борется с кем-то или чем-то невидимым — но бесполезно, и он безнадежно проигрывал в этой

борьбе. Наконец, он застыл.

Нинель   ждала,   не   шевелясь.   Бежать   было   бесполезно,   а   приблизиться   к   чудовищу,

убившему ее возлюбленного, она опасалась.

Но вот он пошевелился. Оперевшись рукой о землю, встал на колено. Поднял голову. И

увидел Нинель.

Ее сердце бешено забилось, когда она увидела его лицо. Перед глазами все поплыло. «Не

лги себе!  Ты ведь знаешь,  что это только обман!» — Закричала  она мысленно,  но сердце  ее,

казалось, зажило своей собственной жизнью, и сделалось неподвластным разуму.

Не отпуская ее глаз, враг встал. Он не произносил ни слова и, казалось, не мог оторвать от

нее глаз. Протянул к ней руки…

— Нет!!! — Закричала Нинель, отступая и тщетно пытаясь сдержать слезы. — Убирайся,

тварь! Я никогда не буду любить тебя так, как любила его! Ты можешь подчинить себе мой разум

и мое сердце, но по своей воле я никогда не буду принадлежать тебе!

Сказал темный ангел:

— Я — Каэрдин.

Закричала Нинель:

— Но только «некоторой частью», не так ли?!!

— Нет. — Он покачал головой. — Не так. Клинок потерпел неудачу. Ты победила его и

спасла   меня.   Все   возвращено   на   свои   места.   И   слепая   Сила,   которая   едва   не   натворила

непоправимых бед — также возвращена на свое место.

Тогда Нинель перевела взгляд на его пояс и увидела ножны, и в тех ножнах — клинок.

— Это обман, — сказала она, но в голосе ее уже не было прежней уверенности. — Как я

могла победить и спасти тебя? Я не Леди и не колдунья…

Сказал Каэрдин:

—  Ты — та, кому отдано мое сердце. Никто — ни Леди, ни колдунья, ни богиня — не

может сравниться с тобой. Как ты смогла победить? Ты приняла вызов Клинка и противостояла

ему, не отступая ни на шаг. Ведь он жаждал победить тебя не силой и не волшебством, а иным

оружием. Но твоя воля была тверда, а любовь — столь чиста и сильна, что теперь я могу лишь

склониться пред тобой, ибо я недостоин этой любви.

— Ты… — У Нинель перехватило горло и она была вынуждена начать снова:

— Ангел говорил мне, что Каэрдин убит, а его душа поглощена Клинком. Как же ты смог

вернуться… если ты — это действительно ты?

Сказал Каэрдин:

— Нелегко ответить в двух словах. И хотя ничего не желаю я больше, как прикоснуться к

тебе, все же, я вижу, мне придется ответить, чтобы изгнать твой страх.

Скажи, Нинель, чем отличается видимость от подлинного, а иллюзия — от того, что она

изображает?   Где   сходство   перестает   быть   всего   лишь   сходством,   а   становится   самой   вещью?

Представь, что есть некий плод и иллюзия плода, и ты по своему желанию можешь изменять

степень этой иллюзии. Сначала эту иллюзию можно лишь увидеть, потом — потрогать и ощутить

ее запах и вкус. Потом — ты съешь этот плод и утолишь голод так же, как будто бы это был

настоящий плод. Дальше — еще больше: иные видят этот плод, и полагают его существующим в

мире, вне зависимости от тебя: иллюзия той степени насыщенности, при которой иллюзия уже

неотличима от материи, которая, впрочем, сама есть иллюзия. Но и это еще не предел. Сделаем

так, чтобы второй плод стал состоять в точности из тех же веществ, что и первый, поместим его в

то же место в пространстве и в то же время, где находился первый. Не будет ли он тем же самым

плодом, с которого мы сделали копию?

Сказала Нинель:

— Люди — это не яблоки и не груши.

Сказал Каэрдин:

— Верно. Но все в человеке, относящееся к сотворенному миру — душа и тело, чувства и

разум — ничем не выше яблок и груш, и лишь более сложно устроено. Отличие не в этом, а в том,

что содержится в сердцевине того «Я», с которым человек себя отождествляет. Содержащееся в

сердцевине не имеет ни качеств, ни свойств, ни имени. Оно как будто бы никак не выражает себя,

как будто бы подобно пустоте, но это не пустота в смысле недостатка или отсутствия чего-либо.

Это — единственно подлинное, что у нас есть. Это — мы сами. Если отнять у человека руку, он

останется самим собой; если убить, останется самим собой; если уничтожить сознание, останется;

если уничтожить саму душу, останется это подлинное, высшее, истинное «Я». Если отнять тело,

«Я» всего лишь будет лишено возможности действовать в плотском мире, если отнять разум и

душу — будет лишено возможности действовать в мире сотворенном, но по своей природе оно —

бессмертно и вечно.

Клинок был почти всемогущ, но он был лишен этой сердцевины. Так и должно быть, ведь

он   —   всего   лишь   орудие,   выпавшее   из   моей   руки.   Натолкнувшись   на   твое   сопротивление,

вынужденный   прибегнуть   к   последнему   способу,   обладая   силой   и   мощью,   но   не   тем,   что

подлинно, он сам создал для меня новое вместилище. И когда я вошел в это вместилище, он не

смог сопротивляться мне, как было и раньше, ибо инструмент не может сопротивляться своему

владельцу.

И темный ангел подошел к девушке, а она не отступила, и лишь со страхом и надеждой

продолжала вглядываться в его лицо.

Сказала Нинель:

—  Как я могу быть уверена, что все это — не ложь и не хитрость, не маска, которую

принял мой враг?

Сказал Каэрдин, протягивая ей руку:

— Никак. Тебе придется или поверить мне, или нет.

И сказала ему Нинель, вкладывая свою ладонь в его, сказала, отбрасывая страх и открывая

свое сердце:

— Я верю.

И тогда Каэрдин взял ее руки в свои и укрыл ее крыльями, что черней самой ночи. Нинель

же прижалась к своему возлюбленному и почувствовала, что невыразимое счастье наполняет ее; и

казалось ей, что некая чистейшая эссенция циркулирует в них, соединяя двоих в единое целое. И

еще долго так стояли они, чувствуя, что обрели нечто много более ценное, чем значил каждый из

них по отдельности.

И лишь много вечностей спустя Нинель тихо сказала:

—  Я так счастлива… Но неужели наше счастье должно стоить столь дорого? Тот ангел,

который хотел спасти меня… и другие…

Сказал ей Каэрдин:

— Смотри.

И она, по прежнему прижимаясь к нему, оглянулась и увидела гибкие темные фигуры,

скользившие в ночном небе вокруг них. И темные ангелы приветствовали своего вождя и его

возлюбленную.

Спросила Нинель:

— Ты воскресил их?

Сказал Каэрдин:

—  Нет. Я владею временем и вечностью; поэтому они никогда не умирали и никогда не

сражались с Клинком в безнадежной войне.

Сказала Нинель:

—  Владеешь временем и вечностью? Значит, ты — и в самом деле один из Элов, как

говорили мне?

Услышав это, Каэрдин рассмеялся.

— Покажи мне того, кто не является Элом! — Смеясь, сказал он. — Мое происхождение

не ниже и не выше твоего. Ты знаешь меня и, вслед за другими, полагаешь меня едва ли не

творцом мира, но я знаю Нинель, которая сотворила вечность и время, заполнила древо времени

многочисленными мирами, а миры населила людьми и животными, богами и демонами. И вот,

среди сотворенных ею созданий был некто Каэрдин, которого она полюбила и глаза которого

открыла, показав ему подлинную суть вещей; и вот уже Каэрдин, стоящий у истоков времени,

впервые встречает Нинель в одном из сотворенных миров.

— Я не понимаю. Значит, есть два древа времени?

— Нет, — сказал Каэрдин. — Только одно. Не только ты или я, но каждый из живущих

является  Элом  и каждый когда-либо  сотворил древо времени  или  когда-либо сотворит — тут

между «было» и «будет» нет разницы. То, что называют истинным «я» также можно назвать Элом,

ибо оно без труда вмещает в себя всю вселенную и является ее истоком. Я покажу тебе подлинную

суть вещей, возлюбленная моя.

И вот, он распахнул крылья, как будто бы собирался обнять все мироздание, и мироздание