Я веду, как говорится, на общественных началах литературный клуб во Дворце пионеров на Ленинских горах. Волей провидения мы занимаемся в помещении АХО, хозяйственной части дворца. И вот однажды, когда разладился приемник, почему-то украшающий эту комнату, на моих ребят коршуном навалилась некая темпераментная дама. Она кричала, что все они безобразники, и что нельзя их пускать на порог такого чудного советского здания, и что действительно всех перестанут пускать, если, боже упаси, еще что-нибудь разладится.

Мне с трудом удалось выдворить даму. И когда я сказал дворцовому начальству, что недурно бы в хозяйственной части иметь людей, с большим уважением относящихся к ребятам, на меня посмотрели с удивлением. Причем тут хозчасть, ведь это наш педагог. Педагог! Вот так-то.

Чуть позже наш клуб попросили издать рукописный журнал. Ребята обрадовались. По всей строгости они отбирали, что достойно быть опубликовано. Сами, путем голосования, решили, как назвать первенца. Назвали «ПИСК» («Пишем, ищем, спорим, критикуем»).

И вот, когда все уже было решено, от «руководства» приносят наш журнал под чудным непритязательным заглавием — «Юный литератор». Ребята возмутились. Я отправился объясняться к руководителю сектора, милому, образованному человеку.

— Но ведь это официальный журнал дворца! — сказал он.

Я полчаса бился, чтобы понять его логику, понять, почему он, педагог, решился оскорбить целый ребячий клуб, ударить по достоинству десятков хороших ребят, к тому же повышенно самолюбивых, как положено в этом возрасте. Ведь это в конце концов их дворец. Так, во всяком случае, повсюду декларируется...

— Но журнал же будут просматривать... — кисло сказал мой собеседник.

А на мое требование самому прийти к ребятам и объяснить им вот такой мотив он ответил уклончиво:

— Зачем это? Мы не обязаны им давать объяснения...

По-моему, такая логика начисто обесценивает всю роскошь и богатство дворца, подаренного народом ребятам.

Я только что посмотрел новый фильм. Его снял режиссер Э. Климов по сценарию С. Лунгина и И. Нусинова. Называется фильм «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен». Так вот, там есть такой персонаж — товарищ Дынин, начальник пионерлагеря. Под лозунгом «Дети — хозяева лагеря» он дохнуть ребятам не дает, и побегать не дает, и подумать, и слово сказать.

— Когда я был маленьким, — задушевно говорит в своем монологе Дынин, — я тоже отдыхал в пионерских лагерях. Нам тогда приходилось туго. Спали в самодельных шалашах, готовили пищу на кострах, сами таскали воду, сами стирали. Очень были не устроены в бытовом отношении. А теперь... оглянитесь вокруг (и дети уныло оглядывают светлые корпуса, клумбы, политые тетками в синих халатах, гипсовых идолов с горнами и барабанами, натыканных на каждом шагу, карнавальное оформление, взятое напрокат из театральной реквизиторской). Все для вас, вы хозяева лагеря. От вас что требуется, друзья мои? (Пауза). Дисциплина!

Фильм еще не вышел на широкий экран, а в кинокругах, вернее, в киноинстанциях кипели споры. Не очернительство ли это, педагогично ли, не опасно ли показывать детям с экрана взрослых дураков? Я думаю, в сто тысяч раз педагогичное и безопаснее, чем на самом деле назначать таких дураков и чинуш детям в наставники. А если уж случается такая беда (а она, по-видимому, нет-нет да случается), то и без кинопомощи ребята чудненько разберутся, кто есть кто. На сей счет не надо иметь иллюзий...

В той же комнате дворцового АХО ребята на столе обнаружили под стеклом дивный бланк, напечатанный типографским способом: «Летопись Московского дворца пионеров и школьников. Год, месяц, число. Крат. содержание события (мероприятия), колич. участников. Подпись заполн. карточку. Проверил зав. отделом...»

На ребят произвел сильное впечатление этот документ казенного неуважения к ним — «хозяевам дворца», недоверия к их педагогам («Проверил зав. отделом»).

А одна умная девятиклассница печально и многоопытно сказала: «Так это всюду так. Вот моя мама преподает в институте, так там после встреч со студентами полагается расписываться в специальном журнале. Одна графа — «Количество откровенных разговоров по душам», другая — «Результат».

Я должен был сказать, что это выдумки, я должен был, наверно, защищать нашу взрослую честь. Но я не мог, я знал, что это не выдумки. И, наконец, типовой бланк был в руках у моих скептических собеседников.

Пусть простят мне видимую несобранность, разноперость, что ли, историй, которые я здесь рассказывал. Мне кажется, в них есть одна общая черта, одна общая беда: неуважение к человеку, юному и взрослому, да, любому... В юные годы, а у кого время упущено, так и в зрелые лета, мы должны воспитывать уважение к человеческой личности, к человеческим мыслям и чувствам. Когда, учитывая работу народных дружин, мы радуемся «проценту снижения хулиганства и нарушений», мы обязаны спросить себя и о другом. Ведь сколько раз натыкаешься на бойкого пенсионера или розового мальчишку с красной повязкой, звонко орущего на улице: «Эй, гражданин в шляпе, вы, тощий, куда вы прете на красный свет?» или (это девушке): «Эй, вот вы, вы, намазанная, в брючках, переоденьтесь, а то в штабе поговорим». Им не приходит в голову, что урон тут в тысячу раз больше пользы. Их не учили уважать друг друга.

И начальник угольного комбината, вроде бы отличный мужик, крупный инженер, при мне вдруг бросил на многолюдном совещании другому инженеру, своему подчиненному:

— А ты давай помолчи. Никому твое мнение не интересно.

Его тоже не учили уважать других людей. Хотя мог бы, голубчик, и сам додуматься. Не маленький.

В одной уважаемой центральной газете, в «Красной звезде», рецензент отдела искусства пишет о постановке «Пигмалиона», во время которой «в наступившей тишине зрительного зала сначала раздался недоуменный (!) свист, а потом чей-то звонкий голос задорно крикнул: «Матроса давай! В тельняшке!»

И что ж он об этом пишет, рецензент, фамилию которого я не могу не назвать — О. Баронов. А вот что он пишет: «Не будем оправдывать невыдержанного крикуна, видимо мало искушенного в искусстве театра. А понять его все-таки можно».

Нет, тов. Баронов, нельзя его понять. Опасно его понять. Вредно и противно. Столкнувшись с явным неуважением к обществу или хотя бы одному человеку, преступно говорить: ну что ж тут такого, это все-таки можно понять. Довольно «недоуменного свиста», словесных пощечин, глумливых резолюций, начертанных красными чернилами. Всякое неуважение к человеку — за границами нормы. Давайте твердо условимся об этом.

И юных уважать обязательно. С самого детства. Уважать, доверять, прислушиваться к мыслям, присматриваться к душевным движениям, радоваться, видя в них самостоятельность и достоинство.

Могу дать, как говорят работники отделов кадров, компромат — компрометирующий материал.

Речь пойдет о взаимоотношениях общественности и учреждений. Схема вроде бы простая: общественность сигнализирует, учреждения реагируют, общественность поднимает вопросы и ставит их, а учреждения... Боюсь, что тут одним словом не скажешь. Разумеется, руководители наших учреждений все без исключения хорошо отзываются об общественности. Только в художественных произведениях, в пьесах отрицательные заведующие говорят (и то шепотом, в сторону): «Ненавижу распоясавшуюся общественность, она мешает жить спокойно и нарушать моральные нормы, а также государственную дисциплину...» В жизни, кажется, так не говорят.

Но некоторые отдельные (честно говоря, этих «некоторых отдельных» много) хозяйственные руководители представляют себе общественность как-то упрощенно. Вот, скажем, встает общественник и говорит: «Общественность недовольна деятельностью нашего водопроводчика Конона Семеновича, ибо все время имеют место перебои с горячей водой». Сказано ясно. И ясно, как реагировать.

Конечно, можно взять проблему и пошире: «Общественность ставит вопрос о перенесении троллейбусной остановки с Рыночной площади на Заводскую». И тут приятно пойти навстречу общественности (если сам лично ничего не имеешь против). Но нельзя все сводить к малому. Общественность — это еще когда родители украшают в нерабочее время школьную новогоднюю елку, когда домохозяйки добровольно выходят на воскресник по расчистке завалов (созданных по вине дирекции) и еще когда они собирают металлолом.