Ближайшие к Беринговому проливу оседлые чукчи имеют постоянные сношения с соседними американцами, которых называют «энкарнгауле». Они посещают друг друга для торговли. С русскими оседлые чукчи этой части берега постоянно не сносятся, а получают нужные им европейские произведения через кочующих своих соседей, которые половину своего времени проводят у них. Оленные чукчи оставляют тундры свои в конце зимы, рассчитывая так, чтобы поспеть к морю с последним снегом. Табуны свои располагают в небольшом отдалении от селений намоллов, подыскивая лучшие пастбища, и для этой причины переходят часто с места на место. Тут остаются они до заморозков, то есть до исхода сентября. Во все это время торгуют с оседлыми: берут от них моржовые лахтаки (на подошвы), невыделанные тюленьи шкуры для чемоданов и тому подобного, китовый и тюлений жир и моржовую кость, платя за то живыми оленями, оленьими шкурами, железными вещами (ножи, рогатины и пр.), котлами железными и медными и табаком. Иногда ездят вместе с ними в байдарках на промысел тюленей, но это редко. Откочевав в тундры, первую часть зимы занимаются промыслом горных зверей, а потом идут торговать с русскими на Колымской,[440] Гижигинской и Анадырской ярмарках. Первая происходит в конце января и начале февраля в местечке Островном на реке Анюе, в 250 верстах от Нижнеколымска. Тут построен маленький острожек и около него от 20 до 30 хижин, обитаемых только в течение 6 или 7 дней в году, пока продолжается ярмарка. Чукчей собирается туда до 300 человек с женами и детьми, и товаров обращается по тамошним ценам на 200 000 рублей. Гижигинская ярмарка, беднейшая из трех, бывает в феврале, на пустом месте около 400 верст к NO от Гижига, вероятно, где-нибудь около верховий Анадыря. Два или три купца, сопровождаемые несколькими десятками казаков, комиссаром, иногда даже пушками, словом, всеми предосторожностями, разведенными издавна против немирных чукчей и теперь, вероятно, совсем лишними, отправляются в январе из Гижиги на поиски чукчей, которые в то же время, собравшись, идут им навстречу. Туда же следуют сидячие коряки из селения Каменного. Встретясь, обе стороны составляют укрепленные лагери, и начинается ярмарка, кончающаяся обыкновенно в несколько дней. Чукотский товар: оленьи шкуры и живые олени, лисьи и куньи меха и моржовый зуб; русский: железные вещи, котлы,[441] ткани и больше всего табак; всем этим чукчи запасаются не только для себя, но и для торговли с намоллами.

На Анадыре ярмарка бывает в поселении, основанном около 1788 года,[442] принадлежавшем после Американской компании и купленном от нее в 1819 году живущим в Ижиге каргопольским купцом Барановым.[443] Селение это, состоящее из 4 домов, лежит на рукаве Анадыря, называемом Круговым Майоном, около 250 верст от устья и в 70 верстах ниже того места, где прежде стоял Анадырский острог. Оно окружено стеной с несколькими пушками, из «которых, однако, на памяти людей никогда не стреляли. В нем живут под начальством одного управителя 20 человек промышленников, а с женами и детьми до 30 человек, нанимаемых Барановым.[444] В январе и феврале собираются к ним оленные чукчи, коряки и ламуты, в разные времена до 300 человек. Ярмарка продолжается недели три. Торгуют в остроге, куда одновременно не пускают более определенного числа иноверцев. Русские товары – те же, что выше упомянуто: взамен их даются лисицы красные и сиводушки, речные бобры, соболя, выдры, песцы белые и голубые, зуб моржовый и парки куньи и мышьи (вероятно, еврашечьи). Другая ярмарка бывает в августе с оседлыми чукчами, собирающимися почти со всего Анадырского залива в устье реки, байдарах в 50 и более, главным образом для промысла диких оленей. Некоторые из них поднимаются до Майна и выменивают частью металлические вещи, но, главным образом, табак на моржовый зуб, лахтаки, ремни и пр. От встреченных нами чукчей в губе Св. Креста на обратном пути из Анадыря слышали мы, что они платят за пудовую суму табаку, стоящую в Гижиге не дороже 50 руб., 20 красных лисиц, 30 пар клыков моржовых и несколько песцов, ценой по тамошним ценам по крайней мере на 500 рублей. Барыш порядочный, во что бы ни обходилась перевозка вещей берегом от Гижиги до Анадыря. Сверх того, работники сами промышляют зимой лисиц, соболей, росомах, а летом – диких оленей и рыбу, которой они с избытком имеют на целый год.

Чукчи выгребают из Анадыря в залив Св. Креста в два дня, и потому расстояния тут положить можно от 70 до 80 верст. Устье довольно широко, покрыто мелями, между которыми, однако, есть глубокий проход. Посреди устья лежит высокий, круглый остров, весьма приметный, потому что оба берега низменны. Вплотную у острова самое глубокое место. По берегам растет много высокого и толстого леса и кедровника.

Плавание от Камчатки через Каролинский архипелаг до Манилы

Последнее наше пребывание в Петропавловской гавани продолжалось пять недель. Хотя прибытие нового начальника области, капитана 2-го ранга Голенищева, с молодой и любезной супругой, в сопровождении многих семейных чиновников и встреча двух военных судов оживили столицу Камчатки так, как, конечно, не бывало со времени основания ее, – это не могло заставить нас забыть, что отсюда путь наш будет уже лежать к отечеству, и мы среди беспрестанных праздников и увеселений спешили окончить все наши дела и приготовить шлюп к морю. 28 октября жестокий северный ветер с пургой установил совершенную зиму во всех окрестностях гавани и усиливал нетерпение наше оставить холодную эту страну. С рассветом 29 числа вытянулись мы из гавани и пошли в путь, но из-за весьма тихого ветра должны были за Бабушкиным Камнем лечь на якорь. Поутру 30 октября поднялся весьма свежий NNW ветер, с которым мы не замедлили выйти в море; к вечеру потеряли, уже в последний раз, из виду берега Камчатки. Весьма чувствительный холод делал первые дни плавания весьма неприятными: термометр не подымался выше 0°; крепкие восточные ветры сменялись северными и сопровождались густым снегом.

2 ноября в широте 46° видели мы несколько уток и топорка, а в следующий день на 2° южнее поймали берегового кулика, весьма утомленного. В первом случае ближайший берег был остров Оннекотан с лишком в 300 милях, а в последнем – остров Кетой в 420 милях. Кроме значительного расстояния этого, и ветер, дувший О, не позволяет думать, чтобы птицы эти залетели с Курильских островов. Мореплаватели слишком часто уже видели приметы земли около этих мест, чтобы появление их считать случайным; следует думать, напротив, что около параллели 45° есть не открытые до сего времени острова.[445]

До 5 числа довольно успешное плавание с N и NW ветрами; потом несколько часов маловетрия, а в ночь на 7 ноября – крепкий ветер от SO, обратившийся поутру в сильную бурю с густой пасмурностью. В таких обстоятельствах шлюп «Моллер» скоро нас опередил и скрылся из виду. Около полудня горизонт очистился, но спутника нашего не было видно. Я знал намерение капитана Станюковича зайти в Манилу. Не видя необходимости быть там прежде 1 января, условились мы пройти северной частью Каролинского архипелага для отыскания островов, которых мы прошедшей зимой не успели видеть. По этой причине продолжал я плыть к югу.

Спокойное и довольно успешное плавание продолжалось до 13 ноября, когда мы достигли широты 28¹/₂°. В следующие два дня имели штили или весьма тихие ветры, а 15 числа в широте 28° получили NO пассат. По сведениям, собранным мной в разных местах Каролинского архипелага при первом его исследовании, полагал я существование трех групп – Оролуг, Муриллё и Фалаллу, – к О от группы Намонуито до долготы около 206° и теперь правил так, чтобы прийти в широту острова Писерарра, около 2° восточнее предполагаемого положения самого восточного из этих островов Оролуга, то есть в долготе 204°. Так как, кроме известных каролинцам островов, могли существовать еще и другие, то мы, для безопасности, ночью обыкновенно лежали бейдевинд к SO. He встречая ничего, что возвещало бы нам близость какой-нибудь земли, достигли мы 7 декабря широты 8°47′ и долготы 203°55′ и легли на WSW, а войдя в широту, в которой я предполагал остров Оролуг, – на W. 27 ноября миновали мы предполагаемый меридиан этого острова, не видя земли, а на следующее утро усмотрели, наконец, берег. Это была коралловая группа, окруженная весьма опасным рифом. Спустясь вдоль южной ее стороны, были мы скоро встречены двумя лодками. Между островитянами отличался один русыми волосами и необыкновенной, по сравнению с другими, белизной тела; он удивил нас, спросив на чистом английском языке позволения взойти на судно. Это был английский матрос Вильям Флойд, оставшийся здесь с одного китоловного судна. Он усердно просил, чтобы мы его взяли с собой, в чем, натурально, ему не было отказано. Он был засыпан вопросами, на которые на первый раз отвечал только просьбой, чтобы его скорей приказали выбрить, остричь, вымыть и одеть. Впоследствии сообщил он нам много любопытных сведений о народе, с которым жил два года.