.

– Через три дня будем говорить иначе, – пообещал Антуан.

– Пошел ты к… – растянув в насмешливой улыбке покрытые кровавой коркой разбитые губы, послал его Сарычев.

– Торопишься следом за мальчишкой? Но ты так легко не отделаешься, учти!

– Учту, – буркнул Павел. – Забирай свой поднос и катись!

– Три дня! – захлопнув «кормушку», напомнил Антуан.

Закурив, Сарычев вновь начал методично осматривать камеру – навязчивая мысль о побеге не оставляла его. Бандиты слов на ветер бросать не станут – еще два-три дня и они всерьез примутся за него, а то и раньше начнут ломать кости. С перебитыми руками и ногами никуда не убежишь, а если еще, как Евгению, отобьют все внутренности?

Неожиданно внимание Сарычева привлекла параша. Вернее, обитая досками труба. Попытаться?

Ползая на коленях вокруг канализационного отверстия, Павел ощупал мокрые от нечистот доски и тщательно простукал их. Доски толстые, но под ними, похоже, пустота? Наверное, пробили отверстие, вставили трубу, а чтобы она не болталась, укрепили досками. Нечистоты стекали по короткой трубе в выгребную яму, а оттуда, самотеком, под горку? Нет, самотеком не могут, провоняет все вокруг. Но тогда должен быть люк, через который ассенизаторы очищают яму?

Достав сохраненную пилку, Сарычев начал резать доски, пытаясь вытащить трубу, – если ему это удастся, то потом дело пойдет быстрее. Пальцы болели, спина затекала от неудобной позы, противный запах забивал дыхание, но Павел упорно углублял и углублял канавку в сыром дереве и время от времени, обернув руку платком, чтобы не скользила, расшатывал трубу. Свое занятие он прервал, только услышав шаги тюремщика.

Откинулась крышка «кормушки» и появился поднос, на котором, рядом с миской риса, лежала газета.

– Антуан велел тебе внимательно прочесть, – осклабился тюремщик.

– Передай ему мою искреннюю благодарность, – язвительно заметил Сарычев, взяв газету.

Наскоро поев, он развернул пахнущие свежей типографской краской листы, не слушая, что бурчит его надзиратель.

Город жил привычными делами – реклама магазинов и увеселительных заведений, статья о политической обстановке в Европе, которую Павел не стал читать. Боевые действия на севере Китая? Это уже ближе, но тоже не так интересно. Зачем же Антуан прислал ему газету?

Ага, вот – раздел «Происшествия». Сердце болезненно сжалось. Репортер уголовной хроники бойко писал, как рыбаками был обнаружен труп утонувшего в реке сына покойного профессора истории Тоболина, убитого агентами Чека. Видимо, юноша попал в водоворот и не сумел справиться с быстрым течением.

«Еще одна загадочная смерть?» – вопрошал журналист, напоминая читателям о недавних событиях в доме господина Филиппова, где произошло ограбление и был убит слуга-японец. В преступлении подозревается некий Сарычев, ранее поддерживавший дружеские отношения с покойным Тоболиным и ныне разыскиваемый полицией.

«Может быть, смерть профессора истории, гибель его сына, исчезновение коллекции, принадлежавшей Тоболиным, ограбление дома господина Филиппова и убийство его слуги – звенья одной цепи?» – делал небезосновательное предположение газетчик. Но вывод был противоположен истине: он полагал, что крупный выигрыш Сарычева в «Гамбургском петухе», его скандал с китаянкой в «Бристоле» и попытка ворваться в дом Филиппова заставляют задуматься над тем, кто же на самом деле такой господин Сарычев – удачливый шулер, мошенник или патологический убийца?

– Почитай, подумай, – забирая пустую миску, сказал тюремщик. – Антуан велел передать: если станешь упрямиться, то через недельку найдут и твой труп.

Как только тюремщик ушел, Павел вновь занялся трубой. Спасибо, что ему оставили газету. Свернув один лист в жгут, он поджег его зажигалкой и бросил в трубу. Пламя на несколько мгновений осветило мерзкую жижу, какие-то балки, но, главное, удалось заметить, что огонь отклонился – есть тяга! Значит, должен быть ассенизационный колодец…

Поздно ночью он оторвал первую доску и лег на пол рядом с парашей, надеясь немного отдохнуть и набраться сил. Выкурив последнюю из оставшихся у него сигарет, Павел расшатал трубу и вытащил ее. Не обращая внимания на запах, сунул голову в образовавшееся отверстие – пройдет, нет? Не прошла. Пришлось отрывать еще несколько досок. Наконец, отверстие расширилось настолько, что в него можно протиснуться. Тогда он опустил ноги в дыру и, помогая себе руками, начал опускаться, чувствуя, как обдирает бока и рвет одежду. Уцепившись пальцами за край дыры, он повис, почти касаясь ногами зловонной жижи. Решившись, разжал пальцы и, зажмурив глаза, полетел вниз.

Нечистоты с глухим всплеском приняли его тяжесть. Мерзкая масса дошла до середины груди, брызги попали на лицо, но Сарычев не обращал на это внимания – он шел к люку, через который «золотари» чистили выгребную яму. Прошумела вода, что-то полилось – наверное, кто-то воспользовался туалетом на верхних этажах. Плевать, только бы поскорее вылезти отсюда на свежий воздух, потому что от запахов уже перехватывает дыхание.

Добравшись до деревянной крышки ассенизационного люка, он уцепился за нее и подтянулся. Нечистоты словно не желали выпускать – липкая масса медленно стекала с одежды, шлепаясь вниз и булькая. Толкнув крышку люка, Павел откинул ее и жадно глотнул свежий воздух – неужели удалось?!

Немного отдышавшись, он выполз на двор. Над ним светились окна дома, за опущенными занавесями мелькали неясные тени, в одной из комнат играл патефон. Где-то неподалеку злобно зашлась лаем собака, и грубый голос прикрикнул на нее:

– Цыть! Ко мне!

– Что там? – лениво спросил другой голос.

– Наверное, крысы…

Ползком, Сарычев перебрался через небольшую лужайку, стараясь не попадать в квадраты света, падавшего из окон. Теперь можно встать – и бегом к кустам. Там спасительная темень, а за кустами – деревья.