Марко Висконти, окруженный знатнейшими миланскими юношами, сидел в одной из палат своего дворца в ожидании обеденного часа. Всегда блистательно щедрый, когда он чествовал своих друзей и сеньоров, в эти дни он удвоил обычную пышность, доведя ее до великолепия и расточительности, чтобы привлечь к себе новых сторонников и поразить толпу, столь падкую до всякой роскоши. Летописцы отмечают, что великолепием празднеств и пиров, изысканностью нарядов и конских украшений, богатством выходов в сопровождении знатных юношей, пажей и оруженосцев он далеко превзошел своего племянника Адзоне, ставшего владетельным князем Милана.

Одним из главных действующих лиц в этом кружке был Лодризио Висконти, брат самозванного настоятеля монастыря святого Амвросия, ближайший советчик Марко и вдохновитель всех его тайных интриг. Это был видный человек лет сорока, с характером незаурядным, но буйным и беспокойным, который уже стал притчей во языцех, а впоследствии приобрел слишком постыдную известность. Лодризио давно ненавидел Отторино — и из зависти к юному рыцарю, ибо он видел, что Марко отдает предпочтение юноше, в то время как ему хотелось самому быть единственным наперсником своего господина, и из-за судебной тяжбы касательно родового поместья в Кастеллетто на Тичино, которое в конце концов отошло к Отторино. Марко старался их помирить, и с некоторых пор могло показаться, что они стали относиться друг к другу немного лучше. Однако Лодризио не забыл старой обиды и всегда был начеку, выжидая удобной минуты, чтобы погубить своего соперника.

Паж возвестил о прибытии графа дель Бальцо. Глаза присутствующих обратились к двери. Граф вошел, держа за руку дочь. Марко в смятении устремился им навстречу. Когда он увидел Биче, вошедшую в зал с опущенными глазами и разлитым по лицу стыдливым румянцем, ему показалось, что перед ним ее мать, что он видит подлинную Эрмелинду, и его охватило волнение. Однако он сумел сдержаться, встретил отца с учтивым достоинством, с приветливым лицом и ласковым взглядом, который тем не менее внушал почтение, а дочери оказал внимание, подобающее девице знатного рода, и развлекал ее веселым разговором, пока не вошли пажи и не объявили, что обед подан. Все перешли в другой зал. Марко усадил Биче по правую руку от себя, графа — по левую, а остальные приглашенные разместились вокруг стола.

Мы не станем задерживаться на распорядке и церемониале этого пиршества, которое, конечно, не отличалось такой же роскошью, как пиры, устраивавшиеся в особо торжественных случаях, однако в наши дни могло бы составить честь любому самому богатому и пышному двору Европы.

Стол украшали тончайшие скатерти и салфетки, отделанные кистями и бахромой, с вышитым посредине изображением змеи; драгоценная посуда, сверкающие золотые и серебряные блюда; всевозможные яства из разных местностей, приправленные причудливыми соусами разнообразных оттенков, позолоченные рыбы, павлины, тщательно украшенные собственными перьями и столь искусно установленные на столе, что они казались живыми; лесная дичь, медвежонок со слегка посеребренной шерстью, золотыми когтями и зубами и со свечой во рту. При каждой смене блюд подавались большие чаши с душистой водой для омовения рук, изысканные вина разливались в прекрасные чеканные кубки из драгоценных металлов и изящные хрустальные бокалы, украшенные узорами, цветами и звериными мордами.

Когда гости пили последний кубок, в залу вошли двенадцать пажей в двухцветных — красно-белых — штанах и куртках. Они внесли праздничные подарки. Одни удерживали на кожаных поводках борзых, гончих или легавых собак в бархатных ошейниках, со сворками из цветного сафьяна; другие несли на красных нарукавниках обученных для разных видов охоты благородных соколов, ястребов и кречетов с красными колечками на ногах, белыми ремешками и в колпачках, украшенных жемчугами, серебряными колокольчиками и маленькими гербами со змеей; третьи держали в руках шпаги с позолоченными эфесами, стальные шлемы, плащи и мантии из рытого бархата, с шелковыми поясами, жемчужными пуговицами и золотыми кистями.

При появлении пажей с дарами Марко заметил, что у них нет ничего, что можно было бы преподнести благородной девице. Он знаком подозвал к себе оруженосца, и тот, выйдя на минуту из зала, вернулся с жемчужным венцом на золотом подносе. Тогда Марко Висконти встал из-за стола, взял венец в обе руки, преклонил колено перед Биче и, снова поднявшись, бережно возложил его на ее голову.

— Да благословит господь королеву нашего пира, — сказал он, и все присутствовавшие ответили криком одобрения.

После этого Марко попросил девушку «придать (как он выразился) особую ценность его скромным дарам, раздав их собственноручно рыцарям и баронам, удостоившим его своим посещением». Биче встала, и все гости последовали ее примеру. Марко вызвался служить ей оруженосцем. Он повел ее от стола к столу и, получая от пажей дары, передавал ей одну вещь за другой; девушка с величайшим изяществом вручала их тому, кто оказывался перед ней, а удостоенный ее милости, преклонив колено, целовал край одежды прекрасной дарительницы. Отторино достался стальной шлем с эмалевым гребнем, и кое-кто заметил, что рука смущенной королевы задрожала, когда она вручала дар молодому рыцарю; впрочем, это могло быть вызвано и тем, что шлем был слишком тяжел для нежной ручки девушки.

Последним получал подаррок граф дель Бальцо, котором Марко приготовил великолепного кречета. Подобно остальным, граф преклонил колено перед дочерью и поцеловал край ее платья, но, вставая, он не смог сдержать порыва отцовских чувств, заключил ее в объятия, поцеловал в лоб и проговорил:

— Дочь моя, да благословит тебя бог!

Это вызвало новый взрыв восторга во всем зале.

Когда шум утих, Марко сказал девушке:

— Прекраснейшая и милосерднейшая королева, неужели среди всех осчастливленных вами я один останусь без вашей милости? Если моя просьба не слишком дерзка, могу ли я надеяться получить из ваших рук какую-нибудь ленту, шнурок, нитку в знак того, что вы согласны признать меня своим вассалом?

Девушка смутилась и растерялась, но отец сказал ей:

— Скорее… дай ему что-нибудь… ну, что-нибудь… какое-нибудь из твоих украшений.

Биче повиновалась и сняла с запястья расшитую золотом ленту, которую Марко принял из ее рук, опустившись перед ней на одно колено.

Встав из-за стола, гости разбились на отдельные кучки и принялись обсуждать новости, главным образом о папе и антипапе. Граф тотчас же овладел разговором, пустив в ход всю свою латынь и каноническую ученость, и молодые люди, не умевшие говорить ни о чем другом, кроме как о своем коне и мече, только таращили глаза на столь удивительного эрудита. Но мало-помалу слушатели устали, им надоело восхищаться и все принимать на веру. Вспомнив, что и у них есть языки, они один за другим стали отходить от оратора, возле которого осталось всего три-четыре человека, да и те, как только граф перестал внушать им страх, под тем или иным предлогом примкнули к новому кружку, состоявшему только из людей, перебежавших в него из первого.

Там разговор шел о турнире, который в этот день было решено устроить, чтобы отпраздновать избрание Адзоне Висконти имперским наместником. После множества вопросов и ответов Лодризио извлек из-за пазухи пергаментный свиток и сказал:

— Вот подлинный вызов, который объявляли глашатаи.

Все присутствовавшие столпились вокруг него, и он начал читать:

— "Слушайте, слушайте, слушайте! Господа князья, бароны и дворяне, я извещаю вас о великом и благородном состязании, о турнире и пышном празднестве, которое состоится в городе Милане, в Ломбардии, через месяц, считая от нынешнего дня.

Дабы покончить с праздностью, показать себя, отличиться в воинском деле и снискать благосклонность прекраснейших и благороднейших дам, которым мы служим, а также для того, чтобы выразить ликование города и всего герцогства по случаю назначения знаменитого и великодушного Адзоне Висконти имперским наместником, мы, рыцари, чьи имена подписаны ниже, решили устроить турнир и состязание, на котором от восхода и до заката солнца будем держать поле, готовые принять вызов любого миланского или чужеземного рыцаря.