различна праведность их, но именно их великое Служение хранит их. Однако, что будет (так

подумалось мне), если один из Стражей изменит своей сущности? За любую провинность они

вправе наказывать так, как хотят, но что будет, если на руки одного из них ляжет совершенно

невинная кровь? А чья кровь невиннее, чем кровь младенца, не умеющего еще говорить?

Таковым был первый элемент моего заклятья. Второй, как я говорил уже, усиливал его, а

третий должен был дать мне власть над отрезанным от своей Силы, обезумевшим Стражем.

Услышав все это, замолчали Лорды, ибо столь великой гордостью и столь великим ядом

были   наполнены   слова   Мъяонеля,   что   ошеломили   многих   из   них,   даже   и   тех,   кто   не   одно

тысячелетие уже были причастны к Могуществу и повидали многое.

Но сказал Король Времени — и показалось, что он единственный, кто не удивлен этим

рассказом:

—  Братья мои, хотя и повествование это вызывает у некоторых из вас отвращение, а у

других — зависть, не о том следует думать нам. Ибо Лорд Мъяонель рассказал нам о том, каким

он мыслил действие своего заклятья, и оказалась бы удачной его попытка или нет — этого мы не

знаем   и  никогда   не   узнаем,   ибо   волшебство  его,   смешавшись   с   другим   волшебством,   прежде

вложенным в клинок Келесайном, произвело то, что мы ныне имеем. И нам следует думать о том,

как   сложились   вместе   все   составляющие   элементы   и   каким   стал   конечный   результат   этого

волшебства, и каковы его свойства.

Сказали ему Лорды:

— Расскажи нам об этом, ибо кажется нам, что ты уже вполне постиг эти свойства.

Сказал Король Времени:

—  Не   я   один.   И   по  лицам   тех   немногих   из   вас,   уже   начинающих  чувствовать  общий

рисунок этой колдовской пряжи, вижу, что не ошибся я в своем понимании. Основа Силы этого

клинка была создана Келесайном и помощниками его, но Сила эта была слепа и пассивна, и во

многом подобна еще младенцу. Заклятье, сотворенное Мъяонелем, предназначалось не именно для

этого клинка, но для любого оружия в руке Тарнааля, и было нацелено на Стража, а не на клинок

его. Однако действие волшебства оказалось иным, и компоненты его, встретившись с имевшейся к

клинке основой, сложились в совершенно иную мозаику…

— Чистота, но не человечья, невинная, но не кровь… — прошептал Мъяонель.

— Да, — сказал ему Король Времени, — теперь ты понимаешь. Ибо человеческой кровью

— как символом крови всех живущих — уже закаляли этот клинок. Поэтому эта часть не оказала

своего действия. Получилось, однако, что ты закалил его чистейшей эссенцией, кровью того, кто

свят, кровью того, кто никогда не рождался, но кто умирает в каждом невинноубиенном ребенке,

кровью того, кто не ведает смерти, но кто обещан нам, как светлейшее и невиннейшее дитя из

всех, что когда-либо будет рождено в Сущем. В крови Судьи Стражей закалил ты этот клинок.

Спросил тогда Лорд-Кователь:

— Почему же Мъяонель не обрел над этим клинком власти? Ведь даже если так, все равно

— последний элемент его заклятья, определяющий и контролирующий, продолжал оставаться в

действии!

Сказал Король Времени:

— В действии? О чем ты говоришь? Неужели ты думаешь, что тварь, которую вскормили

эти четверо — Келесайн, Навранд, старейший из духов лунного света и Мъяонель — осталась

внутри   законов   нашего   мира?   Они   приманили   нечто   несуществующее,   и   сделали   его   более

существующим, чем ты или я, или все Сущее. Неужели ты думаешь, что и теперь, когда даже

святейшая кровь Судьи Стражей — лишь пища для этого клинка, возможно повлиять на этот

клинок   нашим   слабым   колдовством?   Нет,   даже   если   каким-то   образом   миры   и   уберегутся   от

уничтожения, что-либо подобное этому клинку более никогда не будет создано в Сущем.

Сказал тогда Мастер Леонардо:

—  И все же, я не могу понять одного. Пусть этот клинок так могуч и так велик, как вы

говорите. Но для чего ему убивать Стражей и разрушать все существующее? Я, Повелитель Зла,

лучше кого бы то ни было знаю, что зло не бывает беспричинным. В чем же причина его ярости?

Рассмеялся на эти слова Даиндар, Повелитель Боли, Владыка Преисподней и так сказал

Мастеру Леонардо:

— Не бывает беспричинным?! Странны твои слова, друг мой. Ты хорошо знаешь меня и

знаешь,   что   я   владею   Обителями   Боли,   даже   и   упоминание   о   которых   страшит   и   людей,   и

обитателей ада. Сила моя велика, но даже и не думая увеличивать ее, из чистого удовольствия

наслаждаюсь я муками пребывающих в Обителях и стараюсь как-нибудь усилить их страдания.

Многие называют это злом — так скажи мне, друг мой, в чем его причина?

Немедленно возразил ему Мастер Леонардо:

—  Ты   сам   дал   ответ   на   свой   вопрос.   Твоя   причина   —   в   удовольствии,   которое   ты

получаешь от истязания. Но если бы эти действия не приносили тебе удовольствия, не были бы

тебе привычны, не давали бы тебе Силу и не наделяли бы могуществом — стал бы ты мучить

существ, заточенных в Обителях?

И когда промолчал Даиндар, вновь спросил у хозяина Башни Времени Мастер Леонардо:

— В чем же причина ярости этого клинка? Что ведет его? Что заставляет его разрушать, а

не   созидать,   или   не   пребывать   в   покое,   или   не   заниматься   еще   чем-нибудь,   нам   совершенно

непредставимым?

Сказал Мъяонель Мастеру Леонардо:

—  Кажется, я могу ответить на твой вопрос. Ибо если первоначальное состояние этого

клинка — великая Сила, не относящаяся ни к тому, что мы называем добром, ни к тому, что мы

называем   злом,   то  я,   отчасти  невольно,   отчасти  —  по  своей  глупости,   поспособствовал  тому,

чтобы эта Сила стала выражена на нашем уровне существования только как зло и чтобы одна

ненависть   вела   ее   и   управляла   ею.   Ибо,   найдя   на   Вороньем   Острове   шкатулку,   некогда

принадлежавшую   Гасхаалю   и   поместив   в   шкатулку   свое   оружие,   я,   хотя   и   чувствовал,   что

шкатулка хранит в себе его ненависть, пренебрег этим обстоятельством и даже включил саму

ненависть в качестве одного из вторичных элементов в свое заклятье. По сравнению с силами, с

которыми   мы   играли,   ненависть   была   лишь   песчинкой,   но   когда   все   сложилось   иначе,   чем

предполагал я в начале, очевидно, именно ненависть стала первым толчком в выборе меж злом и

добром.

Молвил Король Времени:

— Теперь все, что следовало сказать, сказано. Следует нам подумать о том, как остановить

это зло.

Заговорили   тогда   Лорды   наперебой,   ибо   казалось   им   нетрудным   изобрести

противозаклятье, долженствующее разрушить волшебство клинка. Но, слушая их, качал головой

Король Времени.

Сказал он им:

— Все, что я слышу от вас, или не под силу нам, или ни к чему не приведет. Не следует

мерить   все   одной   мерой.   Ибо   хотя   одинаково   легко   бросить   камень   и   неосторожным   криком

вызвать   обвал   —   однако   можно   поднять   камень   и   вернуть   его   на   место,   но   как   остановить

лавину?..   Меж   тем,   клинок   этот   уже   достиг   западного   направления   и   Зверь-Страж   готовится

вступить в битву с ним.

Повинуясь   жесту   руки   его,   явилось   перед   Лордами   видение   —   как   будто   бы   сквозь

прозрачное окно смотрели они. Увидели они Силу, пронзающую Сущее, Силу, заключенную в

клинке. Увидели они затем Зверя-Стража, Хранителя Запада. В тысячах обликах пребывал он, не

знающий ни сомнения, ни страха. И была битва меж ними, но вскоре поразил Стража пришелец,

во всех обликах поразил его, и развеял его силу, и рассек его сущность. После того устремился