Хоу-чжу назначил его послом, и Цзун Юй отправился в Цзиньлин. Явившись во дворец Сунь Цюаня, Цзун Юй заметил, что все одеты в траурные белые одежды. Сунь Цюань, притворяясь глубоко печальным, обратился к Цзун Юю:

— Царства У и Шу стали как бы одной семьей. Но скажите, почему ваш государь усиливает оборону Байдичэна?

— Мне кажется, что этого требует обстановка, — отвечал посол. — Вы усиливаете охрану границ Бацю на востоке, мы усиливаем оборону Байдичэна на западе. Об этом излишне спрашивать!

— Вы не уступаете вашему знаменитому послу Дэн Чжи! — улыбнулся Сунь Цюань и добавил: — Мы уже знаем о смерти Чжугэ Ляна и, оплакивая его кончину, повелели чиновникам носить траур. Однако, опасаясь, как бы вэйский повелитель не вздумал в дни скорби вашего народа напасть на царство Шу, мы усилили охрану Бацю. Наша единственная цель — помочь вам, если будет необходимо.

Цзун Юй почтительно поклонился. А Сунь Цюань продолжал:

— Ведь мы заключили с вами союз! Как же можно его нарушить?

— Сын неба послал меня сообщить вам о кончине чэн-сяна, — промолвил Цзун Юй.

Тогда Сунь Цюань взял стрелу с золотым наконечником, сломал ее и произнес клятву:

— Если мы нарушим союз, пусть погибнут наши сыновья и внуки!

Сунь Цюань назначил посла в царство Шу, повелев доставить Хоу-чжу дары, благовония и все необходимое для свершения жертвоприношений.

Цзун Юй вместе с послом царства У вернулся в Чэнду. Представ перед Хоу-чжу, он доложил:

— Сунь Цюань проливает слезы по чэн-сяну и повелел своим чиновникам надеть траур. Он поставил на охрану границы в Бацю еще несколько десятков тысяч воинов только для того, чтобы вэйцы не посмели напасть на нас в дни нашего горя. Других намерений у него нет. Он даже поклялся на сломанной стреле, что не изменит союзу.

Хоу-чжу на радостях щедро наградил Цзун Юя и любезно принял посла.

Выполняя завещание Чжугэ Ляна, Хоу-чжу пожаловал Цзян Ваню звания чэн-сяна и полководца; Фэй Вэю — должность шан-шу-лина и право вершить делами государства вместе с чэн-сяном; У И получил звание начальника конницы и колесниц; Цзян Вэй также был повышен в должности; его и У И послали в Ханьчжун охранять город от возможного нападения вэйских войск.

Ян И остался недоволен тем, что по занимаемому положению оказался ниже Цзян Ваня. Он считал, что получил слишком ничтожную награду за свои большие заслуги, и осмелился выразить недовольство Фэй Вэю:

— Стоило мне после смерти чэн-сяна с войсками перейти в царство Вэй, и мне не пришлось бы терпеть такую обиду!

Фэй Вэй передал его слова Хоу-чжу. Государь сильно разгневался и приказал бросить Ян И в тюрьму и казнить.

— Предавать казни Ян И не следует, — вступился Цзян Вань. — Правда, его вина велика, но ведь он много лет провел с чэн-сяном и совершил немало подвигов. Лучше лишить его чинов и званий.

Хоу-чжу послушался и, оказав Ян И милость, заменил казнь ссылкой в отдаленный край Цзяцзюнь, где он должен был стать простым жителем. Ян И не вынес такого унижения и покончил с собой.

В тринадцатом году периода Цзянь-син [235 г.] по летоисчислению династии Шу-Хань, что соответствует третьему году периода Цин-лун правления императора Цао Жуя, или в четвертом году периода Цзя-хэ правления императора Сунь Цюаня, между тремя царствами Шу, Вэй и У войн не было. Можно лишь отметить, что вэйский правитель Цао Жуй пожаловал своему полководцу Сыма И звание тай-вэя и доверил ему власть над всеми войсками царства. Сыма И навел порядок на границах и вернулся в Лоян.

Цао Жуй повелел возводить в Сюйчане храмы и дворцы. В Лояне он построил дворец Чжаоян — Солнечное сияние, храм Тайцзи — Великий предел, и палаты высотою в десять чжанов. Он воздвиг также храм Почитания цветов — Чунхуа, башню Голубого небосвода — Цинсяо, а также башню Четы фениксов и пруд Девяти драконов. Строительством ведал ученый Ма Цзюнь.

Строения эти отличались изумительной красотой. Повсюду были резные балки, роскошные узорчатые колонны; блеск глазированной черепицы и золоченых изразцов ослеплял глаза.

Со всей Поднебесной было собрано более тридцати тысяч искусных резчиков и более трехсот тысяч мастеров. Работы шли днем и ночью. Силы народа истощались, и ропот не прекращался.

А Цао Жуй повелел взять на работу еще и землекопов для садов Фанлинь, а самих чиновников заставлял таскать бревна и землю. Сы-ту Дун Сюнь представил Цао Жую доклад, пытаясь образумить его:

«Начиная с периода Цзянь-ань в стране идут непрерывные войны, люди гибнут в битвах, дома пустеют. В живых остались только сироты, старцы и калеки. Если вы хотите расширять свои тесные дворцы и палаты, это следует делать постепенно, не нанося ущерба земледелию. То, что у нас сейчас строится, не приносит никакой пользы.

Государь, вы должны уважать своих сановников. Ведь они отличаются от простолюдинов тем, что носят чиновничьи шапки, одеваются в расшитые одежды и ездят в расписных колясках. Ныне же вы послали их в грязь и воду из-за деяний, бесполезных для чести государства! Не нахожу слов, какими можно было бы это выразить!

Конфуций сказал: «Государь должен в обращении с подданными соблюдать этикет, а подданный — платить государю преданностью. Если не существует ни этикета, ни преданности, на чем держится государство?»

За дерзость моих слов мне грозит смерть. Но я ничтожен, как одна шерстинка из шкуры коровы, и если я родился и не принес пользы государству, то я умру без ущерба для него. С кистью в руке и со слезами на глазах я прощаюсь с миром.

У меня восемь сыновей, государь, и после моей смерти судьба их будет в ваших руках. В страхе и трепете жду ваших повелений».

Прочитав доклад, Цао Жуй гневно закричал:

— Дун Сюнь смерти запросил!

Приближенные уговаривали государя казнить виновного, но Цао Жуй отвечал:

— Он честен и предан нам. Мы разжалуем его, лишим всех чинов и званий, но если еще кто-нибудь посмеет вести столь безумные речи — не пощажу!

В то же время один из приближенных наследника престола, по имени Чжан Мао, также подал Цао Жую доклад в надежде удержать его от неразумных поступков.

Вечером Цао Жуй вызвал Ма Цзюня и сказал ему:

— Мы воздвигаем высокие башни и храмы, и нам хотелось бы узнать у бессмертных духов тайну долголетия и сохранения молодости.

— Ханьская династия насчитывает двадцать четыре императора, — отвечал Ма Цзюнь, — но один только У-ди много лет правил государством и дожил до глубокой старости. Так было потому, что он вдыхал силу небесных излучений восходящего солнца и лунного эфира. Он построил в Чанане башню с кипарисовыми стропилами, на башне этой стоит бронзовый человек, который держит в руках чашу, называющуюся «Чаша для приема росы». В эту чашу собирается влага от ночных испарений, посылаемых на землю Северным ковшом во время третьей стражи. Испарения эти называются «Небесным настоем», или «Сладкой росой». У-ди подмешивал в эту воду лучшую яшму, истолченную в порошок, и ежедневно пил. От этого он, будучи старцем, казался отроком.

— Немедленно отправляйся в Чанань, вывези оттуда башню с бронзовым человеком и установи в садах Фанлинь! — радостно воскликнул Цао Жуй.

Получив такое повеление, Ма Цзюнь с десятью тысячами мастеров поехал в Чанань. Вокруг башни Кипарисовых стропил были воздвигнуты леса, и наверх поднялось пять тысяч человек с веревками.

Башня была высотою в двадцать чжанов, а бронзовые опоры — в обхвате десять вэй. Ма Цзюнь приказал раньше снять статую бронзового человека. Рабочие стащили ее вниз и тут увидели, что из глаз бронзового человека градом катятся слезы. Все перепугались.

Вдруг возле башни пронесся яростный порыв ветра, взметнулся песок, полетели камни, раздался такой грохот, что казалось, раскололось небо и разверзлась земля. Башня накренилась, колонны ее рухнули, задавив более тысячи человек.

Ма Цзюнь доставил бронзового человека и золотую чашу в Лоян, к вэйскому государю.

— А где бронзовые колонны? — спросил Цао Жуй.

— Они весят миллион цзиней, и привезти их невозможно, — отвечал Ма Цзюнь.