Позднее прибытие в Англию налагало на нас обязанность всевозможно поспешить с окончанием здесь наших дел; ибо в позднюю осень часто случается целым конвоям лежать по нескольку недель на портсмутском рейде, не имея возможности выйти в море из-за господствующих в это время западных ветров. Подобная задержка могла бы иметь вредное влияние на все продолжение путешествия.

Пребывание наше здесь зависело от того, как скоро кончим мы дела в Лондоне, где нам следовало приискать и купить большую часть нужных астрономических и физических инструментов и множество других вещей, а мне, сверх того, надлежало сделать наблюдения над постоянным маятником,[306] который я имел приказание взять с собой. Но и в самом Портсмуте имели мы немало дела; мы должны были взять по два цепных каната с якорями, – вещь необходимая для судов, назначенных плавать в известных морях, и особенно между коралловыми островами. Для этих цепей надлежало переделать брашпили и клюзы, устроить места внутри шлюпа и проч. К этому присоединились разные другие переделки и исправления, которые время и опыт показали нам необходимыми. Все это должны были начать при нас, дабы шлюпы могли приготовляться и в наше отсутствие. Это задержало нас в Портсмуте около недели.

В Лондоне не могли мы никак отделаться ранее двух недель. Большую часть времени заняли маятниковые наблюдения. Хотя заранее заказанный прибор нашли мы совершенно уже готовым, но исходатайствование дозволения о производстве этих наблюдений на Гриничской обсерватории – единственное место, где они могли с успехом быть произведены, – перевозка прибора туда и обратно, сами наблюдения, труднейшие в опытной физике, не могли бы быть окончены и в указанное время без помощи и участия Барро, секретаря Адмиралтейства, профессора Бардо и гриничских астрономов, которым не менее, как и капитанам Парри, Горсбору и Сабину, считаю обязанным изъявить искреннюю мою признательность за оказанную ими готовность помогать содействием и советами успешному исполнению дел наших.

15 октября возвратились мы в Портсмут; на шлюпах оставалось еще немало работы, успехи которой вовсе не соответствовали нетерпению нашему, частью от медленности, с какой английские мастеровые работают, частью от крепких ветров, нередко останавливавших приезд мастеровых и подвозку разных вещей. Мы сделали ошибку, что с самого начала не испросили позволения войти в гавань, что сохранило нам много бы времени. Крепкие ветры особенно затрудняли наливку воды и погрузку тяжелых вещей, для которых нужно было грузовым судам держаться у самого борта, что при большом волнении сделать невозможно. Подобную задержку имели мы и в самые последние дни. «Сенявину» оставалось взять до 300 тонн воды и отдать два больших якоря, взамен взятых здесь, к чему ветры не позволяли нам приступить раньше 21 октября. К утешению нашему служило то, что во все это время продолжались ветры от W и NW, совершенно нам противные. Но в этот день ветер перешел к N, и мы приложили все усилия к окончанию работы, чтобы, пользуясь им, можно было на следующий день выйти в море.

Плавание от Портсмута до Тенерифа и Рио-де-Жанейро. – Пребывание в этих местах.

Хотя самая тяжелая работа продолжалась накануне до поздней ночи, мы 22 октября, задолго до рассвета, начали подымать якоря. Благополучный для выхода в океан ветер в это время года такая драгоценность, которой необходимо всемерно пользоваться. «Моллер», успевший еще накануне поднять один якорь, снялся прежде нас и, подойдя к нам под корму, объявил, что будет нас ожидать в море. Последовав через некоторое время за ним, мы его уже более не видали. Прекрепкий NNO ветер ускорил плавание наше так, что мы вечером миновали Портландские маяки – последний пункт берегов Европы, виденный нами, – а на следующее утро были уже в океане, где нашли тот же ветер, но, по причине большого волнения, беспокоивший нас еще более прежнего; шлюп был перегружен, и качка, какую мы претерпевали, превосходит всякое описание, но успешное плавание заставляло нас забывать все беспокойства. Выступление из Канала в позднюю осень является подвигом, к которому мореход готовится всегда с некоторым беспокойством. Узник, освободившийся из неволи, не с большим нетерпением и радостью перебегает расстояние, разделяющее его от рубежа родной земли, чем мы отсчитываем каждый градус уменьшения широты и приветствуем, наконец, тропическое небо, видя себя вне опасности быть отброшенными назад жестокими западными бурями.

Ветер, продолжавшийся между N и NO с уменьшавшеюся постепенно силой, в 5 дней донес нас до параллели мыса Финистерре, где после кратковременной тишины получили мы опять ровный, подобный пассатному, ветер между О и ОNO. Плавание наше было успешно и однообразно. Изредка показывались в разных направлениях суда, слабо утешавшие натуралистов в совершенном отсутствии всех живых существ – нас окружала пустота, на которую они так же жаловались, как в свое время Гумбольдт.

31 октября миновали мы остров Порто-Санто, от которого взяли курс к острову Тенериф [Тенерифе], поскольку мне известно было намерение капитана Станюковича зайти туда, чтобы запастись вином. На рассвете 2 ноября находились мы уже под берегом острова и пошли на Санта-Крусский рейд. Устремив зрительные трубы вперед, тщетно искали мы между несколькими, на якорях лежавшими, судами нашего спутника, а подойдя ближе, увидели на берегу перед самым городом показывавшуюся из воды кормовую часть довольно большого судна с бортами, возле нее несколько палаток из парусов. Признаюсь, что вид этот потряс мою душу. Желая разрешить неприятное сомнение, опросили мы лавировавший нам навстречу английский бриг и успокоились, узнав от него, что обломки эти принадлежат гаванскому судну, выброшенному на берег бурей, несколько дней назад свирепствовавшей здесь. Вскоре встречены мы были портовым лоцманом, имевшим на своей лодке синий флаг с белым якорем, который привел нас на рейд и поставил на якорь в приличном месте, объявив притом, что прежде всякого сообщения с берегом должны мы выждать посещения карантинных чиновников.

Соседство мест, беспрестанно посещаемых чумой и желтой горячкой, и частые с ними сношения, являются причиной великих предосторожностей, принимаемых здесь против приходящих с моря судов. Достаточно прийти из Средиземного моря, чтобы подвергнуться карантину, более или менее продолжительному. Капитан Фресинете, останавливавшийся на несколько дней в Гибралтаре, совсем не был допущен в город. Мы были счастливее, потому что пришли из мест не подозрительных. Карантинные чиновники, посетившие нас через час по прибытии на рейд, объявили нам свободную практику. Вместе с ними приехал к нам переводчик правительства дон Педро Родригес, агент дома Литтль и K° в Оротаве, к которому мы имели рекомендательные письма из Англии, так что мы тут же могли сделать распоряжения о снабжении нас всем нужным.

Первое известие, нам сообщенное, было об ужасном урагане, свирепствовавшем здесь с 23 по 27 октября, какого не только никто из живущих не помнит, но по преданиям не бывало с самого завоевания Канарских островов. Во время урагана погибло на Санта-Крусском рейде три судна: одно, остатки которого мы видели, и другие два, попавшие на мол и раздробленные в щепы в несколько минут, с которых часть экипажей спаслась только чудом. На этом острове разбилось в то же время до 10 судов. Буря сопровождалась ужасным ливнем, продолжавшимся двое суток и причинившим большие опустошения. Вода, стремясь по ущельям с гор, покрыла все ровные места; сады, стены, здания – все увлекалось неукротимой стихией; от многих обширных плантаций не осталось и следов – место их заступила голая лава; одна из крепостей была почти совсем смыта и несколько пушек с нее унесены в море; множество домов в городе разорено; многие улицы сделались непроходимыми. Число погибших полагали от 300 до 400 человек, а убыток в несколько миллионов пиастров. Многие думали, что было землетрясение, ибо были найдены в горах расселины, которых прежде не было, и двери, запертые на замках, сами собой отворялись. Мы застали жителей в полном ужасе от этой физической катастрофы; ни о чем более не говорили, как об урагане. Это напомнило нам бедствие, постигшее Петербург за два года до того.[307]