Однако эта тишина и спокойствие иногда нарушались шумом, доносившимся из замка. Биче сразу же начинала прислушиваться, слабый румянец появлялся на ее лице, и она спрашивала у матери:

— Он приехал?

Эрмелинда поспешно выходила из комнаты и, возвращаясь, всякий раз отрицательно качала головой, хотя и добавляла при этом слова надежды и утешения.

К вечеру больная, которой становилось все хуже и хуже, снова захотела увидеться с родными.

— Послушай, дочь моя, — сказал ей отец. — Отторино еще не приехал, но мы ждем его сегодня вечером.

Биче взволнованно воскликнула:

— Отторино! Мой муж! Мой дорогой муж! Если бы я смогла увидеть его прежде, чем умру!

Эрмелинда и граф с трудом сдерживали рыдания и не могли вымолвить ни слова. Несколько секунд все молчали. Тем временем Лауретта принесла больной подкрепляющее питье, а сама села в кресло около кровати, но, сломленная усталостью и волнениями, вскоре опустила голову на одеяло и уснула. Как только Биче это заметила, она, не снимая руки с ее плеча, сделала знак присутствующим, чтобы они замолчали и не шумели. Она сама, продолжая говорить с исповедником, понизила и без того уже слабый голос, и благочестивый монах, растроганный этой благородной заботливостью, поступил точно так же. Вначале Биче ежеминутно просила поправить одеяла и подушки: ей хотелось то привстать, то перевернуться на другой бок, как это часто бывает с больными, которые от страданий не находят себе места; но теперь она старалась лежать неподвижно и сдерживала дыхание, боясь разбудить свою дорогую Лауретту, и только смотрела на нее любящим и ласковым взглядом. Когда Лауретта проснулась, начало уже светать и свет лампы, стоявшей рядом с кроватью, побледнел в лучах зари, падавших из окна напротив.

Проснувшаяся Лауретта удивленно обвела комнату взглядом, не понимая, где она находится, но тут ее взор упал на Биче, которая, нежно улыбнувшись, сказала ей:

— Ты со мной, с твоей Биче.

Лауретта смущенно опустила голову, стыдясь, что телесная немощь заставила ее на некоторое время забыть о своей госпоже. Но та, хотя и не угадала чувства Лауретты, сумела быстро ее утешить, отвечая благодарностью за каждую услугу, которую Лауретта оказывала ей с еще большей энергией и нежностью, чем прежде.

Через час после восхода солнца Биче сказала, что она устала и хочет поспать. Она опустилась на подушки, закрыла глаза и через некоторое время заснула тревожным лихорадочным сном. Вдруг она встрепенулась, словно от толчка, подняла голову и снова упала на подушки. Холодный пот выступил на ее лбу, дыхание стало прерывистым, пульс исчез. Все пришли в ужас, думая, что это конец. Однако это был всего лишь мимолетный приступ сердечной слабости, от которого она вскоре оправилась. Оглядевшись и видя всеобщее отчаяние, Биче ласково сказала:

— Отчего вы плачете? Видите, я опять с вами.

Все столпились вокруг ее кровати, а она, немного отдышавшись, обратилась к матери и продолжала:

— И все же я чувствую, что жизнь уходит от меня, что близится мой час. Будьте тверды и выслушайте мои последние слова, последнее желание моей души.

Она сняла с пальца кольцо и передала его матери, говоря:

— Мне дал его в вашем присутствии Отторино. Это символ уз, которые были такими краткими. Если вы его еще увидите, отдайте ему это кольцо и скажите ему, что сейчас, в этот миг, я прошу его только об одном: во имя его любви ко мне, пусть он ни с кого не требует ответа за то, что мне пришлось вынести на этом свете.

Она минуту отдыхала, а потом слабым кивком указала на служанку, стоявшую в ногах кровати, и проговорила:

— Мне не нужно напоминать вам о ней — вы всегда ее любили, но после всего того, что она из-за меня перенесла, она стала мне близка, как сестра, так пусть же она будет вам дочерью… Она будет более послушной, чем я… ведь вы меня слишком баловали. — И, повернувшись к Лауретте, она спросила: — Ты обещаешь мне это?

— Да, да, — отвечала та, — я никогда, до самой смерти не покину вашу мать, я всегда буду с ней и всей душой буду принадлежать ей.

Чувствуя, что силы оставляют ее, больная замолчала. Некоторое время она дремала, потом, медленно открыв глаза, посмотрела в окно, через которое лились солнечные лучи, и прошептала про себя:

— О мои любимые горы!

Мать подошла к ней поближе, и Биче все более слабеющим и прерывающимся голосом с трудом проговорила:

— Там, на кладбище в Лимонте, в той капелле… где покоится мой бедный брат… где мы молились… и столько раз вместе плакали… Похороните меня рядом с ним… Вы будете приходить туда и оплакивать нас обоих… Эти добрые люди будут молиться за меня… Передайте им всем мой поклон… И бедная Марта… ведь ее сын тоже покоится в этом месте…

Но внезапно царившую в комнате торжественную тишину нарушил донесшийся с лестницы звук торопливых шагов. Все взоры обратились к двери. Жена управляющего встала, пошла навстречу двум людям, появившимся в комнате, и обменялась с ними какими-то словами. Один из пришедших остановился у порога, а другой, бросившись в комнату, упал на колени перед кроватью и начал целовать одеяла, обливая их слезами.

Эрмелинда, граф и Лауретта сразу же узнали Отторино, другие же догадались, что это он.

Юноша только что прибыл из замка Бинаско вместе с человеком, именем которого его держали там в заточении и который сам прибыл туда, чтобы его освободить.

Потревоженная этим шумом, умирающая с трудом приоткрыла глаза, но не увидела вновь прибывшего, так как его заслоняли другие, и спросила, что случилось.

— Как?.. Отторино? — пролепетала умирающая, напрягая последние силы, чтобы произнести это имя.

И в глазах ее вновь блеснул угасавший было свет; она протянула ему руку, которую он прижал к измученному лицу. Через минуту Биче нежно отняла у него руку и, показывая пальцы, стала кивать в сторону матери. Тогда Эрмелинда быстро сняла кольцо с пальца и вручила его Отторино, который, поцеловав его, сказал:

— Я унесу его с собой в могилу.

Марко стремительно вышел из комнат жены управляющего, за ним бросился Отторино, который среди тревог этого рокового утра не переставал почтительно заботиться о своем господине; ему необходимо было в этот миг забыться, встряхнуться, сделать что-нибудь, чтобы прийти в себя, чтобы вновь вернуть ясность рассудку, потрясенному страшным ударом.

Великий воин тер рукой лоб и глаза, словно пытаясь прогнать пелену мрака; он широкими шагами прошел по галерее, поднялся по лестнице и остановился перед какой-то дверью, не зная, войти или нет. Тут ему вдруг стало душно, он почувствовал, что ему необходим свежий воздух, и пошел по лестнице дальше вверх. Он поднимался все выше и выше, пока не очутился на верхней площадке башни. Здесь он остановился, окинул взглядом открывавшуюся сверху панораму, взглянул на солнце, окутанное пылающими облаками, и, наконец опустив голову на грудь, скрестив руки, прислонился к стене и надолго замер в молчании. Глаза его были сухи, лицо — мрачно и насупленно, на широком лбу, который то и дело пересекали морщины, читались сменявшие друг друга жестокие мысли.

Через минуту он заметил стоявшего неподалеку юношу, который поднялся на башню вместе с ним и теперь молча смотрел на него. Марко спросил его:

— Почему ты ее покинул?

— О ней заботятся родные, — отвечал Отторино.

— Да, ты прав, — продолжал Висконти, — нам не следует терять время на сетования, когда надо действовать. А сейчас спустись по этой лестнице: на первом этаже находится комната судьи, — скажи ему, чтобы он прислал сюда Пелагруа. Я хочу сам его допросить. Ты тоже приходи: мне понадобится твоя помощь.

Отторино, казалось, на миг заколебался, но Марко, угадав его мысли, сказал:

— Иди не сомневаясь. Как я смогу прожить остаток своих дней, если буду знать, что кровь не отмщена и подлость не наказана? За причиненные страдания расплачиваются страданиями… За… Нет, Марко не умрет, как последний негодяй, не отомстив врагу.