– Практически один в мире, – сказа отец с сочувствием.

В магазине скобяных изделий, будучи представлен входящим покупателям, большинство из которых были фермерами, Роберт умел найти общий язык с этими веселыми и простыми людьми. Она увидела, что так же, как и ее отец, они относились к нему с одобрением.

– Он мне нравится, Мидж, – говорил постоянно отец. – Тебе достался мужчина, не похожий на ребят, которые обычно крутились вокруг тебя. Не в обиду им будет сказано: все они были хорошие ребята, но молокососы. А этот человек – настоящий мужчина. Что мне нравится, так это то, что он не позволил образованию или работе полностью поглотить себя. Я буду рад танцевать на вашей свадьбе.

Женщина помнит все, каждую мелочь, случившуюся в день ее свадьбы. Она помнила органную музыку и лица, устремленные на нее, когда она шла к алтарю.

Ее рука дрожала в руке отца. «Спокойней, – сказал он, чувствуя ее дрожащую руку. – Тебя ждет Роберт. Нечего бояться». И затем Роберт взял ее руку, когда они стояли вместе, слушая нежные, серьезные предостережения: «Будьте терпимы и любите друг друга».

Весь этот день запомнился весельем, музыкой, танцами, поцелуями, поддразниванием и немного грубоватыми дружескими шутками. Разумеется, пришел народ с работы, а также друзья из родного города. Здесь были все друзья Дарвина и Хелен, а Роберт пригласил своих друзей из Сент-Луиса; он очень давно уехал из Питтсбурга и считал, что люди, которых он почти не знал, едва ли приедут на его свадьбу.

Приехала лишь одна родственница, тетя Джин из Питтсбурга; дядя из Ванкувера был не очень здоров и не смог путешествовать. Любопытно, Линн теперь вспомнила, что такая приятная, довольно тихая маленькая женщина, с седеющими вьющимися волосами и в красивом платье из набивной ткани, должна была стать причиной одной из двух фальшивых нот, прозвучавших на свадьбе.

Это не было ее оплошностью. В этом был повинен Роберт. Они сидели за семейным столом после церемонии, когда тятя Джин заметила:

– Как-нибудь я достану пачку фотографий, надпишу их и привезу, когда приеду вас навестить. Там есть несколько фотографий Роберта, которые обязательно надо дать тебе, Линн. Ты никогда не поверишь, но его волосы…

– Ради Бога, тетя Джин, – оборвал ее Роберт, – избавь нас от описания светлых кудрей, которые были у меня в возрасте одного года. На самом деле это никому не интересно.

Отрезвленная, она ничего больше не сказала, так что Линн, нежно упрекая Роберта, произнесла:

– А мне интересно, тетя Джин. Я хочу знать все, что вы можете рассказать мне о Роберте и его семье, отце, матери, бабушке и дедушке, кузенах…

– Это небольшая семья, – сказала Джин. – У нас вообще нет кузенов ни с одной стороны.

Тогда отец, который слышал только последнее замечание, закричал:

– Нет кузенов? Черт возьми, мы будем рады одолжить вам несколько. У меня дюжина кузенов только с моей стороны в Айове, Миссури, даже два в Калифорнии. – И своим дружеским тоном он спросил, является ли Джин родственницей матери Роберта или его отца.

– Я сестра его матери.

– Он получил музыкальное образование от нее, не правда ли? – спросила Линн. – Отец его, должно быть, был замечательным человеком – об этом мне рассказывал Роберт.

– Да.

– Как трагически они погибли.

– Да. Да, конечно.

Папа заметил:

– Роберт был очень одинок, когда был ребенком. На Рождество были только его родители и вы.

– Ну, мы очень старались, – сказала Джин, – и он вырос, и вот он такой. – Она нежно улыбнулась Роберту.

– Да, здесь мы все, и будем смотреть в будущее, – ответил Роберт, после чего он погладил тетину руку.

Он заглаживал свою вину, так как был груб по отношению к ней. Эта добрая старая женщина раздражала его. А ведь она этого не заслужила.

«В день, подобный этому, в момент одинокого отчаяния, – думала Линн теперь, – ты вспоминаешь эти фальшивые ноты».

Танцевали на площадке, которую расчистил Дарвин собственными руками. Во дворе бордюр из многолетних растений изобиловал розовыми и красными цветами; пионы и флоксы, тигровые лилии и восточные маки горели в голубых сумерках. Роберт стоял у перил, глядя вниз на цветы.

– Разве не прекрасно, что Дарвин сделал с этим домом? – спросила Линн.

Он улыбнулся – она запомнила эту улыбку – и сказал:

– Да, это очень хорошо. Но я сделаю намного лучше. Увидишь.

Он и в самом деле так думал, но ей было больно слышать, как он отчитал тогда тетю, и потом ее задели насмешки над садом Дарвина, над маленьким домом Хелен. Мелочи запоминаются так надолго.

Каждую ночь во время их путешествия по Мехико, когда закрывалась дверь их комнаты, Роберт говорил:

– Разве здесь не прекрасно? Надо ли рыскать в поисках другого места? Мы здесь навечно и навсегда.

Да, было прекрасно, все прекрасно. Солнечные дни, когда в кроссовках и широкополых соломенных шляпах они поднимались на развалины храмов, оставшихся после индейцев Майя в Юкатане, когда они пили текилу на берегу, или проезжали мимо каменных горных деревень, или обедали в шикарных ресторанах Мехико-сити.

И было четырнадцать ночей, полных страсти и любви.

– Ты счастлива? – спрашивал Роберт утром.

– О, дорогой! Как ты можешь об этом только спрашивать?

– Ты знаешь, – однажды сказал он ей, – твой отец – прекрасный старик. Знаешь, что он сказал мне, когда мы уезжали в аэропорт? «Будь добр к моей девочке», – сказал он.

Она засмеялась.

– Что ж, это приятные старомодные слова, которые обычно говорят.

– Правильно. Я знаю, что он имел в виду. И я добр к тебе.

– Мы будем добры друг к другу. Мы на вершине мира, ты и я.

В самый последний день они пошли по магазинам в Акапулько. Роберт увидел что-то в витрине магазина мужской одежды, в то время как Линн увидела что-то в витрине другого магазина прямо вниз по улице.

– Ты иди за своей покупкой, а я за своей, и я встречу тебя там внизу, – сказал он.

И они разошлись. Так как она закончила свое дело быстро, она пошла обратно вверх по улице, чтобы встретиться с ним. Когда прошло несколько минут и он не появился, она зашла в магазин мужской одежды и узнала, что он вышел оттуда некоторое время тому назад. Удивленная, она пошла обратно. В этот момент толпа туристов, выгрузившаяся из туристского парохода, заполнила тротуары и рассыпалась по проезжей части улицы. Нельзя было ничего увидеть сквозь толкающуюся толпу. Она почувствовала тревогу. Но это было абсурдно, и, пробираясь вниз по улице, она разумно подумала: он должен быть здесь. Возможно, на другой стороне улицы. Или внизу на аллее, там, где нет толпы. Прямо сейчас он смотрит на меня. Или, может быть, он пошел другим кварталом.

Тревога опять охватила ее. Когда прошел час, она решила, что ее поиски не имеют смысла. Разумнее, рассудила она, вернуться в гостиницу, куда он, возможно, уже пошел и где он ждет ее.

Когда такси подъехало к входу, он действительно ждал ее. Она засмеялась с облегчением.

– Разве это не глупо? Я искала тебя всюду.

– Глупо? – спросил он холодно. – Я не могу назвать это так. Пойдем наверх. Я хочу поговорить с тобой.

Его неожиданный гнев привел ее в смятение. И желая успокоить его, она сказал весело:

Мы, должно быть, ходили по кругу в поисках друг друга. Пара дураков.

Говори так о себе. – Он с шумом захлопнул дверь их комнаты. – Я чуть было не пошел в администрацию и не попросил служащих вызвать полицию, когда ты приехала.

– Полицию? Зачем? Я рада, что ты этого не сделал.

– Я сказал тебе, чтобы ты ждала меня перед этим магазином, а ты не сделала этого.

Тогда, возмущенная его тоном, она стала ему противоречить:

– Я пошла вверх по улице, чтобы встретить тебя. Что в этом плохого?

Я думал, что в конце концов ты поймешь, что в этом плохого. Беспорядочные привычки, и вот результат. Говорить одно, а делать другое. Она сказала сердито: