– От тебя я такого никогда не ожидал! – воскликнул Филиппо.

– Если бы я знал, что ты это так воспримешь…

Филиппо сделал знак замолчать. Обхватив голову руками, он заплакал, как молочный теленок. У Гверрандо болезненно сжималось сердце, он охотно утешил бы друга, если бы не был самой неподходящей для этого персоной. Ибо он был искренне привязан к Филиппо. Он так ему и сказал. Муж его любовницы посмотрел на него сквозь слезы.

– Все кончено, все кончено! – простонал он.

Да. Это было самое печальное: все было кончено также и между двумя мужчинами. И насколько же ценнее была дружба Филиппо, чем любовь коварной Сусанны! А теперь все было кончено: игры в карты по вечерам, задушевные беседы мужчин, которые так понимали друг друга, ужины вместе, шутки, поездки. Гверрандо выразил искреннее сострадание Филиппо и свое сожаление, что их дружбе пришел конец.

– Ты сам этого захотел! – сказал Филиппо, продолжая плакать. – Теперь уже ничего не поправить.

– Почему? – сказал Гверрандо. – Это же зависит только от нас.

Филиппо ответил ему испепеляющим взглядом.

– А ты не думаешь, – ответил он, – что все меня засмеют? Нельзя, нельзя.

И снова заплакал.

– Давай встречаться тайком, – сказал Гверрандо, – будем назначать свидания в уединенных местах, о которых никто не знает. У меня есть квартирка.

– Замолчи! – сказал старик.

– Нет, Филиппо, – нежно сказал Гверрандо, – ты должен понять меня и мое искреннее желание загладить вину. – В утешение он сказал: – Я подозреваю, что эта женщина изменила и мне.

Филиппо издал стон: из сострадания к преданному другу? От страдания, услышав новость о новой измене своей жены?

Это осталось неизвестным.

Он сказал только:

– Я выгоню ее из дому.

– Спасибо, – пробормотал Гверрандо.

– Более того, – продолжал Филиппо, – я ее убью.

– Да нет, – сказал Гверрандо, – зачем убивать?

– Ладно, – сказал старик, – убивать не буду.

Он немного успокоился.

– А сейчас, – сказал он, – я должен признаться тебе кое в чем, что тебя посмешит. Когда я тебе сказал: «Ты любовник моей жены»…

– Ну и?

– Я пошутил.

– Дурацкие шутки! – закричал Гверрандо. – Видишь? Видишь, что бывает, когда так шутят? В следующий раз шути осторожней!

Он робко посмотрел на друга.

– Тогда, – сказал он, – если ты прогонишь жену, могу я и дальше приходить к тебе домой? Мы сможем продолжать наши вечерние игры?

Филиппо был весь в сомнениях. Но соблазн велик. Вдруг он решился. Он протянул руку Гверрандо.

– Ладно, – пробормотал он вполголоса, – но при одном условии.

– Послушаем.

– Чтобы никто об этом не знал.

– Никто ничего и никогда не узнает, – прошептал Гверрандо, – клянусь. Мы сделаем так, что никто не будет знать.

– Смотри не опозорь меня, – сказал старик, – тут речь идет о моей чести. Я требую величайшей секретности.

– Филиппо, – торжественно сказал Гверрандо, – я же джентльмен.

– И особенно, – добавил Филиппо, подняв указательный палец, – чтобы не знала моя жена.

Гверрандо представился нежный и жестокий облик женщины: облачко грусти набежало на его глаза, и на мгновение он почувствовал укол совести и комок в горле.

– Она не должна узнать никогда, – пробормотал он, глядя в пустоту. – Ломая комедию, он громко произнес: – Я уеду. Поеду в Париж. Надеюсь, что море там спокойное.

– Да что ты такое говоришь? – пробормотал Филиппо, дернув его за пиджак. – В Париже нет моря.

– Тогда, – сказал Гверрандо громко, чтобы все его слышали, – надеюсь, что оно будет спокойным к моему возвращению.

Они попрощались со всеми и быстро удалились.

– Поехали! – кричали участники кортежа, – поехали!

– Куда же нам ехать, – сказал дон Танкреди, – если жениха больше нет?

В этот момент в конце улицы показался столб пыли под солнцем; карета, запряженная четверкой лошадей, украшенных флажками и покрытых красными попонами, приближалась галопом, под звон бубенцов и щелканье хлыста.

Когда карета оказалась рядом, в ней стал виден небольшого роста человек с лысой головой, блестящей на солнце, который размахивал руками, крича:

– Стойте, стойте!

– Фалькуччо! – крикнул Баттиста.

И лишился чувств.

После того, как улеглась суматоха первых мгновений, Фалькуччо сообщили о прискорбном событии, которое привело к расстройству бракосочетания. Старик разразился приятным смехом.

– Но жених, – сказал он, – это не тот тип, которого вы послали к черту. Жених – это мой друг, здесь присутствующий.

И показал на Солнечного Луча.

Все сказали:

– Что за чепуха! Домой, домой! – и начали расходиться. Но Фалькуччо удержал их жестом и вытащил какие-то бумаги.

– Эти брачные объявления, – объяснил он, – были сделаны для него, а не для того гнусного субъекта.

– Что за ерунда? – спросил дон Танкреди.

Фалькуччо улыбнулся.

– Я позволил себе, – сказал он, – подкупить служащих бюро гражданского состояния, чтобы они подменили документы.

– Это была блестящая мысль, – сказал дон Танкреди, – но, скажите-ка по секрету, откуда вы узнали, где делают брачные объявления?

Старичок улыбнулся.

– Я позволил себе, – объяснил он, – подкупить служащих всех бюро гражданского состояния на свете.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – изрек дон Танкреди. – Поехали.

Он сделал знак Баттисте занять место, освободившееся после Гверрандо. Но Баттиста не тронулся с места.

– Ну же? – воскликнул Фалькуччо. – Чего вы упираетесь?

– Что происходит? – спросил дон Танкреди, который начал терять терпение.

Баттиста опустил голову.

– Я беден, – сказал он.

– Да бросьте, – сказал дон Танкреди, – ну что это за разговоры?

– Нет, – сказал молодой человек, – я никогда не смогу позволить…

Его взгляд был устремлен в далекое море, а на реснице дрожала слеза. Но вдруг мало-помалу его взгляд начал становиться внимательнее, беспокойнее, пытливее. Он всматривался в далекую точку на воде.

– Бинокль, скорее! – внезапно сказал он.

Заботливые руки принесли ему десять биноклей.

Баттиста взял один из них и направил его на точку. А точка, тем временем, привлекла внимание толпы, которая стала обмениваться впечатлениями.

– Неужели это знаменитый морской змей? – спросил старый рыбак с белой бородой.

Он воздел руки к небу.

– Несчастье, – сказал он, – несчастье для мореплавателей и для наших сетей!

– Не может быть, чтобы это был змей! – воскликнул другой старик, вынимая трубку изо рта. – Он должен тогда изрыгать пламя из глаз и дым из ноздрей.

– И потом, – сказал третий патриарх моря, – где же тогда его семимильный хвост?

– Он приближается к земле! – закричал в страхе четвертый.

А пятый:

– Это корабль, это корабль!

То был корабль, который входил в порт с развернутыми парусами и в праздничном убранстве.

Баттиста смотрел на него в бинокль. Вдруг он протер глаза. Его сердце колотилось.

– Это он или не он? – спрашивал он себя, всматриваясь в какую-то точку на корабле. – Не может быть… И все же… Неужели это просто странное сходство? Да нет… он немного постарел, но я не ошибаюсь. Это он, это именно он.

– Да кто же? – закричали голоса из кортежа.

– Это дядя Никола, – сказал Солнечный Луч, танцуя от радости, – дядя Никола, который приехал из Америки!

У бедного молодого человека был милейший дядя, который уехал двадцать лет назад без гроша в кармане в Америку и с тех пор не давал о себе знать. Дядя Никола был такой добрый! Он воспитал Солнечного Луча, оставшегося сиротой с младенчества. Он был для него вторым отцом. Потом, когда Баттиста стал на ноги, дядя уехал в далекую Америку, чтобы разбогатеть, и с тех пор племянник не слышал о нем ничего. Всякий раз, когда Баттиста о нем говорил, его глаза наполнялись слезами. «Кто знает, что с ним, – часто спрашивал он себя, – жив ли он еще. Как мне хотелось бы получить наследство!» И вот, когда он меньше всего этого ждал, дядя Никола приехал из Америки.