Здравый смысл молодого человека попробовал противиться эмоциональному порыву, но был заглушен и накрыт нарастающей волной любви и желания помочь ей.

Вскинув на плечи спортивную сумку, он быстро расплатился с администратором отеля и, перебежав улицу, помчался к женщине, призывавшей его.

– Я знала, что ты придешь! – воскликнула она, протягивая к нему руки, когда Эрик ворвался в ее номер.

Скинув сумку с плеч, он молча бросился к ее ногам и, обняв их, положил повинную голову на ее колени. Аурелия гладила его волосы.

– Я знала, что ты вернешься, что ты не покинешь меня, – счастливо бормотала она, нежно гладя его по голове. – Как я люблю тебя, дай мне побыть с тобой мои последние дни…

Услышав эти слова, Эрик поднял на нее глаза, полные слез.

– Прости меня. – Он поднес ее руки к губам и прижался к ним. – Я должен был сказать тебе. Шкатулка у меня.

… Аурелия заключила его в объятия и крепко поцеловала в губы. Правда, поцелуй был не страстным, а, скорее, материнским, но молодой человек чувствовал себя безмерно счастливым.

– Я так и знала, что ты поможешь мне! Давай ее скорее! – Она вскочила с кресла, почти оттолкнув Эрика, не успевшего подняться с колен.

Сидя на полу, он вытащил шкатулку и, сбросив куртку, протянул ее своей любимой. Она села на ковер рядом с ним и прежде, чем открыть крышку, долго рассматривала ее, гладила старинное дерево, водила пальцем по серебряным узорам и уголкам. Потом она открыла крышку, высыпала прямо на пол ее содержимое: катушки и клубки ниток, коробочки с иголками и булавками. Аурелия, как заправский антиквар, рассматривала каждый миллиметр шкатулки, поворачивая ее так и этак. Эрик внимательно наблюдал за ней, но так и не понял, почему ее палец остановился именно на правой боковой стороне. Она поднесла шкатулку к глазам, поддела ногтем какую-то дощечку, и та легко открылась, как крохотная дверца. За ней обнаружилось колесико с нанесенными буквами.

Аурелия была счастлива. Это было видно по ее сияющим глазам, глядевшим куда-то вдаль, а может быть, внутрь себя. На ее лице блуждала улыбка Джоконды. Губы что-то шептали. Эрик понял, что она что-то вспоминала. Наверное, шифр, подумал он.

– O vitam misero longam, filici brevem,– четко прошептала она.

Эрик затаив дыхание, попытался запомнить эту фразу.

– Долга жизнь несчастному, коротка счастливому, – с удовольствием перевела Аурелия.

Мудрое напутствие для жаждущего вечной жизни, усмехнулся молодой человек.

– У тебя есть карандаш? – спросила она.

Эрик вытащил из бокового кармана джинсов маленькую шариковую ручку и протянул ей. Пока она оглядывалась по сторонам в поисках бумаги, он быстро вырвал листок из своего блокнота. Аурелия задумчиво взяла его из рук Эрика, наверное, в ту же секунду забыв о его присутствии. Она написала фразу на листке, а затем, стала крутить колесико и поставила напротив еле заметной риски букву O. Выждав несколько секунд, она стала подводить к риске другую букву V. Теперь Эрик понял, что она поочередно набирает первые буквы каждого слова фразы на латинском языке: O VITAM MISERO LONGAM, FILICI BREVEM.

Шесть раз провернула Аурелия колесико, подводя к метке первые буквы шести слов фразы на латыни. И замерла в ожидании одного из самых главных моментов в ее жизни. Она намеренно оттягивала его, и Эрик хорошо понимал это. Сейчас решится все – и для нее, и для Рона Дагса, и для него самого.

Аурелия аккуратно нажала на боковую стенку шкатулки, и ее дно медленно сдвинулось в сторону, обнаружив под ним еще одно отделение. Эрик еще ближе придвинулся к Аурелии и увидел на втором донышке желтый, похожий на пергамент, полупрозрачный листок, сложенный в несколько раз. Сердце Эрика билось так, что его стук, наверное, слышала Аурелия.

Она подняла руку и хотела вытащить листок, но передумала. Не обращая внимания на молодого человека, не считая нужным делиться с ним своими намерениями, она вытащила из косметички тонкие щипчики, аккуратно поддела ими листок и медленно потянула вверх.

В этот момент – о ужас! – листок превратился во множество желтых чешуек, медленно, как снежинки, падающих на ковер: листок рассыпался, как только к нему прикоснулись.

– Боже! – ахнула Аурелия. – Какой ужас! Что это? Почему так?

Теперь она вспомнила об Эрике и с мольбой повернула к нему вопрошающие глаза.

– Пергамент не выдержал соприкосновения с влажным воздухом и светом, – предположил Эрик. – Так бывает, когда бумага или ткань много веков находится в сухом темном безвоздушном пространстве.

– Что же теперь делать? – растерянно проговорила Аурелия.

– А ничего! – воскликнул Эрик, вдруг почувствовав, как у него гора свалилась с плеч. – Жить и радоваться!

Аурелия в изнеможении опустилась в кресло и подперла рукой бледное лицо.

– … Радоваться жизни последнюю неделю жизни… – В ее голосе слышалось тихое отчаяние.

– Не горюй! – Эрику хотелось отвлечь ее от мрачных дум. – Давай поедем на побережье в Ла Хойю или на пляжи в песчаные дюны, где нам было так хорошо. Забудем обо всем и будем любить друг друга!

Но она молчала. Он силой поднял ее из кресла и прижал к своей груди. Она безвольно опустила голову. Молодой человек пытался растормошить ее: он стал говорить ей нежные слова, называя ее самой прекрасной в мире, самой любимой и бесконечно желанной. Теперь она не возражала ему, как бывало прежде, не отталкивала, гневаясь, не отворачивалась. Ему удалось поцеловать ее в губы, но эти губы были холодны, как лед, и он в недоумении разжал свои объятия.

Аурелия опустилась в кресло. На ее устах появилась улыбка Джоконды, но в ней больше не было иронии и легкого кокетства. Теперь она напоминала улыбку Сфинкса или Будды – в ней таилась тайна вечности и полная отрешенность от земной суеты. Эрику показалось, что она смирилась со своей судьбой, и уже слышала голоса, призывающие ее.

Молодой человек опустился на колени и стал собирать в шкатулку мелкие чешуйки желтого пергамента, стараясь не проглядеть самую мелкую частичку. По крайней мере, будет, что представить мистеру Дагсу, думал Эрик, уже представляя, как он будет рассказывать ему о подробностях своих приключений в Сан-Диего.

– Да-да, отвези ее Рону, – мягко проговорила она. – Только сейчас я поняла всю бренность и… глупость нашего с ним противостояния, и подлость моей мести бедному Уильяму. Теперь эта шкатулка больше ничего не стоит. И моя жизнь тоже…

Эрик закрыл шкатулку и опустился на ковер рядом с нею.

– Тебе надо как следует отдохнуть. – Он взял ее руку и приложил к губам.

Ее пальцы были холодны, но запястье и ладони теплы и даже горячи.

Как странно, подумал он, водя ее рукой по своим губам. В нем снова поднималась жалость к этой несчастной женщине, смешанная с болью и отчаянной любовью.

– Езжай, милый мальчик. – От горечи ее интонации у Эрика едва не брызнули слезы. Он уткнулся головой в ее колени, и она стала медленно гладить его волосы. – Все еще будет, ты увидишь…

Эрик удивленно поднял на нее глаза, не поняв смысл сказанных ею слов. Но она мягко посмотрела на него и приложила палец к губам, прося больше ни о чем не расспрашивать.

– Я завтра же приеду к тебе! – воскликнул он, но, быстро прикинув в уме время в пути и пребывание в Денвере, поправился: – Ну послезавтра, обязательно, верь мне! А ты жди меня здесь и отдыхай, я прошу тебя. Ты обещаешь ждать меня здесь?

Она прикрыла глаза, и Эрик расценил это как знак согласия.

– Вот уже не ожидал! – Рон Дагс вместе с дочерью вышел навстречу широко улыбающемуся Эрику.

Молодой человек нашел, что с тех пор, как он видел ее в последний раз, Роуз похорошела и, похоже, повзрослела. Даже в ее одежде появились спокойные тона. Эрику было приятно видеть вместе отца и дочь.

– Эрик! Как классно, что ты приехал! – обрадовалась Роуз и, приподнявшись на цыпочки, чмокнула его в щеку. – Я сейчас уезжаю на уик-энд вместе с Биллом. Я обязательно должна познакомить тебя с ним.