Несмотря на сомнительные масштабы победы, тяжелые потери и большую убыль высшего офицерского состава, Роммель вырвался из окружения. Он сумел выскочить из западни, которую сам себе подстроил. Кроме того, захват Гот—эль—Уалеба был серьезным успехом. Теперь в линии Газала имелась большая брешь. В этот момент обычный командир несомненно постарался бы вывести свои потрепанные войска из «Котла», отступить на запад, после чего долго хвастался бы, как ловко он обманул значительно превосходящего противника. Но Роммель даже не рассматривал подобный вариант. Он повернул на юг, к Бир—Хакейму, южной опоре линии Газала, где уже решил дать следующий бой.

В это странно поверить, но в штабе 8–й Армии царил оптимизм. Ритчи радировал в Каир: «Я потрясен гибелью 150–й бригады после столь отважного боя, но считаю ситуацию благоприятной для нас, и она будет улучшаться с каждым днем».

Командующий 8–й Армией, по словам генерала Мессерви, «проявлял глупый оптимизм в заявлениях и поступках, но в глубине души оставался нерешительным». Он провел серию новых совещаний, на которых были рассмотрены различные варианты дальнейших действий. Все уперлось, как обычно, в проблему снабжения. Сначала предложили наступать вдоль Прибрежной дороги силами 1–й южноафриканской дивизии, одновременно направив 5–ю индийскую дивизию Бриггса вокруг Бир—Хакейма, чтобы выйти на коммуникации Роммеля. Потом обсуждалась лобовая атака «Котла». Но Роммель начал действовать первым.

Он не верил в пользу военных советов.

Фельдмаршал Альберт Кессельринг, главнокомандующий немецкими вооруженными силами на Средиземноморском театре, командующий 2–м воздушным флотом и номинальный командир генерала Роммеля, в начале июня 1942 года имел все основания считать себя несчастливым человеком. Хотя он несомненно был способным командиром, что и доказал во время итальянской кампании 1943–45 гг., служить ему приходилось в артиллерии, в Генеральном штабе и Люфтваффе. Лощеный, с изысканными манерами, хорошо образованный, имеющий многочисленные связи и высоко культурный Кессельринг оказался совершенно не готов общаться с Эрвином Роммелём — грубым, прямолинейным, настойчивым, чертовски упрямым командующим Танковой армией «Африка». Методы командования Роммеля шокировали и потрясли вежливого Кессельринга, который привык посещать штабы, чтобы встретиться там с командующими. Зато Роммель думал прямо наоборот. Он полагал, что командовать следует, находясь на поле боя. Его штабные офицеры занимались поддержанием связи с итальянцами и Люфтваффе.

Кессельринг знал, что попытки поговорить с Роммелём не дадут ничего. Его слова (как и вообще все, что не нравится Лису пустыни) просто канут в никуда. Вместо этого фельдмаршал решил попытаться повлиять на поведение командующего через двух офицеров Генерального Штаба, которым он доверял: Альфреда Гаузе и Зигфрида Вестфаля.[53] Косвенным следствием методов командования Роммеля стало то, что они делили палату госпиталя на морском берегу в Дерне вместе с Куртом Эле, раненным командиром батальона.

Кессельринг начал так: «Мой дорогой Гаузе, так продолжаться не может. Роммель не должен кататься через линию фронта. Он больше не дивизионный или корпусной командир. Я должен иметь связь с командующим армией. Вы должны убедить его в этом».

Но если Кессельринг ожидал согласия от старых знакомых по Генеральному Штабу, его ждало разочарование. Гаузе ответил: «Герр фельдмаршал, генерал—полковника не удастся удержать. Он просто сядет в автомобиль и укатит, и грузовик с радиостанцией не догонит его. Или этот грузовик подобьют… Да и вообще, как он может командовать здесь, в Африке, сидя в тылу? Это такая война, в которой все решается на фронте».

Пока Кессельринг размышлял над услышанным, Вестфаль добавил: «Герр фельдмаршал, нет средств заставить Роммеля сидеть на месте. Чтобы принять важное решение, он должен видеть местность».

Но консервативный баварец остался при своем мнении. Он мрачно заметил: «Однажды это приведет к катастрофическим последствиям, господа».

Майор Эле не принимал участия в дискуссии, за которой следил с почтительного расстояния. Его недавно посетили несколько офицеров, которые поднесли пару бутылок шампанского. Заметно «подкрепившись», майор не боялся ни прибывшего маршала, ни самого черта.

И хорошо, что Альберт Кессельринг не обладал даром дальновидения, потому что Эрвин Роммель занимался именно тем, что катался через линию фронта туда и обратно.

«Садимся в автомобиль, Байерлейн, я отправляюсь к Бир—Хакейму», — приказал он.

Вот так полковник Фриц Байерлейн приступил к исполнению обязанностей начальника штаба Танковой армии «Африка».[54] И поступок, и заявление были характерны для нового начальника Байерлейна. В словах Роммеля не было ни теплоты, ни дружелюбия, ни фальшивых любезностей, вроде поздравлений с новой должностью. Вообще ничего. Эти два человека были знакомы еще с 20–х годов, они вместе служили в Дрездене в пехотной школе, но эти дни остались в далеком прошлом. Теперь Байерлейн был всего лишь одним из подчиненных, от которого ожидали точного и усердного исполнения своих обязанностей. А если он не проявит требуемых качеств, его отправят назад в Германию «на верблюде». (В первые дни существования Африканского корпуса Роммель отправил назад нескольких офицеров Генерального Штаба, двух командиров полков, командира дивизии и собственного начальника штаба. Все они проявили либо нехватку способностей, либо недостаточную исполнительность.)

Роммель не ожидал серьезного сопротивления от 1–й бригады Свободной Франции в Бир—Хакейме. Вероятно, он поверил заявлениям пропаганды, которая объявила французских солдат «мятежниками» и «авантюристами», но уж никак не первоклассными бойцами. Неспособность итальянцев взять Бир—Хакейм Роммель приписывал неумелости и нехватке наступательного духа у наследников римских легионов. (Это мнение оказалось совершенно неправильным. Позднее выяснилось, что вся местность вокруг Бир—Хакейма буквально усеяна сгоревшими итальянскими танками.) В любом случае, сначала он отправил на штурм Бир—Хакейма немецкую 90–ю легкую дивизию и итальянскую моторизованную дивизию «Триесте». Их тыл от атаки британских танков прикрывали удерживающие «Котел» войска германского Африканского корпуса и дивизия «Ариете».

Несмотря на решение использовать свои танковые части в основном для обороны, Лис пустыни просто не мог держаться пассивно. 2 июня он отправляет 21–ю танковую дивизию для пробного удара на север. Там она атакует Эльвет—эт—Тамар, и соединение «Стопкол» в беспорядке откатывается к Акроме. 4–я бронетанковая бригада попыталась вмешаться, и один из ее полков был уничтожен. Когда дивизия Бисмарка вернулась, она уничтожила 19 «Грантов», 8 полевых орудий, 2 самоходные артиллерийские установки, не понеся никаких потерь.

Тем временем, 2 июня 90–я легкая дивизия и итальянская дивизия «Триесте» начали прощупывать оборону Бир—Хакейма. Генерал Пьер Кёниг, командир 1–й бригады Свободной Франции, отверг обычное предложение капитулировать. Однако войска Оси так и не приступили к штурму. Вместо этого они решили ослабить позиции французов бомбардировками с воздуха. Но полетам 2 июня помешала песчаная буря, а на следующий день над Бир—Хакеймом состоялись несколько воздушных боев. Пикирующие бомбардировщики Ju–87 с воющими сиренами постоянно атаковали позиции французов, в то время как истребители—бомбардировщики КВВС охотились за легко бронированными машинами немецкой и итальянской дивизий. Истребители обоих противников пытались помешать этим действиям. Кроме того, ПВО Бир—Хакейма оказалась довольно сильной. В первые два дня воздушных боев Люфтваффе потеряли 13 самолетов (10 пикировщиков Ju–87, 1 бомбардировщик Ju–88 и 2 истребителя Ме–109). Королевские ВВС потеряли тоже 13 самолетов, итальянцы потеряли 3 машины. 9 немецких пикировщиков были сбиты южноафриканской истребительной эскадрильей, несмотря на то, что их сопровождал лучший ас Северной Африки лейтенант Ханс—Иоахим Марсель. Впрочем, южноафриканские пилоты дорого заплатили за свой успех. За 11 минут Марсель сбил 6 истребителей, хотя 20–мм пушка заклинило уже после десятого выстрела, и до конца боя он сражался, используя только пулеметы.[55]