Что-то незримое подорвало привычный ход событий, заставив десятки сознаний судорожно искать ответ на вопрос — что же произошло? Спустя несколько минут роковым ударом зазвучал взволнованный голос девушки в информационных динамиках по всей станции. Я никогда не слышал этого, но этот голос, ещё не осознавший всей серьёзности произошедшего, нестираемой печатью памяти разлетевшийся по умам десятков обывателей, я запомнил надолго — столько было в него вложено. Люди не понимали ещё что их ждёт, но вслушивались, вслушивались со всей внимательностью, пытаясь осознать суть происходящей, непривычной для них, но уже наступившей реальности. У меня на глазах происходила смена эпох — от громогласной эры коммунизма, всеобщего равенства и солидарности — к эпохе террора, к жажде наживы и торжеству смерти. К началу нашего общего конца. К началу новой жизни, да такой жизни, при одном только упоминании которой у любого современного этой эре человека волосы встанут дыбом. Произошло непоправимое… Неоконченная фраза потонула в механическом вое тревоги. Вот оно. Спустя мгновение где-то в соседнем населённом пункте включилась ещё одна сирена. Потом ещё и ещё — совсем далеко. Вот оно. Голос в динамиках, диктующий инструкции слился с песней сирен и встревоженным гулом толпы, став одной композицией — гимном неизбежности. Под аккомпанемент демонического оркестра я вышел на улицу и начал карабкаться по пожарной лестнице на крышу. Наверху устремил свой взгляд на север. Небо там полыхало красным. Там, далеко, сейчас вершились наши судьбы. Сейчас мы в безопасности, но если мешкать, скоро накроет и нас. Всех до единого. Народ внизу шевелился всё быстрее. Скоро начнётся паника. На сельскую площадь перед зданием станции выруливал армейский грузовик с оперативно проинструктированным строевым составом местной войчасти. Какого им тут надо?

Солдаты врезались в толпу. Люди вели себя более-менее спокойно, но с моей точки обзора было видно — начиналась паника. Скоро, очень скоро, людская река выйдет из берегов, хаос охватит толпу. Сейчас они ещё не до конца осознали, что произошло. Сейчас они ещё осмысливают. Где-то там под Припятью люди уже ощущают на себе действие всепроникающей радиации — энергии, над которой человек в этом стратегическом квадрате потерял контроль. Сейчас люди в городе с недоумением смотрят на непонятное зарево, охватившее половину видимого неба над их головами. Сейчас даже там, в этом образце коммунистического устройства общества, горожане не до конца осмысливают, что произошло. Хотя, невидимая рука уже вершит человеческие судьбы. Где-то там, за горизонтом, первые жертвы уже падают на асфальт, агонизируя в конвульсиях. Где-то там рушится наше общее будущее, а я — песчинка в море общей паники, стою здесь, в километрах от очага поражения, на крыше провинциальной железнодорожной станции, и смотрю. Смотрю то на кроваво-красное зарево над горизонтом, то на хаос толпы в нескольких метрах внизу.

— Эй, ты, там! А ну спускайся вниз! — один из военных поднял-таки голову и увидел меня.

— Эвакуируй людей лучше, я о себе позабочусь!

— Спускайся, кому говорят! — Солдат положил правую руку на кобуру. Хорошо. Намёк более чем понятен.

Начинаю свой путь вниз — по той же лестнице, которой поднялся. Я спрыгнул на землю и с головой окунулся во всеобщий хаос.

— Почему поезд не идёт?! У меня родственники в Припяти! Запустите эту чёртову электричку, — Человек устремился сквозь станцию на перрон. Двое солдат побежали за ним. С крыши я видел — поезд уже под охраной. Но мужчине, видимо, было всё равно.

— Что такое? Что за чертовщина творится?

— Господи боже, упаси… — Пожилая женщина в длинном чёрном одеянии начала истово креститься.

— Товарищи! Сохраняйте спокойствие! Ничего страшного не произошло! Пожалуйста, вернитесь домой и закройте окна! Это скорее всего ложная тревога! — Офицер тщетно пытался перекричать рёв толпы.

— Брат, помоги! — Ко мне подбежал невысокий мужичок, уставившись на меня обезумевшим взглядом.

— Чего тебе? — Я попытался высвободить руку от цепкой хватки.

— У меня жена. И дети. В посёлке под Лиманском. Пожалуйста, помоги!

— Что я могу сделать? Здесь у половины такая же проблема! Что ТЫ хочешь от меня?! — Я рывком освободился от «объятий» незнакомца.

— Видишь армейский грузовик? Давай угоним его, заберём моих и твоих родственников, и рванём подальше от этого места!

— Ты в своём уме?! Это самоубийство!

— Самоубийство оставаться здесь! Неужели ты не понимаешь?! Авария на Чернобыльской АЭС! Через несколько минут нас, возможно, накроет облако радиации, что ты тогда будешь делать?..

— Бежать, наверное…

— Ха! Бежать! Бежать быстрее ветра, который дует в нашу сторону? Неужели ты не смыслишь? МЫ ВСЕ СКОРО СДОХНЕМ! А если не сразу, то в страшных припадках!

— А почему ты подошёл именно ко мне? Почему бы тебе не попросить кого-нибудь другого?

— Один не справлюсь. «ЗИЛ» охраняется. А у тебя, вон, пушка торчит из штанов…

Я бросил мимолётный взгляд на себя. Чёрт, и правда! Рубашка закаталась, оголив рукоять пистолета. Хорошо хоть вояки не видели. Со стороны перрона раздались выстрелы. У меня внутри похолодело.

— Ну что, доволен? Видел этого отчаянного, который бежал на электричку? Проснись, дебил! Нас всех здесь постреляют, лишь бы паники не было! Ты со мной, или мне просить ещё кого-то?

— Ладно, пошли. Грузовик водить умеешь?

— Ты шутишь, блин?! Я двадцать лет их вожу.

— Хорошо, идём.

Толпа обступила армейский транспорт со всех сторон. Кто-то спешил домой к семьям, кто-то — убраться отсюда подальше. И только «ЗИЛ» стоял надводным камнем в людской реке. Водитель сидел в кабине, покуривая сигарету. Пока солдаты пытались угомонить толпу, двое офицеров стояли у грузовика. Неожиданно из толпы вынырнул человек, приставив пистолет к виску одного.

— Без лишних движений. Оружие на землю. Быстро! Ты тоже, — Второй офицер замер в нерешительности. Первый уронил табельный «Макаров» на землю.

Второй военный медлил.

— Я кому сказал, ствол на землю! Быстро, а то вышибу ему мозги!!! — я не узнал свой голос. Такое ощущение, что это вообще был не я.

Военный стоял всё так же, держась за кобуру. Лицо не выдавало ни малейшего испуга, в то время как его сослуживец дрожал от страха под дулом пистолета.

— Оружие на землю! Быстро!

Водитель, оглушённый тяжёлым предметом, выпал из кабины на бетонные плиты. Тут второй офицер отточенным движением вырвал пистолет из кожуха…

Выстрел. В плечо. Ещё выстрел. Солдат рухнул на землю, ухватившись за горло. Второй рванулся с места и исчез в толпе. Где-то сзади сквозь толпу к машине уже прорывались сразу несколько человек, вооружённых автоматами. Люди бежали. То ли напуганные стрельбой, то ли охваченные всеобщей паникой. Я боролся с чудовищным осознанием. Я только что застрелил ни в чём не повинного офицера Советской армии. Сейчас солдаты преодолеют последние метры и откроют по мне огонь на поражение.

— Давай, паря, запрыгивай! — Голос моего недавнего знакомого, сидящего за рулём армейской машины.

Я стоял, не в силах сделать движение. Грузовик взревел мощным мотором — дальнобойщик знал своё дело.

— Прыгай сюда, парень! Быстрей!

Всё тело сковал железный шок. Я был не в силах пошевелиться.

— Давай сюда! Поехали!!!

Журналист с пистолетом. Смешно подумать. Журналист-убийца. Журналист с единственным пистолетом против всей Советской армии! Превозмогая внутренний кризис, я сделал неуверенный шаг в сторону грузовика. Из толпы показался солдат с АК. Буквально через секунду — ещё один. Потом ещё двое. Время как будто застыло. Военные подняли стволы, нацелив на меня. Всё. Это конец. Выстрел. Ещё выстрел. Ещё два. Я видел пули, медленно движущиеся в пространстве в мою сторону. Первая, на подлёте ко мне исчезла. Вслед за ней последовали и остальные, растворившись в воздухе. Долю секунды спустя всеобщий фантом пропал. Небо моментально заволокло тяжёлыми тучами, площадь перед железнодорожной станцией мгновенно опустела. Только пожелтевшие листья падали на землю. Листья — предвестники зарождающейся осени. В паре метров от меня на бетонных плитах площади лежал скелет в полуистлевшей офицерской форме…