Так не хотелось вспоминать события тех дней… Но получалось, что мне не хотелось ни думать о письме и о том, что я собираюсь присвоить себе чужие, попавшие мне по ошибке, деньги, ни о том, что вообще произошло со мной за последние три года… Но разве можно приказать мыслям свернуться клубочком где-нибудь у меня под боком и уснуть вместе со мной, укрывшись покоем и уверенностью в завтрашнем дне? Иногда они существуют, словно отдельно от меня и не поддаются ни на какие мои уговоры оставить меня в покое, они бередят мне душу, густо посыпают солью начавшие уже рубцеваться раны… Сколько уже раз я прокручивала в мыслях все то, что было связано с Тони. И до сих пор, когда я произношу это имя вслух, моя реакция скорее даже физическая: кровь бросается мне в лицо, сердце начинает колотиться так, что отдает в горле, а глаза полнятся слезами… Вот так.
Роман по Интернету. Конечно, что может быть банальнее и пошлее. Но у меня все было красиво. И Тони, выудивший меня, как рыбку в сети, не отпускал ни на минуту… Он говорил о любви, он умел очень красиво говорить о любви. И все потому, что любил меня по-настоящему. Миллионы слов, обращенных к девушке, которую любишь… Они наполнили мою в общем-то одинокую, переполненную никому не нужной свободой жизнь радостью, надеждами, счастьем ожидания встречи с тем, кого любишь.
Тони был красив, молод, он постоянно говорил о любви и предстоящей свадьбе. А потом приехал, мы кружились с ним по Москве, просто не отрывались друг от друга. Мотоцикл был нашим единственным свидетелем, кто видел и слышал все, что касалось нашей любви. Как верный конь, он поджидал нас где-нибудь в лесу, неподалеку от того места, где мы обнимались… Тони в отличие от фотографий, которых у меня в папке «Тони» набралось около пятидесяти штук, в жизни был ярче, красивее, трогательнее… Смуглая нежная кожа, волнистые темные волосы, чудесная белозубая улыбка, исполненный любви взгляд… Все мои прежние прямо скажем, идеалистические представления о любви подтвердились в истории с Тони. Он был романтичным героем, с приятным иностранным акцентом, ласковый, щедрый… Он покупал мне цветы, называл меня, в общем-то некрасивую девчонку, самой красивой женщиной на свете, носил меня на руках, а в аэропорту, перед тем как расстаться, подарил обручальное золотое кольцо с бриллиантом… Когда он перешагнул белую полосу, отделявшую пассажиров от провожающих, я разрыдалась… У меня была истерика. Я почему-то подумала, что никогда больше его не увижу… Такую душевную боль до этого я никогда не испытывала.
Долго стояла, глядя в никуда, не в силах пошевелиться, пока не поняла, что Тони в Москве больше нет, и в России – тоже. Что прошло уже три часа, и самолет его приземлился, вероятно, в Варне, а я, оглушенная биением сердца, продолжаю как ненормальная смотреть ему вслед… Успел ли он соскучиться по мне за эти три часа? Я верила, что он испытывает ко мне примерно такие же сильные чувства, что и я к нему. Однако телефон мой молчал… То есть, рассуждала я, он вернулся домой, но мне не позвонил, не сообщил, что долетел благополучно…
Дома, вернувшись из аэропорта, я сразу же включила компьютер, Интернет… И как завороженная следила за экраном в ожидании маленького желтого конвертика – уведомления о почте… Следила я и за информационными телевизионными выпусками – вдруг его самолет не долетел?! Это было бы единственным оправданием его молчания. Но никаких сообщений о разбившихся самолетах, летевших в Болгарию, к счастью, не было… Значит, Тони жив. А это главное…
Мама, заглядывая ко мне в комнату, несколько раз пыталась заговорить со мной, понять, что произошло. Из моих скудных объяснений, связанных с приездом в Москву Тони, она знала только, что он прилетел и что он любит меня.
– Ма, ну что ты так на меня смотришь? Он не бросил меня, мы решили пожениться… У нас все нормально. Просто у него проблемы с телефоном…
– Ну да… – кивала головой мама, глядя на меня испуганным взглядом. – Ты, главное, так не переживай… Мужчины, они знаешь, какие?
– Нет, не знаю… – Мы обе знали, что я говорю правду. До Тони у меня не было мужчин, хотя со стороны я могла бы показаться вполне современной, не обремененной девственностью московской девушкой-студенткой. Студенткой… Экзамены в университет на филфак я благополучно провалила, а поступать еще куда-то у меня не было сил… По сути, в этом году я доставила своим родителям одни хлопоты и разочарования. Кому же приятно, если единственное чадо так и не определилось со своим будущим? Да и вообще, что это за дочь такая, которая целыми днями гоняет на мотоцикле, а вечером проваливается по уши в Интернет, общаясь с какими-то там проходимцами? А теперь вот еще и жених объявился. И все бы ничего, да только не пожелал он почему-то знакомиться с ее родителями.
– Странно все это, Ната. – Мама обняла меня сзади и поцеловала в затылок. Она редко позволяла себе такую нежность по отношению ко мне, считая это проявлением слабой воли, в то время как я воспринимала это, как проявление любви. – Ну, почему он не захотел с нами знакомиться? Ведь если мысли у него честные и ясные, если он хочет на тебе жениться, то он просто обязан был бы прийти к нам, мы бы его расспросили о семье, о планах на будущее… Кстати, а чем он занимается? И на что вы собираетесь жить? У него есть профессия?
– Он время от времени ездит в Голландию или Францию – работает там, строит дома, кладет плитку… – морща лоб от досады за то, что наверняка скажу сейчас не то, что от меня хотели бы услышать, вспоминала я рассказы Тони о его жизни, собирала мозаику из обрывков наших с ним долгих и сумбурных разговоров.
– Так он плиточник? – ахнула мама, для которой перспектива отдать замуж единственную дочь за какого-то там болгарского плиточника являлась падением в пропасть. – И ты… ты, Ната, собралась замуж за плиточника, обыкновенного парня из неизвестной тебе страны, причем страны бедной. И все ради чего? Чем он тебя так привлек?
– Он любит меня, мама, – прошептала я, чувствуя себя героиней мелодраматического сериала. – Разве этого мало?
– А ты подожди… пока тебя не полюбит кто-нибудь более достойный… Ты пойми, мы люди небедные, мы поможем, но надо ведь помогать тем, кто старается…
Мой отец – бизнесмен, занимается продажей немецкой бытовой техники. Моя мама – правая рука папы, в этом и заключается ее должность по жизни.
Я видела, как мама старается объяснить мне на пальцах всю несостоятельность моего плана выйти замуж за непонятного и, по сути, безработного и бездомного Тони, но я в то время думала только о нем, вспоминала его поцелуи, горячие руки, смуглое гладкое и совсем еще юное тело, его нежное лицо, обрамленное черными локонами… Я тогда и понятия не имела, что это настоящий цыган… К тому же мне казалось, что за те два дня, что мы провели вместе, втроем: я, Тони и мой мотоцикл (в лесу под Переделкино), я успела забеременеть… Во всяком случае, мне этого хотелось. И моя беременность представлялась для меня исключительно в романтичном, возвышенном ореоле: все мои родные отворачиваются от меня, и только я, с гордо поднятой головой и огромным животом, иду по краю моря, держась за руку Тони… Мы – изгои, но мы – вдвоем… И мы любим друг друга.
Надо ли говорить, что финансовые проблемы всегда представлялись мне лишь словами – я никогда не голодала, и у меня никогда не бывало этих самых финансовых проблем… Все, что мне было нужно, мне тут же покупалось. Да и на отсутствие карманных денег я никогда не жаловалась.
– Послушай, ты бы могла сделать приличную партию с Гариком из папиной фирмы, хороший парень, да и отец его – порядочный человек, правда, живет в Финляндии… Зато квартира свободна… А чем тебе не понравился Женя Мышкин, сын дяди Саши, папиного приятеля, ты знаешь, о ком я говорю… А Фима… Может, он и некрасивый и полноватый, но он очень умный, хорошо воспитан, я уверена, что, если он не уйдет в свою науку, он будет хорошим семьянином…
Говорить с мамой можно было бы годами – об одном и том же, и лейтмотив был бы всегда один: брось ты к чертям собачьим своего Тони и займись наконец устройством своей личной жизни…
