— Ты что? Откуда возник? И с чего вдруг взял, что я следователь?

— Дак ведь мы-ы… — рабочий разводил руками и смеялся. — Мы вас все-ех… Ты следователь. А еще участковые, дежурные, из вытрезвителя ребята… Вы смотрите только у нас! Чтобы все по совести, понятно?! Чтобы — у-ыххх!.. — Он поднял кулаки к небу, раскорячился и запрокинул вверх лицо.

«Э, у меня же нет денег! — вспомнил Носов. — Могут понадобиться, запросто!» Вернулся в отдел. Куда толкнуться? Лилька утром специально выгребла почти все, чтобы не напился, оставила какую-то мелочь.

Стукнул в дверь начальника БХСС Кочева:

— Виктор Андреич, ссудите червонец!

Майор открыл сейф, вынул радужную бумажку, протянул следователю:

— За баян!

Летом Носов расследовал квартирную кражу, там баян был приобщен к делу как вещественное доказательство и два месяца простоял в кабинете. В свободные и тихие часы майор уносил его к себе и играл в свое удовольствие. Или выпрашивал его на свои дежурства.

Славка сидел за столом, строчил какую-то бумагу. Свои дела он мог вершить в любом состоянии. В углу тесного кабинета, между столом и стеной, валялись кровавые тряпки, большой щербатый топор лежал сверху.

— Опять душегубство? — кивнул в ту сторону Михаил.

— Да, хватает этого добра…

Парень, удмурт из дальнего таежного села, дезертировал из стройбата; месяц бродяжничал, пробираясь домой. Когда явился, мать — отца у него не было — рассказала со слезами, что начальник лесопункта не дает машину привезти дрова, обозвал ее прилюдно прогульщицей и пьяницей. Распив с матерью купленную ею бутылку, парень залез ночью через ограду в дом начальника и зверски перерубил топором всю семью вместе с ним самим.

— М-да… Кругом мрак и туман… Так какая новость-то, не томи!

— Не очень хорошая новость… Серега Гулевич умер. Рак, загнулся в два месяца. Помянем раба Божия, дорогого однокурсничка…

С Серегой Носов не был никогда близок — тихий хохол, сильно себе на уме, — как-то тихо, полузаметно жил, полузаметно учился, полузаметно женился на невзрачненькой девице с географического; выхлопотал свободный диплом, уехал в райцентр, где жена работала в школе, устроился юристом в потребсоюз. Однажды Михаил был там в командировке, заходил, — Гулевичи жили в большом каменном доме с усадьбой, Серега не мог им нахвалиться, все говорил, что садят на грядках, какое у него самодельное вино, вечером подливал и подливал нежданному гостю, хоть сам пил очень мало. Жена суетилась тут же, гордясь своей хозяйственностью, расторопностью. «Вот человек и обрел все, что ему надо, — подумал еще Михаил. — И проживет так жизнь в простых хлопотах, в труде и детях. И все у него будет, ничего уже сейчас не пропадает. Не то что мы, обязательно надо чего-нибудь еще: то звездочку, то должность, настоящее положение мало кого устраивает». А получилось-то — вон как получилось. Суета, все суета, всяческая суета…

— Хорошо пошла! — крякнул Славка, с тоской глядя на пустую стеклопосуду. — Куда бы теперь кости бросить? Может, к бабам? У тебя есть? Нету? Ну, найдем. Айда в кабак, что ли.

— Да ради Бога, только вот — попадем ли? Сегодня там и ваш брат, и разные штатские… непобедимая и непромокаемая, как не выпить!

— Это уж закон. А попасть… ну попробуем, где наша не пропадала!

Однако попасть оказалось не так просто: рестораны были забиты, швейцары даже не открывали. Лишь однажды мелькнул лучик надежды: за стеклянными дверями ходил по вестибюлю старый кореш, Володька Цой. Они вместе работали сезон в студенческом стройотряде, делили, как говорится, кров и пищу. Цой закончил годом раньше Носова с Мухлыниным романо-германское отделение филфака, но окопался почему-то в ресторанных администраторах. Что ж, тоже служба! Во всяком случае, сейчас это могло сыграть на руку друзьям. Они заколотили в дверь, умоляя швейцара позвать Цоя. Тот помялся, но пригласил. Вальяжно, надменно закинув голову, бывший соратник приблизился, глянул через стекло. «Володька! Это же мы, Володька! — замахали руками следователи. — Впускай нас скорей!» Он медленно повернулся и пошел прочь. «Куда ты? Ах, св-волочь!» — заскрипел зубами Славка.

Убедив себя в том, что надо еще выпить, они не могли уже отказаться от этой мысли. Но в самом деле — куда? Носов подумал, и решительно потянул Славку за рукав шинели: «Айда! Есть одно место; полагаю, нам там будет неплохо В кафе, в закутке у Надьки».

Дикий случай спас его от утренних скандалов, разборов, упреков: в четвертом часу в дверь позвонили. Лилька вышла, спросила: «Кто там?» — и с другой стороны ответили: «Тревога. Скажите следователю Носову, чтобы немедленно шел в отдел. Поняли? Тогда я поехал дальше». Она растолкала мужа: «Вставай, у вас тревога, был посыльный, велел немедленно бежать на работу». — «А, ну их к аллаху, — пробурчал он. — Больно мне надо, тревоги какие-то… Обойдутся!» — «Смотри, как знаешь…»

Но сон был уже не тот, — полшестого он вышел на улицу.

Перед дверью в райотдел ходил с автоматом помощник дежурного, сержант Пискунов. Оказывается, трое этапируемых, разобрав или пробив чем-то выложенный кирпичом свод камеры, выбрались наверх, на чердак, оттуда — на крышу, с крыши — на прилегающую к зданию стену. Самое интересное — их заметили, еще когда они были на крыше. Но покуда звонили дежурному, покуда будили его, покуда пытались чего-то организовать… Внизу, на внутреннем дворе, несколько человек из охраны и контролерского состава следили за манипуляциями бегущих, и хоть были вооружены, стрелять все-таки никто не решился, твердо памятуя, что за бездействие здорово не накажут, а вот если убьешь — могут взгреть так, что не скоро и очухаешься. Наверняка среди них были и нетрезвые: праздник только-только набирал силу. Беглецы спокойно прошли по стене к самому низкому месту, чтобы не разбиться, спрыгнули на снег — и были таковы. Сразу затрезвонили звонки, завыли сирены, помчались по городу машины с мигалками, всюду ставилась охрана с автоматами… А те — как в воду канули.

— Они теперь залегли, их не найти! — возбужденно шумел Фаридыч, расхаживая по тесному кабинету. Ему не сиделось на месте. Он и в отдел прилетел одним из первых, несмотря на похмелье — чистенький, свежевыбритый. Кобура с пистолетом лежала на столе. Успел даже куда-то выехать по сигналу.

По ориентировке, все трое сбежавших были уроженцами Горьковской области — следовательно, все силы бросят теперь на железную дорогу, вокзалы, станции, поезда. Установят контроль над местами, где те раньше жили. Так галдели собравшиеся в кабинетах люди. И лишь немногие, Фаткуллин в том числе, рассуждали иначе:

— Не надо считать их дураками. Здесь не тайга, а огромный город. Там залечь некуда, хочешь не хочешь — надо идти. Я полагаю, кто-нибудь с этапа дал им наколку, где тут можно укрыться и пересидеть. А потом, когда все стихнет, двинуться дальше.

Фаридыч побегал, посновал по кабинетам, потрепался и — сгинул, пропал куда-то. Оделся и ушел. Из следователей остались лишь Бормотов, Носов да Анна Степановна. Фудзияму дома не застали, заплаканная жена сказала: «Не приходил со вчерашнего дня»; Хозяшев жил слишком далеко, до него было попросту не дотянуться.

Михаил сидел один и маялся. Болела голова, хотелось спать. Все эти ночные массовые вызовы ничего, кроме лишней бестолковщины, не дают. Он торкнулся к начальнику отделения:

— Что мне делать?

— Работай по своим делам. Что, и заняться уже нечем? Я могу подбросить, смотри… Эй, погоди! Присядь на минутку.

Лицо у него было серое, рыхлое.

— Ты пил вчера?

— Вам-то что за интерес?

— Ладно, ладно, не серчай… Праздник ведь. Ну, спрошу так: отмечал?

— Допустим… дальше что?

— В компании?

— Да вы говорите прямо — чего надо-то?

— Этот… Фудзияма там был или нет?

— Если да — то что?

— Ты меня не понимаешь… А я вот что хочу выяснить: говорит ли он про дело Мошонкиной, и в каком смысле: может, жалобу хочет на меня писать в облпрокуратуру, начальнику управления… Он вчера заходил еще раз ко мне, обещался.