Я оказалась права, права. Габриэль все рассказал бабушке Плюш: Арман и Рике отправились к маме, а весь заговор разворачивался на глазах Габриэля. Бедный Рике плакал! Утром в понедельник тетя Мими пообещала отправить письмо маме. Мама его больше не любит. Эта мысль его сильно мучила. Но ехать поездом так дорого… И тут Арман предложил отправиться с ним вместе пешком. На том и порешили. Они составили маршрут: занятно — настоящее приключение! Выход назначили на среду, 8 часов утра. Они весело сбросили деньги: 30 сантимов Рике, 70 сантимов Армана, да еще 80 сантимов добавил Габриэль. Один франк 80 сантимов — какая мелочь!

Они пошли на юг, конечно, но на юг ведет много дорог. Папа изучил план Парижа. Он думает, что они пошли через Итальянские ворота, чтобы попасть в Мелен и Фонтенбло. Этот путь отметил на своем плане Арман.

Я осмотрела одежду Рике и увидела, что он надел старую дырявую обувь. Он может простудиться! Сегодня ночью папа не ложился. Я тоже: не могла! Эстелла отвернулась к стенке.

— Эстелла, — сказала я, — поцелуй меня!

Она не ответила. Наверно, она немного сердится, потому что папа от меня не отходит и обращается все время ко мне, когда говорит о Рике.

Письмо от мамы — радостное: она приедет в следующий четверг, через неделю. Осталось еще восемь дней — мы должны его разыскать! Уже два раза за сведениями приходили полицейские. Весь квартал уже знает об этой истории; люди останавливаются возле мадам Ох-беды: «Ну как там малыши?» — и когда она отвечает: «Пока ничего», — они со вздохом удаляются.

Сегодня утром мсье Коперник сказал мне, что собирается тайком съездить в Фонтенбло, где решил провести розыски самостоятельно. Но он запретил мне кому-нибудь об этом рассказывать.

— Даже папе?

— Особенно ему. Не стоит зря обнадеживать! Я вернусь завтра утром.

— О, мсье Коперник — какой вы добрый!

— Да нет, нет — мне очень хочется прогуляться за городом! И потом я вас очень люблю…

Еще одна ночь, которую мы провели с папой в беготне по Парижу, так и не узнав ничего нового. В семь утра к нам обратились из участка: нашелся ребенок, но это совсем маленький мальчонка трех лет.

Никаких новостей.

Нашлись. Они дома.

Это мсье Коперник их привел назад.

Я была на улице, говорила с Мари, когда перед домом остановилось такси и из него вышел мсье Коперник с Арманом и Рике. Я смотрела на них и не могла поверить глазам.

— Лилина! — тихо сказал Рике.

Он бросился ко мне на руки, я его поцеловала. От мсье Мартине прибежал папа. Дома я раздела братишку — он промок, я его сильно растерла. Он был доволен вернуться к себе в постель и тут же уснул.

— Тем лучше, — сказал папа, — наверняка, уморился.

Во сне Рике взял меня за руку и я не осмеливалась ее убрать.

В спальню вошла тетя Мими:

— Отец зовет тебя к Петио.

Все у них расселись вокруг стола.

У Армана были красные глаза, он ел горячий суп. Мсье Коперник, сидя за стаканчиком вина, весело смеялся. Он рассказал, как нашел малышей.

Это было в Барбизоне[7] в лесу Фонтенбло.[8] Мсье Коперник все утро искал мальчишек в городе: опрашивал всех подряд. На все вопросы ему отвечали «нет». Вдруг на площади в Шато он увидел автобус, идущий в Барбизон. Часом позже он усаживался на террасе одного кафе. Он читал меню, когда увидел две вышедшие из леса фигурки. Они остановились перед кафе и зашушукались. Это были Рике с Арманом!

— Сначала, — продолжал мсье Коперник, — я хотел сразу же подойти и заговорить, но меня удержало любопытство: что они собираются делать? Я решил немного подождать и пересел за другой столик, подальше — за спину одной дамы с маленькой девочкой. Арман объявил: «Дамы и господа, я представляю вам знаменитую труппу. Я хочу загадать вам одну загадку: бросаешь белое, а получается желтое? (Никто не ответил) Это — яйцо!» После чего он начал петь до того фальшивым голосом, что никак не могу тебе этого простить, мальчик мой! Маленькая девочка захлопала в ладошки. «Теперь, дамы и господа, вы услышите знаменитого чтеца-декламатора Тюрпюлена». И Рике начал рассказывать басню:

— В… волк… и… и… яг… нёнок

Яг… нё… нок… в жарк…

И вдруг на Рике напала икота! Он хотел продолжать, но икота ему не давала, и чем дальше, тем сильнее! Арман затряс его, а маленькая девочка так смеялась, что Рике расплакался! Вышел хозяин и рассердился, он даже заговорил о полиции — тогда появился я. Оба мальчишки бросились мне на шею, а я их усадил за стол. Вот так мы и вернулись…

Мы горячо поблагодарили мсье Коперника и пошли домой. Папа пообещал пригласить его к нам в гости, когда вернется мама. Рике все еще спит, щеки у него сильно горячие.

Рике болеет; у него сегодня в шесть утра было 39,7°. Приходил врач, но ничего не обнаружил: ни ангины, ни насморка, ни бронхита, только температуру. Что же это такое? Я поглядела в словаре и увидела, что так начинается менингит.[9] Ох, как страшно!

Рике никого не хочет — только меня: я должна держать его за руку, говорить с ним, улыбаться. Когда я прижимаюсь щекой к его щеке, он закрывает глаза и повторяет совсем тихо: «Мама, мама!». Папа у мсье Мартине, и Эстелла время от времени бегает к нему с новостями.

Врач должен зайти еще раз вечером. Арман подхватил бронхит — тоже лежит.

Все еще ничего — врач ничего не смог сказать. Я побежала за ним вслед по лестнице:

— Доктор, скажите — это не менингит?

Он улыбнулся из-за очков:

— А ну-ка, ну-ка, девочка моя маленькая, не боишься ли заболеть и ты? Я сказал твоему отцу: если температура завтра спадет, то, значит, это лишь последствие крайнего переутомления! Но завтра она должна спасть.

Ни папа, ни тетя Мими не ложатся спать; мы с Эстеллой тоже хотели остаться на ногах, но нам сказали: «нет». Я никак не могу уснуть! Так ужасно лежать в темноте и дожидаться завтрашнего дня.

Температура немного спала: 39,1° в четыре часа. Рике еще очень красный и сильно горит, но больше не стонет. Папа прилег с ним рядом отдохнуть. Я не могу. Ночью я много раз вставала посмотреть на Рике.

Но нужно рассказать об Эстелле. Сегодня ночью я вдруг услышала:

— Лилина, Лилина…

— Что такое?

— Лилина, ты думаешь, Рике сильно болеет? — спросила она сквозь слезы.

— Нет, конечно — что ты говоришь? Это просто последствия крайнего переутомления (я повторила слова врача). А завтра температура должна спасть!

Но Эстелла продолжала плакать:

— Я вижу… ты меня больше не любишь… Ох, Лилина, я так несчастна! Помоги мне!

— Эстелла, — сказала я и сжала ее в объятиях.

— Лилина моя, дорогая, какая ты добрая! Я уверена, что во всем виновата тетя Мими. Сначала ее внимание ко мне было приятным. Но потом она стала невыносимой: я все время обязана быть с ней! Мне нельзя ее оставить ни на минутку! Ох! Я терпеть ее не могу!

— Послушай, Эстелла, она ведь с тобой правда обходилась очень ласково.

— Нет, нет — я ее больше не люблю!

Сегодня утром Эстелла встала бодрая и веселая. Она мне улыбалась, поцеловала папу и Рике.