И каждый раз, произнося ее имя, я чувствовал, как в крови будто вспыхивает пламя. Мысли устремлялись к нашей последней встрече, к поцелую. Для чего она это сделала? И как его воспринимать? Как случайный порыв? Попытку поддержать меня в миг отчаяния? Или последнее дружеское «прощай»? Что такого увидела она во мне, чтобы подвергать себя огромному риску? Я повторял ее слова, сказанные перед расставанием. В тебе есть нечто особенное. Я поняла это при первой же нашей встрече, когда посмотрела в твои глаза.

Нечто особенное… Ты слышишь, Софи? Иногда я даже чувствовал, что краснею.

Однажды вечером, когда я возвращался в деревню после посещения кладбища, ко мне прямо на улице подбежал Одо.

— Скорее, Хью, тебе нельзя возвращаться. Ты должен спрятаться!

— Что случилось?

Вместо ответа он протянул руку. Я повернулся и увидел приближающихся к каменному мостику четырех всадников. Один, важного вида толстяк, был в ярких одеждах и шляпе с плюмажем на голове.

Сердце мое дрогнуло и остановилось.

— Это бейлиф Болдуина, — сказал Одо. — И с ним трое солдат. Если они увидят тебя здесь, нам всем несдобровать.

Я быстро отступил за деревья, лихорадочно соображая, что делать. Одо прав — я не мог вернуться. Но что, если кто-то меня выдаст? Конечно, можно убежать, но город… Город призовут к ответу.

— Принеси мне меч, — сказал я.

— Меч? Ты видишь солдат? Уходи. Беги что есть сил. Представь, что нищий стянул у тебя кошелек.

Пригнувшись к земле, чтобы никто не заметил, я побежал к лесу, подступавшему к деревне с востока, перешел речку по мелководью и укрылся в кустах.

Площадь была передо мной как на ладони; я видел, как бейлиф въехал на нее с таким самодовольством, что ему позавидовал бы и Цезарь.

Собравшаяся толпа встревоженно гудела. Хороших новостей от гостя не ждали — только увеличения податей да новых указаний.

Бейлиф достал из сумки два документа.

— Добрые граждане Вилль-дю-Пер… — Он откашлялся и продолжал: — Ваш сеньор и господин, Болдуин, приветствует вас, своих подданных. В соответствии с законами страны, действующими в правление Филиппа Капета, короля Франции, герцог Трейльский, Болдуин, объявляет, что каждый, кто приютит у себя или окажет иную помощь преступнику по имени Хью де Люк, трусливому убийце и дезертиру, будет считаться его сообщником и понесет немедленное и суровое наказание. Для тех, кто не понял, объясню, что такого сообщника повесят за шею, пока он не умрет.

Кроме того, земли, собственность и прочее имущество пособника подлежат безотлагательному изъятию, конфискации и возврату в собственность герцога, а все ближайшие родственники, то есть супруг или супруга, дети и внуки, свободные или крепостные, будут обязаны нести пожизненную службу своему сеньору.

Кровь закипала у меня в жилах. Город наказывали за мои преступления. Люди теряли все: нажитую нелегким трудом собственность, землю, которую обильно полили своим потом, семью… Затаив дыхание, я ждал. Меня мог выдать кто угодно: женщина, доведенная до отчаяния и испугавшаяся угроз; неразумный ребенок…

Бейлиф обвел толпу презрительным взглядом и грязно выругался.

— Думаете? Подумайте хорошенько.

Тишина над площадью повисла такая, словно все разом затаили дыхание. Но никто не проронил ни слова. Никто.

И тогда вперед выступил отец Лео.

— Наш сеньор, Болдуин, мудрый и милостивый господин. Мы снова убедились в этом.

Бейлиф пожал плечами.

— Иначе нельзя, святой отец. Нам донесли, что этого негодяя видели в здешних краях.

— А что в другом документе? — крикнул кто-то из толпы. — Какие хорошие новости ты принес нам, бейлиф?

— Чуть не забыл… — Бейлиф улыбнулся, почесал голову, развернул пергамент и, не читая, пришпилил его к стене церкви. — Увеличение податей и сборов. На десятую часть. Всех без изъяна.

— Что? — выдохнула толпа. — Несправедливо. Такого не может быть. Мы не согласны.

— Могу только посочувствовать. — Бейлиф равнодушно пожал плечами. — Причины вам известны. Сухое лето, плохой урожай, много скота пало…

Он оборвал себя на полуслове. Как будто увидел что-то. Взгляд его уперся в постоялый двор. Я замер.

— Не тот ли это постоялый двор, что несколько недель назад был сожжен до основания? Не тот ли это постоялый двор, который принадлежал преступнику, которого мы ищем? — Все молчали. — Кто посмел отстраивать его заново? Если я правильно помню, последний его владелец… плохо кончил.

Люди беспокойно зашевелились.

— Я спрашиваю, кто его отстраивает?

Он наклонился и поднял с земли камень.

Все, подумал я. Это конец.

— Его отстраивает город, — прозвучал над площадью звучный голос. Отец Лео выступил вперед. — Нам нужен постоялый двор.

В глазах бейлифа вспыхнули злобные огоньки.

— Весьма похвально, святой отец. И очень благородно. Тем более что такие уверения я слышу от человека, в честности которого никто не сомневается. Тогда скажите мне, кто будет им управлять?

Снова молчание.

— Я! — Мари, жена мельника, встала рядом с отцом Лео. — Я буду присматривать за постоялым двором, пока мой муж чинит мельницу.

— Какая расторопность! Что ж, хороший выбор, если принять во внимание, что у вас, кажется, нет наследников, которым перешла бы мельница.

Бейлиф смотрел на Мари и, наверно, никак не мог решить, верить ей или нет. Наконец он бросил на землю камень, который все еще держал в руке, и положил руку на седло.

— Надеюсь, вы меня не обманули. Возможно, в следующий раз я задержусь здесь подольше. — Его взгляд снова уперся в Мари. — И тогда у меня будет возможность удостовериться в вашем гостеприимстве.

Едва бейлиф и солдаты скрылись из виду, как по городу прокатилась волна паники. Выбравшись из укрытия, я направился к площади, благодарный своим землякам — никто из них не сказал против меня ни слова. Но настроение людей заметно изменилось.

— И что нам теперь делать? — вопрошал, качая головой, перепуганный до смерти Мартин. — Ты все слышал, Хью? Эта сволочь что-то подозревает. Долго ли нам удастся притворяться, что мы ничего не знаем?

— Если герцог заберет землю, мы все погибнем, — добавил бледный от страха Жан Дье, крестьянин, у которого было несколько детей. — Без земли нам не на что рассчитывать.

Люди снова собирались вокруг меня, встревоженные, напуганные, злые. Многие видели во мне корень всех бед.

— Если хотите, чтобы я ушел, я уйду, — сказал я, опустив голову.

— Дело не в тебе, — пробормотал портной и огляделся, ища поддержки. — Все боятся. Мы только-только начали оживать. Если солдаты Болдуина вернутся…

— Они вернутся, Мартин, можешь не сомневаться. И будут возвращаться снова и снова. Независимо от того, уйду я или останусь.

— Мы приняли тебя, — крикнула жена пекаря. — Чего еще ты от нас хочешь?

Я подошел к постоялому двору. Где-то там, в его руинах, жила частичка души Софи.

— Неужели вы думаете, что я таскал камни и бревна и возводил стены только для того, чтобы кто-то снова все разрушил? Я обещал жене, что восстановлю наш дом. И я не собираюсь отказываться от своего обещания.

— Мы все тебя понимаем, Хью, — заговорил портной. — И чувствуем то же, что и ты. Но что нам делать? Как остановить их?

— Мы должны защищаться, — крикнул я.

— Защищаться? — шепотом повторила толпа.

— Да, защищаться. Положить конец беззаконию. Сказать «хватит!». Драться. Показать им, что мы не сдадимся, не покоримся, не отступим.

— Предлагаешь драться с нашим сеньором? Но мы связаны с ним клятвой.

— Я уже говорил. Откажемся от клятвы.

Откажемся от клятвы. Слова эти, громко прозвучавшие над площадью, заставили людей замолчать.

— Если мы это сделаем, то совершим измену.

Портной покачал головой.

Я повернулся к мельнику.

— Ты тоже так считаешь, Жорж? Разве убийство твоего сына меньшее преступление? А ты как думаешь, Марта? Ведь твой муж лежит в земле неподалеку от моего Филиппа. Разве он совершил измену, когда встал на защиту собственного дома? А чем провинился мой ребенок, которого бросили в огонь?