Правильно, потому что это и есть короткие рассказы, которые можно было бы оформить и в виде прозы. Так я и хотел, чтобы они воспринимались, потому что Гарри — автор рассказов, он пишет прозу.

Меня интересует короткая история с актером: как родилась идея о том, что Робин Уильяме сам по себе все время не в фокусе?

Мне давно хотелось это снять, но только здесь появилась такая возможность. Идея возникла предельно просто: на съемочной площадке мне все время приходилось слышать, как операторы кричат: «Ты не в фокусе!» — что я подумал — много лет назад: а что, если проблема не в камере, а в актере? С камерой все в порядке — просто актер сам по себе не в фокусе, он и в реальной жизни «нерезкий».

На роль своей первой жены вы пригласили Кирсти Элли. Мне кажется, что лучше, чем в этом фильме, она еще нигде не играла.

Да, сыграла она замечательно. Мне повезло, что она согласилась у меня сниматься. Я видел ее телевизионные роли: она очень забавный человек и очень талантливая актриса. Ей нужно было сыграть довольно странную роль, и она замечательно с этим справилась. Мне хотелось, чтобы герои рассказов, которые пишет Гарри, выглядели несколько идеализированно, гламурно. В этом смысле Деми Мур, которая играет первую жену писателя в экранизации его рассказов, — актриса более гламурная, чем Кирсти Элли. По моему замыслу Деми Мур должна была отображать то, что Гарри написал, а Кирсти Элли — показывать реальный прототип этого персонажа.

В том же смысле, в каком Гарри является реальным прототипом персонажа, которого играет Ричард Бенджамин?

Да, это еще одна идеализация.

В какой-то момент героиня Деми Мур говорит в фильме: «Традиция бесценна. Иудаизм не только преисполнен смысла — в нем есть истинная красота». И далее, на протяжении всего фильма, по поводу еврейской традиции высказываются самые разные мнения, особенно когда Гарри заезжает к своей сестре и вступает в спор с ее мужем. Как вы сами относитесь к иудаизму и еврейской традиции?

Я вырос в еврейской семье, но сам я абсолютно нерелигиозен. Меня не интересует ни одна из существующих религий, включая иудаизм. Любая религия, на мой взгляд, глупая, неудовлетворительная и не вполне честная вещь. Я не верю в то, что между евреями и неевреями есть какая-то разница. Если два младенца, рожденные в разных религиях, окажутся на необитаемом острове, не думаю, что между ними можно будет провести хоть какое-то различие. Это все искусственно созданные группировки, и ни к одной из них я не готов присоединиться. Но я готов рассматривать традицию как нечто совершенно необременительное и приятное — в том смысле, в каком мы говорим о традициях в театре или в спорте, я признаю, что элементы традиции, не связанные с догматизмом, могут доставлять истинное наслаждение. Но это не касается повсеместно насаждаемых догматических традиций.

В этом смысле Гарри говорит в разговоре с сестрой: «Традиция — это иллюзия постоянства».

Верно.

Мы уже поговорили немного о Филипе Роте. Есть ли у вас другие любимые писатели — американские или иностранные, которых вы читаете и за развитием которых следите?

Я бы сказал, что для моего поколения важнейшим писателем является Сол Беллоу. Филип Рот также имеет огромное значение. Есть классики, которых я очень люблю: Флобер, Кафка и т. д. Но из современных писателей своими любимыми я бы назвал Беллоу и Рота. Конечно, я, как и все, люблю Сэлинджера, но он не так много написал.

Что именно вы цените у Беллоу и Рота?

Они оба замечательные писатели и оба наделены удивительным чувством юмора. В их работах всегда слышится голос автора. Это невероятно восприимчивые, очень проницательные и в то же время в высшей степени смешные прозаики.

При вашей огромной загруженности есть ли у вас время на то, чтобы читать романы?

В основном я читаю нон-фикшн, но какое-то количество художественной литературы тоже регулярно прочитывается. У меня есть время на чтение — не так много, как мне хотелось бы, но есть.

Вернемся к «Разбирая Гарри»: в одной из сцен вы на некоторое время появляетесь в футболке, на которой можно разглядеть огромную дыру. Вы сами подобрали своему герою такую одежду?

Конечно. Когда я играю у себя в фильмах, я предпочитаю сниматься в своей собственной одежде — это меня успокаивает. В данном случае я подумал, что если мы увидим, во что он одет, ожидая к себе проститутку, то сможем кое-что понять в его характере.

Ну да, ему все равно. Проститутка Куки принадлежит к числу очень немногих афроамериканских персонажей, получивших важную роль в ваших фильмах. Почему у вас так мало персонажей-негров?

Ничуть не меньше, чем у других режиссеров. Мне постоянно этим пеняют, но если вы составите список других режиссеров — не будем сейчас перечислять их всех, — то обнаружите ровно то же самое. Люди снимают фильмы о том, что они хорошо знают. Я знаю, как разговаривали в моей семье. Я знаю, как общались люди в нашей округе. Я знаю, как живут люди, с которыми мне часто приходится общаться, об этом я и пишу. Об этом даже не думаешь. Актеров я подбираю в соответствии с собственным видением персонажа. Если герой, на роль которого я подбираю актера, по сценарию негр, я ищу негритянского актера. Скажем, меня постоянно спрашивают, почему в картине «Ханна и ее сестры» я взял на роль служанки актрису-негритянку. Но ведь в девяноста процентах семей такого типа служанками работали именно негритянки! Мне все время этим пеняют, и если об этом говорит человек, который не является моим поклонником и который не любит мои картины, он чаще всего имеет в виду, что я плохо отношусь к неграм или что я их не уважаю. Но это абсолютно не так. У меня даже мысли об этом не возникало. Когда я подбираю актеров, я не думаю о социальной справедливости или о равенстве возможностей. Я беру на роль актера, который лучше всех подходит на роль. Но стоило выпустить этого джинна из бутылки, стоило кому-то об этом упомянуть, как эту претензию мне стали предъявлять постоянно. Мне бы не хотелось сейчас разбирать других режиссеров, но о них всех можно говорить то же самое. Но не говорят, и я сам ничего такого никогда не скажу. Однако меня то и дело спрашивают, почему у меня в картинах нет негров. И единственное, что я могу им ответить, — это то, что я подбираю актеров, соответствующих моим персонажам. Если я начну снимать негров исключительно ради этнического разнообразия, мне тогда придется брать в картины латиноамериканцев, китайцев, японцев и корейцев. Сама идея глупа и не имеет ни малейшего отношения к искусству.

Действительно, подобного рода обвинения предъявляют вам многие критики. Но разве вы читаете то, что о вас пишут?

Я не читаю рецензий. Потому что тогда неизбежно приходится разбираться в тонкостях чужих мировоззрений и принимать во внимание разного рода идиосинкразии. Бывают авторы и критики, которые заведомо к тебе расположены, бывают авторы с нейтральным отношением, но встречаются и критики, которые с самого начала настроены резко отрицательно. Так что, если показать мою картину такому критику, он найдет в ней недостатки вне зависимости от того, хорошая она или плохая. А если я покажу даже худшую свою картину критику, который на протяжении многих лет оставался моим поклонником, он и в ней найдет что похвалить. Есть, конечно, люди незаинтересованные, которые оценивают фильмы, исключительно исходя из их достоинств и недостатков: я их ничем особенным не привлекаю, но и отвращения ко мне они тоже не испытывают. Но я не читаю ни тех, ни других, ни третьих. Не из презрения, а просто чтобы не запутаться в их противоречивых оценках.

Но вы тем не менее знаете о существовании определенных критиков и можете примерно предположить, что они скажут.

Я знаю то, что постоянно, на протяжении многих лет повторяют. Я не вычитываю это из статей — это у всех на слуху. Я знаю, многие думают, что у меня в фильмах мало негров. Я знаю, мне часто приписывают излишний нарциссизм. Все это постоянно всплывает в разговорах с людьми. Обо мне было написано около тридцати книг, и я не читал ни одной из них, если не считать корректуру вашей книги и корректуру книги Эрика Лакса. Уже лет двадцать пять я не видел ни одной рецензии на свои фильмы и не читал ни одной статьи о себе. Было время, когда я читал все рецензии до одной. Когда вышла моя первая картина, я специально пошел в «Юнайтед артистз», чтобы почитать рецензии, — они выложили передо мной целую пачку. Я читал все подряд, большинство были хорошие. Но через некоторое время я подумал: «Так с ума можно сойти. В рецензии из Канзаса говорится одно, в рецензии из Детройта — прямо противоположное». И решил, что лучше вообще не читать. Одну вещь я понял довольно рано: если все время работать, и работать так, что никакая боль, никакие удовольствия, рецензии или соблазны не могут тебя отвлечь от твоего дела, то все остальное приложится само. Потому что за годы работы ты накапливаешь результаты, и если у тебя было что сказать, оно в этой работе скажется. Надо надеяться, что всегда найдутся люди, которые тебя поймут. И никогда нельзя думать о деньгах. Я нередко возвращал кинокомпании весь свой гонорар за фильм только затем, чтобы получить пять или десять дополнительных съемочных дней. Порой я по году работал практически забесплатно. Опыт убедил меня в том, что, если ты ни о чем, кроме работы, не думаешь, деньги в конце концов тоже приложатся. То есть лучше всего просто работать, ни на что не отвлекаясь. Нужно отгородиться от мира и работать. Я всегда жил с этим страусовым сознанием. В этом есть свои недостатки, но есть и приятные стороны, особенно когда ты писатель. Я люблю одиночество. Мне нравится работать самостоятельно. Я не люблю участвовать. Скажем, человек снимает фильм и получает удовольствие от самого процесса съемки. Затем фильм выходит на экраны, организуется премьера, после которой устраивается вечеринка. Потом режиссер читает рецензии и уже от этого получает удовольствие. Его номинируют на «Оскар», он получает признание, и это ему тоже нравится. Режиссер и люди, с которыми он работает, совершенно искренни в своих чувствах, им действительно все это нравится; они не пустые люди. В моей жизни этой радости нет. Я не способен получать от этого удовлетворение. Я заканчиваю что-то одно и тут же начинаю работать над следующим проектом, ни до чего другого мне дела нет. В моем случае удовлетворение приходит оттого, что я способен работать результативно, что я работаю и что от этой работы меня не может отвлечь ни хула, ни хвала. При этом чисто человеческая радость, сопряженная с режиссерской профессией, мне недоступна. В этом есть свои плюсы и свои минусы. Прекрасно чувствовать себя частью человечества и получать радость от общения. Я, к примеру, не имею привычки обедать с актерами, которые у меня снимаются. Даже толком не разговариваю с ними, у нас почти не бывает каких-то совместных мероприятий, и меня это совершенно не смущает. Другие, когда работают с Хелен Хант, или с Шарлиз Терон, или Шоном Пенном, не упускают случая познакомиться ближе, вместе пообедать, куда-то пойти. Я никогда этого не делаю. И я не хочу сказать, что я поступаю лучше, чем все остальные. Мой способ общения, конечно же, ничем не лучше. Это вопрос вкуса. Если бы для меня создали специальный фонд, из средств которого я бы мог снимать по фильму в год независимо от результатов моей работы, то есть если бы каждый год мне автоматически давали бюджет на следующий фильм, я думаю, что я снимал бы точно так же, как снимаю сейчас: абсолютно те же фильмы; и я бы ни секунды не думал, смотрит их кто-нибудь или нет. По правде говоря, я и сейчас не слишком об этом думаю, потому что от меня такие вещи не зависят. С этим ничего нельзя сделать — разве что начать снимать по-другому, чего я делать не собираюсь. В психиатрических больницах пациентов заставляют плести корзинки или дают рисовать пальцами, и эта работа поддерживает их в норме. Так и я снимаю свои фильмы. Я много лет назад понял, что отдача от фильмов всегда разочаровывает, удовлетворение здесь получить невозможно. Интерес должен быть в самом процессе создания фильма. Я чувствую себя счастливым, когда заканчиваю фильм и показываю его в этой комнате горстке своих близких друзей. Настоящий интерес — в том, чтобы его делать, придумывать, выстраивать и потом посмотреть, чего удалось достичь. В чисто политических целях мне все эти годы приходилось делать вид, будто я стремлюсь к тому, чтобы люди смотрели мои картины. Но если говорить честно, на самом деле меня это нисколько не заботит. Я бы не стал продвигать свои картины, если бы у меня не было строгих обязательств перед людьми, которые вкладывают в это деньги. Я бы разбил их сердца, если бы закончил фильм и просто сказал «до свидания». Поэтому мне приходится что-то делать — не сказать, что много, — чтобы помочь им в продвижении моих картин.