Переложив в другую руку трость, перчатки и шляпу, он протянул ей утреннюю газету. – Прочти, пожалуйста.

Риппл прочла заголовки: «Необычайные события на открытии русского балета», «Сенсационный дебют новой звезды», «Неизвестная балерина становится знаменитостью». Несмотря на все пережитое за последние месяцы, она была всего лишь девушкой с цельной, чистой натурой, которая вела более скромную жизнь, чем большая часть девиц из предместий, читавших теперь газетные сообщения о ней и восклицавших: «Вот счастливая! Подумать только – быть балериной!»

Румянец удовольствия вспыхнул на разгоревшемся от волнения лице Риппл. Она была глубоко удовлетворена. Забыв обо всем, девушка воскликнула: – О, Виктор, это обо мне! Разве это не удивительно! Есть ли еще фотографии на последней странице? Приведена ли речь Мадам? Должно быть, это во всех газетах. Ты принес другие, Виктор? О, посмотри! Столбцы за столбцами! «Замечательное исполнение классического произведения».

– Дело не в этом, – прервал ее Виктор.

Без церемонии он взял из ее рук газету, перевернул, указал на другое место и снова сунул ей в руки. – Прочти эту заметку.

Риппл удивленно взглянула на заметку под заголовком: «Звезда благодарит своего первого возлюбленного». Быстро пробегала она строки: «Нет, не чужой привез меня обратно в коляске мотоцикла, это был старинный друг, – объяснила она с нежностью в голосе… Это его цветы, я должна пойти и поблагодарить его». Дальше в заметке говорилось: «Сцена у артистического подъезда: привлекательный молодой человек, близость которого к новейшей лондонской знаменитости в последние годы не была ни для кого секретом…»

– Я хотел бы знать, что все это значит, Риппл?

– Не знаю. Что ты хочешь сказать этим «значит»? Газеты всегда так перевирают! – воскликнула Риппл, не сводя глаз с заметки, которая была, вероятно, самой удачной в жизни какого-то репортера, уловившего одну случайную фразу и составившего из нее целый роман. – Все в балете знали, что я невеста…

– Моя невеста. Но я не посылал тебе вчера цветов. Здесь сказано: «Это его цветы». Что это за коляска мотоцикла, позволь тебя спросить? «Не чужой…»

– Это был Стив, – быстро, взволнованно прервала его Риппл, и в ней вспыхнуло негодование. Она не отрываясь прочла весь рассказ о своем вчерашнем возвращении в город. – Если бы это был не Стив… Но почему ты говоришь таким тоном, Виктор? Ты ведь его знаешь. Я тебя с ним познакомила…

Риппл все сильнее и сильнее раздражалась. Лицо ее пылало от гнева. То же чувство, но более угрюмое, выражало лицо Виктора Барра. Так и сидели они в этой веселой, залитой солнцем комнате и смотрели друг на друга – два человека, которые еще недавно были влюблены и целовались.

Виктор сказал: – Я должен был это знать и не доверять девушке, которая так долго жила среди таких людей. Все они одинаковы, я полагаю.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Этот Хендли-Райсер…

– Я не могу тебе позволить таким тоном о нем говорить, – прервала его Риппл голосом, которого она сама еще никогда не слышала. – Он мой друг.

– Я вижу, – с гримасой сказал он. – Хочу задать тебе еще один вопрос. Ты сказала мне, много времени спустя после нашей помолвки и случайно, что я был не первый мужчина, поцеловавший тебя. Ты призналась, что до меня был другой. Был ли это… был ли это тот самый человек?

– Да, – спокойно ответила Риппл.

Спокойно, но под этим хладнокровием скрывались два борющихся в ней чувства. Прежде всего, крайнее негодование. Как он смеет? Виктор… это был уже не Виктор, а надменный чужой человек. Он нагло допрашивал ее, приписывая ей побуждения и поступки, о которых она и не помышляла, и вообще вел себя так, как если бы она, Риппл, сидела на скамье подсудимых, а он, Виктор, был прокурором и обвинял ее. Как он смел! Она была возмущена, больше возмущена, чем он.

В то же время ее радовало, что она может ответить правдиво: «Да, это был он». – Риппл даже не добавила: «Он не был еще взрослым мужчиной в то время. Он был мальчиком, а это совсем другое дело. Ничего похожего на то, что ты себе представляешь. Ты не понимаешь…»

Она уже однажды пыталась объяснить ему все это. Привела ли ее попытка к чему-нибудь? Разве он был способен понять что-либо, кроме собственного мнения о нем, о ней, о Стиве и обо всех на свете. Разве может какое-то объяснение убедить такого человека, как Виктор Барр.

Он сказал: – В таком случае, я думаю, нам не о чем больше говорить. Вы понимаете, что мне не остается ничего другого, как вернуть вам вашу свободу.

– Благодарю вас, – ответила Риппл.

Про себя она подумала: – «Как ужасно мы разговариваем друг с другом. Это очень похоже на то, как разговаривают самые скучные взрослые люди в книгах. Может быть, люди в реальной жизни говорят так, когда им нечего больше сказать. Видимо, книги не так уж далеки от правды и воспроизводят то, что говорят люди? Или люди подражают книгам? Люди в книгах тоже так поступают».

Она сняла с пальца и протянула ему обручальное кольцо с сапфиром.

– Благодарю вас, – сухо сказал он, сунув кольцо в жилетный карман. Риппл вспомнила, что именно оттуда вынимает кольцо жених на свадьбе. Не будет теперь свадьбы у Риппл! Она почувствовала, что какая-то тяжесть свалилась с ее плеч. – Прощайте, – сказала Риппл, и ее раздражение исчезло. Ей хотелось бы, чтобы они остались друзьями.

У большинства девушек есть это странное, тщетное желание. Мужчины его не разделяют. – Прощайте, – сказал Виктор сквозь зубы, совершенно так же, как если бы Риппл была одной из танцовщиц, которых он встречал у артистического подъезда в те дни, когда как тень следовал за Риппл из города в город во время ее турне.

Не протянув ей руки и не взглянув на нее, он направился к двери. Затем она услышала его твердые шаги по лестнице, услышала, как он удалялся от дома.

– Он ушел из моей жизни, – громко сказала Риппл, ибо была еще слишком молода, чтобы понять и оценить трагизм повседневной жизни.

Она была удивлена, увидев теперь, что плачет.

– Это, вероятно, потому, что я хочу есть, – сказала себе Риппл, быстро вытирая глаза и направляясь к звонку. – Все, что я теряю, – это его мать. Мне жаль лишиться миссис Барр. Я знаю, ей придется пережить ужасные минуты с ним, и он заставит ее признать, что я самая отвратительная девушка в мире. По крайней мере, он оставил здесь газеты.

Как обиженный ребенок, который утешается игрушками, она принялась читать воскресные утренние газеты, отчеты о новой балерине Риппл и о ее триумфе.

Шесть месяцев спустя прима-балерина Риппл вновь посетила то дорогое ей место, где не показывалась со времени своего первого успеха. Она пришла взглянуть на свою бывшую балетную школу, расположенную в саду близ канала.

Снова прошла она по выложенной плитами дорожке, на которой желтели опавшие листья. Снова вошла в уборную, где грудами лежала верхняя одежда танцовщиц и стояло множество чемоданчиков и корзинок, наполненных самыми разнообразными вещами – фруктами, бутербродами, вязаньем, альбомами с автографами, пуховками для пудры и книжками. Сколько раз Риппл упаковывала такие корзинки с завтраком для себя во время своей учебы! В те дни она мечтала об успехе, который увенчает ее тяжелую работу.

Благодаря счастливой случайности, при поддержке знаменитости, она быстро выдвинулась. Разве не блестяще закончила она сезон в театре Мадам? Разве не получила приглашение танцевать одна в «Павильоне» в течение трех недель, начиная с декабря? Разве не репетируется уже «Саркофаг», где египетская царевна будет медленно сбрасывать с себя одежды мумии? И разве не готовилась Риппл подписать контракт на гастроли в Соединенных Штатах в начале нового года – контракт, условия которого поразили даже Мадам?

Да, Риппл, прима-балерина русского балета, превратилась в кумир публики. Все, к чему она стремилась в былые дни, и даже больше того, осуществилось. Так почему же, почему в то утро она так жадно вспоминала о прошлом?