Я видела, что Эми чем-то обеспокоена. Мы отослали Маркуса, Барбару и Тути погулять вокруг дома и поднялись наверх поговорить наедине. Выяснилось, что у ее брата Лероя неприятности, и она подозревает, по поводу наркотиков. В общем, он куда-то исчез. Можем организовать клуб имени пропавших братьев, чуть было не сказала я, но все-таки удержалась. Эми рассказала, что недавно к ним домой заявилась полиция, и мать страшно переживает.

– Господи, надо было обязательно пригласить и твою мать. Она там совсем одна?

– Ничего, не беспокойся, с ней все будет хорошо. Поживет несколько дней одна в тишине и спокойствии.

Потом все как-то смешалось, потому что приехал Рори. Он привез своего отца. Огромный, похожий на медведя, тот приехал с другого конца света – из самой Монтаны. Конечно, кроме Рори, я ни о чем больше думать не могла, даже ненадолго перестала беспокоиться насчет Гарри. Челеста познакомилась с Эми, и я сразу поняла, что они станут сердечными подругами. Уотер Детройт был уже в Нью-Йорке. Странные у них с Челестой отношения, думала я. Она явно рада, что несколько дней проведет без него, но ведь вместе им тоже бывает хорошо.

Мы венчались в чудесный мартовский день – ветер был сильный, но солнце светило ярко. Я стояла у окна спальни и смотрела вниз, на лужайку перед домом: гости уже собрались на венчание; по узкой тропинке, обсаженной нарциссами, они шли в сторону часовни, женщины придерживали шляпы от ветра. Мама, Челеста и Тути остались со мной, чтобы помочь одеться. Я надела шелковый костюм цвета слоновой кости – облегающий жакет с вырезом лодочкой и длинными узкими рукавами; длинная, до лодыжек, обтягивающая бедра юбка, отороченная по подолу искусственным мехом; в муфту из такого же меха я буду прятать руки. Венок из белых роз нежно светился на моих иссиня-черных волосах, а на шее я застегнула жемчужное колье, свадебный подарок бабушки. Сама она была уже очень слабенькая и не смогла приехать.

Отец ждал нас внизу, очень представительный в дневной серой тройке. Голли, нашему лабрадору, на шею повязали белую шелковую ленту, и Тути держалась за нее, как за поводок. Я медленно спустилась вниз по лестнице.

– Сердечно рад, – отец произнес свое обычное приветствие. Но, взглянув ему в глаза, я увидела в них такую гордость и любовь и поняла, что он действительно очень рад. К нам уже спешил Вилли О'Брайен с фотоаппаратом. Он сделал групповой снимок на фоне «Тривейна» – мы с папой в центре, по бокам мама и Челеста, Тути стоит прямо передо мной и размахивает маленьким английским флажком, а Голли на ленточке рвется у нее из рук.

В часовне нас ждал Рори. Я шла к нему по проходу, высоко подняв голову, и знала, что никогда, ни на одном подиуме мира не было у меня такой гордой, величественной осанки. Службу вел старый дядюшка Мэтью – только у него в нашей семье был духовный сан. Казалось, что ради сегодняшнего торжества его пробудили от долгой спячки и отряхнули от нафталина. Он в двадцатый раз прочистил горло и наконец монотонно заговорил: «Дорогие мои дети, мы собрались здесь перед лицом Господа, чтобы в вашем присутствии соединить священными узами брака…» И вдруг – не знаю, что меня на это толкнуло, – я повернула голову, посмотрела на дверь и увидела: в часовню тихонько вошел Гарри и тут же спрятался в тень, за колонну.

Но когда служба закончилась, и я, откинув вуаль, медленно пошла по проходу рука об руку с Рори, Гарри уже и след простыл.

В «Тривейне» мы повеселились от души. Гостей было немного, около двадцати человек, но мы скатали ковры в Большом зале и танцевали под какую-то невероятную карибскую музыку – в последнюю минуту брат Маркуса отладил свою стереосистему. Это был их свадебный подарок нам. При первой же возможности Тути принималась петь, и даже Пруденс растаяла. Впервые в жизни она танцевала вместе со всеми, размахивая своими нижними юбками. И все это Вилли заснял! Только одно печалило меня: с нами не было Гарри, хотя он все же умудрился побывать на венчании. И еще я жалела, что не смогла пригласить Салли: мне пришлось бы объяснять, кто она такая.

В два часа ночи мы с Рори отправились в так называемое свадебное путешествие. Так называемое, потому что на самом деле мы поехали в аэропорт Хитроу, чтобы лететь на Карибские острова, но не в свадебное путешествие, а на мои съемки. Мы выехали из ворот «Тривейна», и тут же посреди дороги возник человек. В свете фар мы увидели, что это Гарри.

Он забрался на заднее сиденье, и я сразу заговорила с ним про Мюррея. За долгую дорогу в Лондон он наконец-то все мне рассказал.

– Этот Мюррей – страшный человек. Помнишь Тоби, сына Марч-Вентвортов? Бедняга был у Мюррея в Итоне мальчиком на побегушках.

– Что-что? – Рори чуть не съехал в кювет.

– Есть такой варварский обычай в английских мужских школах, – объяснила я. – Мальчики на побегушках для старших учеников. Они чистят им ботинки, стелят кровати, исполняют мелкие поручения, в общем, как слуги – делают для них абсолютно все. Ужасно, но, боюсь, этот обычай существует до сих пор.

– Гай Мюррей, – продолжал Гарри, – был отвратительный наглец. Страшно подумать, но он имел над Оливером какую-то непонятную власть. Сначала Оливер его прямо-таки боготворил. Потом, наверное, понял, что за ублюдок этот Мюррей, но было уже поздно. Именно он привел Оливера в агентство «Цецилия». Когда Оливер рассказал мне, что там происходит, я посоветовал ему поскорее прервать всякие отношения с Мюрреем. Потом Оливер погиб, и я было подумал, что на этом все кончится. Конечно, нехорошо так говорить, но вы понимаете, что я имею в виду. А уж истории с Молли Бэйнбридж я совсем не ожидал. Мюррей ее шантажировал. Она много лет работала в этом агентстве, но потом набралась мужества и порвала с ними. Она обратилась ко мне за помощью, а я долго не мог ничего придумать. Почему-то мне казалось, что я за нее в ответе. И тогда я сказал ей, что родители подыскивают кого-нибудь тебе в няньки, Худышка…

Я не стала обижаться на старое прозвище, ведь теперь я взрослая замужняя женщина. Глупо было бы злиться из-за детских воспоминаний, тем более когда Гарри говорит об очень серьезных вещах.

– Я подумал, если она будет жить в нашем доме, я смогу ее защитить. Но ошибся. Она призналась мне, что Мюррей все равно ее выследил. К тому времени она уже знала, что он – совладелец агентства «Цецилия». Он стал ей угрожать, говорил, что, если она не вернется туда, пусть пеняет на себя. И выполнил свою угрозу. Я вошел в дом и сразу их увидел: на верхней площадке лестницы он душил ее подушкой. Я бросился, оттащил его, но было уже поздно. Она умерла. На нем были перчатки, и он сказал мне, что доказать его вину будет невозможно: свидетелей-то нет. А если я кому-нибудь проболтаюсь, то через час буду уже на том свете.

Я вздрогнула: представила себе, как на заднем сиденье, словно в кино, вырастает мрачная фигура Гая Мюррея. Я уже слышала выстрел, видела, как Гарри падает с простреленной головой.

– А вообще-то, – вдруг спросил он, – откуда ты знаешь о Мюррее? Я же тебе ничего о нем не говорил.

Я рассказала ему о записной книжке Оливера и альбомах на чердаке «Тривейна».

– Дневник Оливера! Но это же очень важно! Дай-ка мне его посмотреть… Он у тебя с собой?

И тут я вспомнила. Дневник потерян в Париже. Я вернула его Челесте, а она куда-то задевала.

– Не волнуйся, – успокоил его Рори. – Мы все равно до них доберемся. Попробуйте вместе с Салли выследить Мюррея, чтобы у нас были его координаты. Мы вернемся в Англию и нанесем ему визит вежливости, даже если придется силой врываться в это чертово агентство.

Гарри собирался поселиться в Лондоне, в квартире на Ковент-Гарден, прямо над Салли. Там как раз сдавалось жилье. Я позвонила Салли из аэропорта и попросила снять эту квартиру для Гарри, а деньги взять у Грейс Браун с моего счета в агентстве. Я рассказала Салли про свадьбу – подробно, в деталях, – чтобы Грейс сразу поняла, что имеет дело с близким мне человеком.

И мы с Рори улетели в Сент-Бартс. И у нас действительно получился настоящий медовый месяц. Таможня в аэропорту никак не могла оформить фотооборудование и костюмы, потом они и вовсе куда-то канули, а без них съемка никак не могла состояться. Пока все ждали окончания этой эпопеи, я улизнула к Рори, в другую гостиницу, и только там наконец поняла, какое это блаженство – быть миссис Сван Стирлинг.