— Посмотрим, как погода, — неуверенно ответила она.
У выхода они столкнулись с Лемяшевичем, который сидел где-то возле стены и теперь не торопясь двигался к дверям. И Наталья Петровна вдруг предложила:
— А в самом деле, давайте погуляем… если не метет… Пойдемте с нами, Михаил Кириллович.
Лемяшевич сперва отказывался, но стал уговаривать Сергей, горячо и настойчиво, — и он согласился.
Ночь была не по-зимнему темная. Небо затянуло низкими тучами, западный ветер доносил тот неуловимый, особенный запах снега, которым веет в дни оттепели. Казалось, вот-вот опять пойдет снег, крупный, мокрый, закружится причудливыми бабочками в свете редких фонарей. Но снега не было.
Не сговариваясь, они почему-то пошли по направлению к МТС.
Наталья Петровна пошутила:
— Сергея Степановича тянет в ту сторону.
— Не диво, — подхватил шутку Лемяшевич, — если в той стороне «и эта улица и этот дом».
— Какой дом? — не понял сначала Сергей. — Дом Натальи Петровны.
— Вы, Михаил Кириллович, не выдумывайте. Человека в мастерские тянет, к тракторам, а вы… — Наталья Петровна засмеялась.
Сергей понял шутку, и ему стало немножко обидно. А не она ли, Наташа, виновата, что, кроме работы, в его жизни так мало других радостей? А Наталья Петровна была в тот вечер на редкость веселой — все время шутила, поддразнивала и его и Лемяшевича. Михаил Кириллович подхватывал её шутки, отвечал на них, а Сергей терялся и страдал от своей застенчивости и неловкости.
Наталья Петровна неожиданно предложила пойти на электростанцию.
— Люблю слушать, как она шумит… Особенно теперь, зимой: все вокруг мертво, а там шум воды…
Небольшое деревянное здание гидростанции ярко светилось широкими окнами. К гидростанции вела узкая стежка, протоптанная напрямик через луг дежурными электриками. По этой стежке шли гуськом: Наталья Петровна, за ней — Лемяшевич, а последним — Сергей. Он шел нехотя, не понимая, зачем ей туда идти и вообще почему она сегодня такая странная, не похожая на себя. Должно быть, неспокойно у нее на душе. Может быть, рна рассердилась на него? Зачем ему было так настойчиво приглашать Лемяшевича? Сама она, верно, позвала его только из вежливости, а он, дурак, рад стараться для друга. Влюбленным всегда кажется, что именно тот разговор, которому кто-то помешал, и должен был решить судьбу их любви. Так казалось и Сергею, и он шел позади, полный грустных раздумий.
Они были уверены, что на станции застанут одного дежурного, который в такое время, когда не работают моторы, обычно спокойно читает книгу или сидит с наушниками и слушает радио. Но, войдя в ярко освещенное помещение, они увидели там, кроме дежурного, молодого механика МТС Козаченко и Алёшу. Все трое работали: собирали генератор. На станции были две турбины и соответственно — два генератора, один из которых еще осенью испортился. Мохнач долго собирался отвезти генератор в город и все откладывал, а Волотович договорился с МТС, и Козаченко, который работал раньше на заводе электромоторов, с удовольствием взялся его отремонтировать. Ни Сергей, ни Лемяшевич не знали, что Алёша с первого же дня был его добровольным помощником.
Хлопцы, в одних сорочках, так как печь дышала жаром, всклокоченные, с засученными рукавами и масляными пятнами на рубахах и лицах, встретили непрошеных гостей удивленно и растерянно. Стояли, опустив руки и шмыгая грязными носами.
— Вы что, в кино не были? — обратился Сергей к Козаченко.
— Да нет, Сергей Степанович… Когда дело подходит к финишу, знаете, трудно бросить. Хочется окончить.
— А Алексей что тут делает? — спросил Лемяшевич, хотя и так было ясно, что он может делать у машины.
Алёша весело блеснул глазами, первым справившись с растерянностью.
— Да хотелось, Михаил Кириллович, поглядеть на машину в разобранном виде, а то учить учим, а видеть не видим. А теперь уж я знаю, что к чему. Сам могу разобрать.
Лемяшевич едва удержался, чтоб не похвалить своего ученика, но за него это сделал Козаченко.
— Молодчина ваш Алексей, я вам скажу. Я сначала не верил, но гляжу — механик-энтузиаст.
Алёша отвернулся, склонился над генератором и начал грохать молотком, может быть нарочно, чтоб заглушить этот разговор. Козаченко остановил его:
— Погоди. Потом выбьем заклепку. Давай паять контакты. И они, словно забыв о гостях, снова взялись за работу.
Механик включил электропаяльник, Алёша стал зачищать наледачной бумагой контакты щеток, которые и так блестели; дежурный сбавлял обороты действующей турбины — час был поздний, нагрузка падала, — стрелки на щите «занервничали».
Если вначале немножко растерялись Козаченко и Алёша, то теперь, когда они занялись работой, в неловком положении оказались пришедшие, во всяком случае это почувствовал Лемяшевич: «Люди работают до поздней ночи, а мы — точно экскурсанты».
Он предложил:
— Пойдем, пускай трудятся.
Но Наталья Петровна взглянула на него и, должно быть догадавшись, почему ему захотелось поскорей покинуть станцию, решительно воспротивилась:
— Нет. Посидим. Я хочу посмотреть, как они работают. Обратите внимание, какие руки у Алеши!
Руки как руки, оголенные по локоть, сильные и белые, ничего особенного Лемяшевич в них не увидел.
Она сняла теплый платок, расстегнула пальто и села на табурет у маленького столика, на котором лежали инструменты, замусоленная книга, газеты и стояли щербатый кувшин и кружка из гильзы. Сергей ходил вокруг разобранного генератора, подавал мастерам советы. Увидев, что Наталья Петровна решила остаться тут надолго, он разделся и стал помогать. Тогда начал ходить Лемяшевич, приглядываться к генератору, но, разумеется, никаких советов он дать не мог и потому чувствовал себя стесненно. Ему тоже хотелось принять участие в их работе, но он понимал, что пользы от него никакой, одна помеха. Несмотря на это, он решительно разделся, бросил пальто на перила, ограждавшие маховики и приводные ремни, как бы намереваясь помочь хлопцам, но тут же отошел к Наталье Петровне. Она очень внимательно и серьёзно следила за работавшими, и Лемяшевич никак не мог понять, что, собственно, так привлекает ее. Для человека, незнакомого с электротехникой, действия их казались совершенно неинтересными — ни ритма в них, ни физического напряжения, ни сложных операций: Козаченко и Сергей паяли, Алёша обматывал что-то изоляционной лентой, а дежурный электрик у окна подпиливал зажатую в тиски металлическую пластинку.
За стеной, в турбинной камере, булькала вода, глухо стучало колесо турбины. А тут, в зале, ровно и уже не так звонко, как раньше, гудел генератор и мерно, цепляясь у шва, хлопал ремень.
— Я любуюсь Алешей, — тихо сказала Наталья Петровна. — Он вырос у меня на глазах. Я его помню вот таким, — она показала рукой.
Лемяшевич хотел было заметить, что она уже это говорила однажды, но чувство, совершенно неожиданное, остановило его. Он увидел сверху ее волосы, залитые светом ярких ламп. На фоне черного котикового воротника ее русые с золотым отливом волосы, чуть растрепанные от платка, показались ему сказочно красивыми, он не мог оторвать от них завороженного взгляда. Сердце его забилось часто-часто, жар разлился в груди, и от этого стало и страшно и хорошо, Им овладело непреодолимое желание наклониться и поцеловать эти волосы. Чтоб справиться с собой, он оглянулся на товарищей, занятых у генератора, и вдруг его молнией пронзила мысль: он любит эту женщину! Да, это любовь! А тот особый интерес, который возник с момента, когда он впервые увидел ее и который все возрастал и возрастал, был зарождением любви.
«Фу-ты! Не хватало забот! — грубо подумал он, чтоб заглушить прилив неожиданной нежности. — Ведь она же любит другого. — Но тут же спросил себя: —А любит ли?» И посмотрел на Сергея, который, ничего не подозревая, возился у машины. Потом перевел взгляд на Наталью Петровну и, заметив, с каким вниманием и лаской следит она за работой Сергея, язвительно посмеялся над собой, над своими мыслями: «Нет, брат, в любви тебе ещё ни разу не везло». Он отошел, сел с газетой в другом углу на барьерчике и сидел там, изредка перекидываясь словцом с механиками.
