Она засмеялась и покраснела.

– Как же все-таки вы узнали об этом? Никто так не говорит…

– У меня также острый слух. Она дерзко взглянула на него.

– И поэтому вы пригласили меня сегодня вечером? И то, что я читала Генри Джеймса, – это подсказало вам такую идею?

– Она не имеет никакого отношения к этому. Просто я любопытен. Вы должны признать, что остальные работники офиса не интересуются ничем, кроме журналов о кино, не так ли?

– Они мои друзья. Я не обращаю внимания на такие вещи, – сказала она преданно. – По-моему, это не имеет значения.

– Не думайте, что я сноб. Я тоже не сужу о людях по тому, что они читают. Но вы должны признать, что приятно быть с людьми, которым нравится то же самое, что и вам. Кроме того, вы очень красивы. Этим как-то надо пользоваться, правда.

– Благодарю.

– Вы не верите, что вы прекрасны? Ваши глаза говорят, что вы сомневаетесь. А я говорю вам: вы как фарфоровая кукла. У вас кожа белая, как молоко.

Она парировала.

– Разве хорошо быть похожей на фарфоровую куклу?

– Я думаю, да. Я считаю это комплиментом. Этот диалог определенно отличался от любого другого, который она вела ранее с Биллом или с кем-либо еще. И она не знала, что должна сказать дальше.

– Ну что же, продолжайте свой рассказ о себе. Вы только начали.

– Осталось не так много. Папе было не по карману платить за мою учебу в колледже, поэтому я поступила в очень хорошую школу для секретарей, где были курсы по английской литературе. Я всегда любила читать, и именно здесь я поняла, что следует читать. Так что я читала и готовила. Это мое второе хобби. Может быть, это хвастовство, но на самом деле, я очень хороший повар. И это, пожалуй, все. Теперь ваша очередь.

– Хорошо. Я родился и вырос в Питтсбурге. У меня не было ни братьев, ни сестер, поэтому я был немного одинок. Хотя у меня был хороший дом. Мои родители были очень преданны друг другу. Я думаю, они немного избаловали меня. По-своему, они были необычными людьми. Моя мать играла на фортепьяно и учила играть меня. У меня это получается не совсем хорошо, но я играю, потому что это заставляет меня думать о ней. Мой отец был эрудированным человеком и очень тихим и добрым, обладающим старомодным чувством собственного достоинства. Благодаря своему бизнесу он ездил по всему свету. Каждое лето они ездили в Зальцбург на музыкальный фестиваль. – Он замолчал. – Они погибли в автомобильной катастрофе в то лето, когда я закончил колледж. Ее охватил ужас.

– Как это страшно! Достаточно тяжело, когда кто-либо умирает от сердечного приступа, как случилось с моей матерью. Но автомобильная катастрофа, это так… так ненужно, так нелепо!

– Да. Ну что ж, а жизнь продолжается. – Его лицо стало печальным, рот и глаза застыли в скорбном выражении.

В глубине зала как раз в это время пианист пел: «Свою сказку поведал незнакомец, он стал твоим новым возлюбленным, а кругом стояла темная синяя ночь цветущего мая».

Проникновенные слова давно ушедших сороковых годов, звучащие в момент откровений Роберта, наполнили ее грудь сильным, почти мучительным желанием, смешанным с печалью и волнующей радостью. Ее глаза наполнились слезами.

Когда он увидел ее слезы, он коснулся ее руки.

– Добрая девочка… Но довольно об этом. Идемте, а то опоздаем в кино.

Придя домой, она полночи лежала без сна. «Я хочу прожить с ним остаток моей жизни», думала она. Он у меня единственный. Но я дурочка. Провели вместе лишь один вечер, и все. Он не захочет всерьез иметь со мной дело. Как он может этого хотеть? Я недостаточно хороша для него. Я не нужна ему.

Однако именно она была ему нужна. В офисе они скрывали свое глубокое душевное волнение; когда они проходили мимо друг друга, они отворачивали глаза. Она радостно хранила их тайну. Только она одна знала обратную сторону этого человека, которого другие считали высокомерным, – ту сторону его натуры, которая была такой нежной. Только она одна знала об ужасной трагедии – смерти его родителей, а также о его мелких неприятностях.

Он сообщил ей по секрету:

– Я был женат.

Она испытала мгновенное разочарование, острую боль ревности.

– Мы встретились в колледже и поженились на той неделе, когда было присуждение степеней. Оглядываясь назад, я удивляюсь, как это могло случиться. Она была очень красива и богата, но избалованна и несерьезна, так что мы совершенно не подходили друг другу. Керида – ее мать был испанкой – «артистическая натура». Она писала акварели. Я не хочу умалить ее мастерство, но она была просто любительницей. Она поступила на работу в небольшую галерею и в выходной день работала в музее ассистентом на общественных началах. Делала все, лишь бы уйти из дома. Она ненавидела дом. В доме царил беспорядок, не было еды, белье чаще всего даже не отправлялось в прачечную, хозяйство было запущено. Я не мог никого пригласить домой из офиса, не мог укреплять контакты, которые необходимы в деловом мире. – Он пожал плечами. – Что я могу сказать кроме того, что ее образ жизни полностью отличался от моего. Мы действовали друг другу на нервы и поэтому, разумеется, ссорились почти каждый день. Ей не нравились мои друзья, а мне не нравились ее, я могу сказать вам. – Он печально улыбнулся. – Мы разошлись бы еще раньше, если бы не ребенок. Джереми. Ему сейчас шесть лет.

– Что с ним?

– Я не видел его с тех пор, как он был в возрасте одного года. Но я поддерживаю его, хотя он не нуждался бы, если бы я этого не делал. Керида вернулась к своим родителям, и он у них вырос. Она не хотела совместной опеки, говорила, что это будет слишком неприятно для ребенка, и я не хотел противодействовать ее решению.

– Все же, как ужасно для вас не видеть его! Или для него не знать вас.

Роберт вздохнул.

– Да. Да, конечно. Но он не может помнить меня, так как я полагаю, что в его возрасте для него я как будто бы умер. Однако я очень сильно надеюсь, что он захочет увидеть меня, когда станет настолько взрослым, чтобы понять ситуацию. – И он опять вздохнул.

– Я уверена, что так будет, – сказала Линн сочувственно.

– Да, узнает, как меня найти. Деньги ему поступают в банк каждый месяц. Итак, это конец моей маленькой истории.

– Это печальная история.

– Да, но она могла быть и хуже, Линн. Она кажется похожей на что-то, что случилось на целую жизнь раньше, – сказал он серьезно. – Я никогда никому об этом не рассказывал. Это совершенно секретно. И я очень скрытный человек, вы теперь это знаете.

Неизбежно связь Роберта и Линн должна была привлечь внимание. В следующем месяце она пригласила его в дом к Хелен. Дарвин, муж Хелен, был доброжелательный человек, круглолицый, с двойным подбородком. Рядом с ним Роберт блистал своим белым воротником, сверкавшим на его темно-синей спортивной куртке. Дарвин выглядел измятым, как будто он спал, не раздеваясь. Хорошо или, возможно, не так уж хорошо, но Линн была горда, что позволила Хелен видеть контраст между ними, горда и немного стыдилась этого.

На следующий день Хелен сказала:

– Конечно, ты хочешь знать, что я думаю о твоем новом мужчине. Я собираюсь сказать тебе прямо и определенно: «Он мне не очень нравится».

Линн закричала в телефон:

– Что?

– Я всегда была честной по отношению к тебе, Линн. Я знаю, я могу быть слишком резкой, но он не твоего склада. Он саркастически относится к людям, я это заметила, и у меня есть предчувствие, что он сноб. Он думает, что он лучше других людей.

Линн была взбешена.

– Что ты еще хочешь сказать приятного о человеке, которого ты даже не знаешь? Еще о каких предчувствиях?

– У него острый язык, он критически и очень резко судит о людях.

– Я никогда этого не замечала.

– Я думаю, это дурной вкус и даже бессердечно, с его стороны, говорить о той девушке в офисе и ее длинных ногтях. «Грязные длинные ногти. Можете себе представить, сколько бактерий уютно расположились под ними»? Это было унижением для нее, и Дарвин думает так же.