Сторож начал ломать доски. Те, что были втоптаны в землю. Он разбивал их топором и складывал в кучу. Затем поджег и сел, глядя в огонь.

Доски весело сгорели, оставив красные угли. К ним подошел и сел, греясь, Белый пес, подобралась Стрелка.

Сторож говорил о чем-то сам с собой. Стрелке это не понравилось, и она убежала. Однако следующая ее ночь была тоскливой. Она завыла из трубы и напугалась своего голоса. Тогда ушла на стройку: там, в теплой еще золе прогоревшего костра, спал Белый пес. Стрелка прилегла рядом и тоже заснула.

С тех пор она стала приходить на стройку — днем. А ночью больше не приходила: нашла деревянный гаражик с автомашиной и спала в нем. Охраняла — так сама решила. Хозяин машины прикармливал ее: приносил теплый суп в большой алюминиевой миске.

Суп был густой, вкусный, с покрошенным мясом, иногда со сметаной или молоком. И постель хозяин дал хорошую: старое зимнее пальто.

Кормить-то он Стрелку кормил, но домой не брал… Быть может, она и прижилась бы в конце концов, но однажды Стрелка гуляла, и за ней погнались собачники. Огромные и страшные, они размахивали круглыми сетями. Пришлось убежать на стройку. Здесь было тихо. Сторож куда-то ушел. По кромке котлована брел пес, когда-то бывший белым. На кирпичах сидели двое. Они пили водку и ели колбасу. Приметив собак, засвистели им.

Белый пес привык к такому обращению — он заковылял к позвавшим. Он шел так уверенно, что и Стрелка побрела следом.

Им дали конскую вкусную колбасу с белыми кусочками сала: такой Стрелка еще не ела. Парни смеялись над собаками, их широкие лица были красные, улыбчатые, веселые. Глаза блестели.

Они переговаривались между собой.

— Откуда берутся эти собаки? — спрашивал один.

— Ходят, заразу по городу носят. Надо бы их поймать, — говорил другой.

— Не дело это, — возразил первый. — Ловить несчастных. Ты им помоги!

— А если взбесятся? А?

— Врешь!

— Сорок уколов в брюхо хочешь? Чего болтать, схватим.

Схватили. Нашлась и веревка: собак привязали к забору. Парни ушли, решив позвонить в трест очистки из ближайшего автомата. Чтобы приехали и взяли собак.

Привязанный Белый пес лег и задремал. Он верил — если привязали, то и отвяжут, надо ждать. Старый хозяин тоже привязывал его — к ножке стола, когда они бывали в гостях. Чтобы он не обижал хозяйских кошек.

Стрелка, ощутив веревку, стала рваться. Но петля стянула ей горло. Собака опомнилась. Она повернулась, припала на бок и стала жевать веревку.

Это была крепкая, выпачканная в машинном масле веревка, но собака грызла и грызла ее.

Веселые парии не нашли двух копеек и не позвонили в трест очистки. И собаки дождались бы сторожа, тот отвязал бы и успокоил их. Но в строительный двор заглянули Володька Румпель и Окатов.

Увидели собак.

— Алло, собратья! Это вы нас выводили в люди? — сказал Окатов. Подобрав камень, он метнул его в Стрелку: та завизжала. Окатов швырнул другой камень в Белого пса — тот взревел и поднялся.

Теперь у забора выли и метались на веревках две собаки. Окатов прикрыл ворота и, подперев их доской, пошел набирать камни.

— Расстреляем их? А? — говорил он Румпелю. — Я, быть может, не захотел бы, а они меня взяли да и вывели.

— Не надо.

— Тогда гони пятерку.

И Окатов глядел на Румпеля тем взглядом, которого (он хорошо знал это) все боялись. «Треснет меня кирпичом», — подумал тот и согласился.

— Сразу бы так! Кого на себя берешь?

— Рыжую, она смешнее.

Окатов сложил камни, осколки битых кирпичей — аккуратной горкой. Его охватывала злоба. С ним бывало такое в школьной возне, в шутливых драках. Тогда он бился сильно, беспощадно. Сейчас было ему и жутко, и стыдно, и хотелось кричать: «А все же я это сделаю!» Но кричать не стоило. И нужно поспешить, того и гляди, сторож вернется на стройку.

— Темп!

Они взяли по камню и швырнули, Окатов в Белого пса, Румпель в Стрелку.

Кидали близко, промахнуться невозможно.

Металась Стрелка, то и дело взревывал старик пес. Окатов видел: перед ним вертелось белое, оно расплывалось в глазах, его хотелось бить-бить-бить… Убить и — посмотреть.

Румпель кидал в Стрелку — камнем в бок, камнем в лапу, в заднюю, в переднюю. С забора им кричали пацаны:

— Эй! Что делаете! Мы скажем!

Вдруг Стрелка рванулась. Сильно! Надкушенная веревка лопнула, и собака бросилась на Окатова так неожиданно, что тот упал. Она рванула его зубами и унеслась к забору, в щель.

— Ты мне заплатишь за это, псина, — оказал Окатов, поднимаясь. Он вытер платком укушенную руку и пошел за кирпичными половинками.

— Да брось ты, — просил его Румпель.

— В тебя?

Окатов скалился, будто смеялся. Вот только глаза его были тоскливы. «Черт с ним, с психом, — думал Румпель. — Кончим дело, и сбегу, и дружить перестану!»

Половинками кирпичей они стали добивать Белого пса. Вдруг Румпель вскрикнул и схватился за голову. Окатов повернулся — на них шли с камнями в руках мальчишки, человек десять. Одолели-таки забор.

Они были хитрые: шли россыпью и кидались издалека, с ловкостью окраинных мальчишек. Первый их залп попал в цель и второй, третий…

Окатов орал на них, Румпель отступал к воротам с достоинством почти взрослого человека. Пока убирали доску и открывали ворота, в них летели и летели камни.

Выскочив за ворота, Окатов припал к щели, чтобы разглядеть и запомнить детские рожицы.

— Проклятые микробы, — ворчал он. — Ничего, еще наплачутся!

— Пошли, — торопил его Румпель.

— А пятерку все равно отдашь, лениво бил, — не отрываясь от щели, сказал Окатов.

Неслышно подошел сторож из магазина, со свертком под мышкой. Он взял Окатова за плечо.

— Ты чего? — спросил он. — Чего не видал?

— Попрошу не распускать лапы!

Окатов дернул плечом и глядел на него сверху — он и Румпель были выше старика на две головы. Тот изумился — молодые, а такие длинные. Аж прогибаются. Совсем другое племя.

— Что делаешь, спрашиваю?…

Окатов быстро пошел. А из ворот бежали ребятишки. Они гнались за Окатовым и Румпелем, крича и грозясь. Возле домика розовой окраски остановились и зашумели между собой.

— Гнаться будем! — кричали одни.

— Доктора надо, доктора, — настаивали другие.

Окатов пошел быстрее: он знал, в домике этом живет врач. Он заседает в школьном родительском комитете. Это неприятно вежливый тип, но едкий, будто кислота. Хотя его фамилия Розов.

Малявки шли к нему.

— Теперь наплачемся, — уныло сказал Румпель.

…И такая была удача ребят — доктор возился в огороде. С корзиной ходил от одного помидорного куста к другому. Он брал буреющие плоды, намереваясь держать их до красной спелости дома.

Но ввалились ребятишки, просили идти к собаке. Доктор не сразу понял их. Поняв, он поставил корзину и пошел.

У доктора была одышка, шел он медленно. Хотя дышал так, будто все время бежал.

— Камнями… били?… — спрашивал он.

— Половинками, дяденька, половинками!

— Ах… паразиты… ах… разбойники…

— Они в нашей школе учатся!

— Вы… мне их… покажите…

Пришли. Белый пес лежал в кирпичной красной пыли, и лапы его мелко дрожали. Вокруг топтались оставшиеся ребятишки. Стоял, наклонясь, сторож.

— Он весь хрустит! — закричали мальчишки. — Будто с самолета упал!

— И я не узнаю собаку! — сокрушался сторож. — А ведь кормил вчера.

— Ах, негодяи, ах, паршивцы! — твердил врач.

Он присел над собакой и ощупал ее. Та покряхтывала, когда длинные, тонкие пальцы врача пробегали по телу, задевая одно, нажимая другое место.

Врач хмурился — пес был изломан. Расколот гребень лопатки, сломаны ребра. Плюсны раздроблены, их гипсом не соберешь.

Практически эта собака жестоко и подло убита.

Перебиты, сломаны обе челюсти: будто пес побывал в молотилке.

«Усыпить его? — тоскливо думал врач. — Дать морфия, чтобы отошел без мучений. Лучше бы спасти, это был бы великий урок ребятам. Да нет, не спасти, где там».