Парень взглянул через реку на отца, потом на мост, где стояли мы. Он ухмыльнулся щербатым ртом.
— И не думайте ко мне подойти! — крикнул он. — Живо перережу ей глотку!
Зофиил, не желая уступать, тоже принудил старика встать на колени.
— Скажи своему пащенку, что, если он сейчас же ее не отпустит, я пропорю тебя насквозь.
В доказательство своих слов он так заломил пленнику руку, что тот вскрикнул от боли.
— Если... ты убьешь меня... он убьет ее... Но, — добавил старик заискивающим тоном, — мы всего лишь зарабатываем себе на хлеб. Следим за бродом, чистим его для таких, как вы. По справедливости вы должны нам несколько пенсов за труды.
— Кто дал тебе право на сбор пошлины? — строго спросил Зофиил.
Родриго перебил:
— I denti de Dio, Зофиил! Какая разница, по закону ли он берет пошлину? Тот малый угрожает Аделе ножом...
— Обернись, сынок! — завопила женщина с дальнего берега, но поздно. Осмонд уже обрушил посох на голову ее сына, и тот, выронив нож, рухнул замертво. Осмонд поднял Аделу и прижал к своей мокрой рубахе. Кровь текла с его шеи, там, где ее поранило пикой. Они обнялись судорожно, словно уже не чаяли увидеть друг друга живыми.
Женщина заголосила и попыталась пробиться через мост к лежащему без чувств сыну, но Сигнус и Плезанс преградили ей путь. Сигнус крепко схватил ее за правую руку, стараясь увернуться от ножа. Женщина так рвалась к сыну, что продолжала сопротивляться и после того, как мне удалось отнять у нее нож. Девчонка тем временем убежала под мост, откуда доносился надрывный ор грудного младенца.
Зофиил, торжествующе подняв брови, обратился к старику:
— Ну что, чья взяла?
Тот изобразил вкрадчивую улыбку.
— Уж вы и подумали невесть что! Он бы и пальцем ее не тронул, просто нам приходится смотреть в оба. Кто только не ездит по мосту! Оберут бедного человека до нитки, если не припугнуть заранее. У нас и в мыслях не было вас обижать, люди добрые.
— Ты мне зубы не заговаривай! — рявкнул Зофиил. — Взимаете незаконную пошлину. Угрожаете путникам. Скольких вы ограбили? Будете болтаться в петле, и ты, и твое семейство.
Он снова вывернул старику руку.
Тот вскрикнул, и на лице Зофиила мелькнуло довольное выражение.
— Твой спутник проломил моему сыну голову, — выговорил старик. — Если он умер, в петле буду болтаться не только я.
Зофиил не ответил, но чуть ослабил хватку.
— Никто из нас не хочет связываться с властями, верно? А ведь мы можем сослужить друг другу службу. Вам нужно место для ночлега, чтобы согреться и обсушиться. Здесь на два дня пути ни одного трактира, так что спать вам на земле, если... — Он замолчал, делая вид, будто задумался. — Знаю я одно местечко, где вы могли бы провести ночь. Что скажешь? Стоит заплатить за такое пенс-другой?
— Ты что, предлагаешь нам всем забиться к тебе под мост, как крысам? — фыркнул Зофиил.
— О нет, высокочтимый лорд, — так же ехидно отвечал старик. — Наш домишко не годится для таких знатных особ. Я про трактир.
— Ты сказал, что в здешних краях их нет.
— Нет, но был. Достался одной женщине от покойника мужа. Все шло хорошо, пока попы не запретили ей варить свое пиво. Сказали, что она должна покупать его в монастыре по той цене, какую они назначат. Разорили ее. Думали, и вовсе выжить, да она уперлась — не будет, говорит, по-ихнему.
— Если трактир закрыт, что нам от него проку?
— Не спеши, разумничек, людей насмешишь. Я к этому и веду. Пива она больше не подает, еды тоже, да и сомневаюсь, что у нее для себя самой есть, потому что народу в наших краях почти не осталось, окромя монахов, будь они неладны. — Он сплюнул. — Эти-то жируют, хоть мы голодаем. Но вам что за печаль? У вас, поди, хватает еды и эля. — Старик с завистью покосился на фургон, — Так вот, сарай для гостей по-прежнему стоит. И хоть ей не разрешают называть свое заведение трактиром, даже вывеску вешать, за несколько монет она вас пустит. Она, конечно, злобная старая карга, да трудно ее винить, после такого-то. Ну, что скажешь? Хотите знать, куда идти? Сами не найдете, коли я вам не покажу.
Старик взглянул в сторону дальнего берега на мокрого, дрожащего Осмонда. Адела перестала плакать, но все еще цеплялась за мужа. Она была очень бледна.
— Сдается мне, он не откажется провести ночь в сухости. Да и бабенке с пузом лучше не ночевать на земле, ежели не привыкла.
— Как нам знать, что ты не отправишь нас к грабителям вроде тебя самого?
Старик сделал оскорбленное лицо.
— Я тут стараюсь помочь добрым людям...
Наконец, после того как он поклялся могилой матери и жизнью детей на слезах Богородицы, извлеченных мною из котомки, что место совершенно безопасное, Зофиил (предварительно пообещав вернуться и лично разрезать его на кусочки, если это окажется не так) вытащил из кошелька несколько пенсов. Старик спрятал их с такой скоростью, что даже искусный фокусник Зофиил не смог бы сделать это быстрее, и добавил с хитроватой усмешкой:
— В старом трактире и спрятаться хорошо, ежели за кем погоня. Стражники проедут мимо и не заметят.
Он ойкнул, потому что Зофиил снова схватил его за горло.
— Если ты ждешь денег за свое молчание, приятель, то знай, что мы люди законопослушные и никто за нами не гонится.
Старик высвободился из его хватки и потер шею.
— Да я разве что... Просто, бывает, ежели кого ищут, то и меня спросят, не видел ли таких. — Он пожал плечами. А я когда вижу, когда нет.
Зофиил некоторое время стоял, сузив глаза, потом рассмеялся и бросил старику еще монетку.
— Вот тебе за твою наглость, приятель!
Плезанс перевязала и шею Осмонду, и голову старикову сыну, предварительно втерев в раны дурно пахнущую зеленую мазь. Мать сидела, держа стонущего парня на коленях, попеременно с равным жаром ругая Осмонда и благодаря Плезанс. Трудно было не пожалеть эту женщину, пусть даже она и жила разбойничьим промыслом. Вместе с семейством она ютилась под мостом на настиле, сколоченном из старых досок. Здесь они и спали среди того, что вылавливали из реки. Однако река — своенравная хозяйка, она без предупреждения может отобрать все, что дала, и многое другое.
Мы наконец вновь двинулись по дороге. Обернувшись, можно было видеть, как старик пинком поднимает сына, браня его за ротозейство; старуха тем временем на все корки честила мужа, нимало не уступая ему в крепости выражений. Наш отъезд, казалось, заметила только девочка, которая стояла под мостом, глядя нам вслед пустыми глазами и не обращая внимания на вопли младенца, которого держала на руках.
Старик сказал правду: без его слов мы бы гостиницу не нашли: дорога заросла травой, вывески-указателя не было. Насчет вдовы он тоже был прав: она и впрямь оказалась злющая, но в сарае по крайней мере имелись крыша и дверь, хотя внутри много лет обитали только облезлые куры.
Вдова была такой же тощей, как и ее несушки. Щеки запали, глаза ввалились, как будто старуха несколько лет не видела хлебной корки. Тем не менее она готова была бесстрашно защищать свои владения с вилами в одной руке и собачьей плеткой в другой. Двое огромных, голодного вида псов с лаем прыгали вокруг фургона. Только щелканье Зофиилова бича и наши палки помешали им вцепиться в нас зубами. Трудно было осуждать вдову за подозрительность. Появление фургона и девяти незнакомцев вполне могло испугать одинокую женщину; пришлось долго убеждать ее, что нам нужно лишь место для ночлега. Наконец, взяв с нас задаток и заручившись обещанием ужина, она смилостивилась и отозвала псов — не раньше, впрочем, чем надкусила каждую монетку немногими из оставшихся почерневших зубов.
Старые постели в гостевом сарае заплесневели и кишели блохами. Спать на них было нельзя, и мы просто выкинули вонючее тряпье в заросший бурьяном двор. А вот деревянные лежаки выглядели вполне прочными; спать на таких хоть и жестко, а все лучше, чем на сырой земле; к тому же перегородки между ними немного защищали от сквозняка. Зофиил разгрузил свои бесценные ящики и составил в углу, как можно дальше от двери.
