– О, дорогая! Я очень сожалею, но вы с Дарвином неправы. Мне в самом деле жаль.
– Не сердись на меня, Линн. Кто желает тебе больше радости в жизни, чем я? Чем мы с папой? Я просто не хочу, чтобы ты совершила ошибку. Я вижу, ты сильно увлечена. На тебе все это написано.
– Я не увлечена.
– Я нутром чувствую, что он не подходит тебе.
– А твое нутро не чувствует, что я, может быть, не подхожу ему? Роберт – блестящий мужчина. Он глава компьютерного маркетинга целого региона. Я слышала, как коммерсанты говорили…. – Из-за возмущения она стала задыхаться. – Международная компания…
– Именно это и производит на тебя впечатление? Послушай, Линн. Ты ничего не знаешь о крупных корпорациях. Сегодня ты на вершине, а завтра тебя выбросили. Лучше быть хозяином даже небольшого дела, чем зависеть от воли других людей.
Муж Хелен имел небольшое слесарно-водопроводное дело с пятью наемными рабочими.
– Ты обвиняешь меня в том, что я честолюбива? Я? Ты думаешь, что я вижу именно это в Роберте?
Нет, нет, я совсем не думаю так. Ты вовсе не меркантильна. Я плохо выразилась. Я подумала, что, возможно, ты чувствуешь что-то вроде обожания, преклонение перед героем просто потому, что ему сопутствует успех, и я только подумала, не принимай все так быстро всерьез.
– Ты знаешь, о чем я думаю? Я думаю, что ты идиотка, – сказала Линн перед тем, как повесила трубку.
Но по своей натуре она не могла на кого-либо держать зла слишком долго. Хелен была откровенна. Она, без сомнения, сама того не подозревала и даже стала бы возражать, если бы об этом узнала, но ею двигала зависть, несмотря на то, что она счастливо жила с Дарвином. Чистая и простая зависть. И Линн простила ее.
Почти три месяца прошло, прежде чем они стали вместе спать; Линн должна была ждать, когда девушки, с которыми она вместе снимала квартиру, уедут из города.
Но в один из уик-эндов это наконец случилось; две ее подруги едва успели добраться до аэропорта, как она приготовила щедрый обед, а он прибыл с цветами, альбомами дисков и шампанским. В первый момент они стояли, уставившись друг на друга, как будто эта внезапная чудесная свобода ошеломила их; в следующий момент все случилось, все пришло в движение. Цветы вместе с зеленой оберточной бумагой полетели на стол, пальто Роберта – на кухонный стул, и Линн очутилась в его объятиях.
Быстро, проворно, в тусклом свете зимнего дня он снял с нее одежду – свитер и белую блузку с кружевным воротничком, клетчатую юбку и нижнее белье. Ее сердце бешено забилось. Она могла слышать его биение.
– Я никогда… это первый раз, Роберт.
– Я буду очень нежен, – шептал он.
И он был нежным. Настойчивым, теплым и нежным, он говорил нежные, внушающие любовь слова, в то время как овладевал ею.
– Так сладко… Так прекрасно… Я очень люблю тебя.
Оправившись от легкого страха, она полностью отдалась страсти.
Много позже, когда они высвободились из объятий друг друга, Линн начала смеяться.
– Я только что подумала, хорошо, что я не включила плиту, когда ты пришел. Тогда у нас были бы угли на обед.
Они говорили о себе, доедая прекрасно приготовленное ею овощное рагу и нормандский торт.
– Девственница в возрасте двадцати одного года в наши дни – очень редкое явление, – сказал Роберт.
– Я очень рада, что ждала. – Она была все еще слишком робка, чтобы сказать: это делает ощущение того, что я принадлежу тебе, более полным! Но сколько это продлится? Она ему доверяла, но все же гарантий не было. Ничего не было сказано. «Но я умру, если он оставит меня», – подумала она.
Они снова вернулись в постель. На этот раз не нужно было стараться быть слишком нежным. Она преклонялась перед его силой. Для такого изящного мужчины он был чрезвычайно сильным. И, что удивительно, она почувствовала, что ее реакция не уступает по силе его желанию. Они спали, пока задолго до рассвета она не почувствовала, что он вернулся к ней, и с распростертыми объятиями она приняла его. Проснувшись, они увидели, что был сильный снегопад и вся земля покрыта снегом.
– Останемся весь день дома, – прошептал он. – Дома, в постели.
Всю субботу и воскресенье они не могли насытиться друг другом.
– Я одержим тобой, – сказал Роберт. – Ты самая эротичная женщина – я не знал женщины, подобной тебе. А ты выглядишь такой невинной в своих свитере и юбке. Никогда нельзя предположить это.
В воскресенье вечером Линн посмотрела на часы.
– Роберт, их самолет прибывает в десять часов. Боюсь, что тебе давно пора уходить.
Он застонал.
– Когда мы сможем повторить это снова?
– Я не знаю, – сказала она печально.
– Так жить нельзя! – Он почти закричал. – Я ненавижу делать это украдкой, прокрадываясь тайком в мотели на шоссе. И я не хочу также «жить вместе». Мы должны жить постоянно. Линн, ты выходишь за меня замуж.
Они назначили свадьбу на июнь и, чтобы провести медовый месяц в Мехико, воспользовались отпуском Роберта.
– Разумеется, ты должна оставить эту работу, – сказал он ей. – Мы не можем работать в одном офисе.
– Я легко найду другую работу.
– Пока не надо. Тебе еще нужно время, чтобы обустроить квартиру. Это надо сделать тщательно. Покупай вещи отличного качества, чтобы они долго служили.
Хелен щедро предложила им свой дом для приема гостей.
– Вам будет не очень хорошо в доме папы, так как теперь у него только три комнаты, – сказала она. – Если повезет и погода будет хорошая, мы сможем устроить прием в нашем саду. Дарвин планирует сделать бордюр из многолетних растений, и ты знаешь, что при его навыках в садоводстве, все будет очень красиво.
Надо отдать ей должное, с того момента, как была объявлена помолвка, Хелен не сказала ни одного пренебрежительного слова. Она поцеловала Линн, выразила восхищение кольцом, которое было действительно очень красивым, и пожелала им счастья.
– Счастья, – повторила она теперь, вероятно, слишком громко, потому что возвращавшаяся обратно пара с пуделем обернулась и посмотрела на нее. Эксцентричная женщина, съежившаяся и говорящая сама с собой, – именно такой она была. Объект, привлекающий внимание. «Ну вот, память не остановишь, стоит лишь ей начать углубляться все дальше и дальше…»
Во время той волшебной весны перед свадьбой все полюбили Роберта. Маленькие мальчики Хелен обожали его; он купил детские биты, учил их подавать, брал их с собой на игры и показывал им приемы борьбы. Когда лед окреп, они все ходили кататься на коньках, а когда стало тепло, отправлялись за город на пикник.
В кухне Хелен Линн готовила прекрасные маленькие обеды, открытые пироги, жаркое и суфле из новой книги Джулии Чайлд.
– Ты меня пристыдила, – сказала Хелен. После обеда Роберт садился за старое пианино и играл все, что его просили: джаз, мелодии из спектаклей или вальс Шопена.
По его предложению, обе пары пошли послушать симфонический оркестр Сент-Луиса. Дарвин никогда раньше не слушал симфонию и с удивлением признал, что ему это понравилось.
– Как только разовьется ваш вкус, вы не сможете жить без музыки, – сказал ему Роберт. – Для меня это та же пища. В будущем году мы достанем абонементы на концерты, Линн.
Наивный, добрый Дарвин восхвалял Роберта.
– Я не могу постичь, Линн, как он так много знает. Я просто просматриваю ежедневную газету и все. А он наперед знает, как сделать жизнь веселой и, кроме того, как приспособиться к людям. Ее отец одобрял ее замужество.
– Он мне нравится, – сказал он после того, как Линн с Робертом провели с ним уик-энд. – Хорошо иметь еще сына. А для него хорошо иметь семью. Очень тяжело для молодого парня потерять своих родителей таким образом. Что они собой представляли? Ты знаешь что-нибудь о них?
– Какой в этом смысл? Они умерли, – ответила Линн с нетерпением.
– У него есть только старая тетя в Питтсбурге?
– И дядя в Ванкувере.
