А человек, которого ксенос нанял первым, все не приходил. Кафирр внимательно разглядывал высокую надстройку, ее верх ощетинился серебряным частоколом антенн, назначения которых Кафирр определить не сумел. Кафирр ломал голову над предназначением лазерного дальномера, когда за спиной у него прозвучал вопрос:

— Ты что здесь делаешь?

Юноша обернулся быстрее подражалы, но вместо ожидаемого мужчины взору Кафирра предстала женщина, спускавшаяся по трапу, который вел на главную палубу. Если бы не пол незнакомки, Кафирр мог бы вполне подумать, что видит собственное отражение в зеркале. Она была ныряльщией: голова у нее обрита наголо, как и у него, руки-ноги такие же мускулистые, живот, как и у него, втянут. Как и Кафирр, она носила лишь набедренную повязку; груди ее были маленькими, с большими плоскими сосками. Глаза у нее были такими же широко поставленными и карими, как и у него, вот только морщины на лице пролегли глубже. Женщина была на много сотен часов старше Кафирра.

— Я жду человека, — сказал юноша. — Ксенос, чей это корабль...

Она оборвала его резким кивком головы.

— Я и есть человек, которого ты ждешь. Квазимодо никогда не учили различать людей по полу.

— Квазимодо? — Каламбура Кафирр не понял: самая доступная запись произведений Виктора Гюго хранилась за триллионы километров отсюда.

Она кивнула в сторону главной палубы.

— Тот самый ксенос, чей это корабль. Наш перепончатопалый хозяин против такого имени не возражает, счел, видно, будто я не в силах произнести "КВ'Маакс'ду". Меня зовут Найла. — Она произнесла это безо всякого выражения: не ради знакомства, а просто для информации. — Меня КВ'Маакс'ду нанял около двух дюжин часов назад, что делает меня старшей над тобой. — В тоне, каким произносились эти слова, слышалась нотка вызова. — Ксенос твердил, что нам нужно подходящее существо для работы на глубоководье. Ты и есть это подходящее существо?

Кафирр кивнул. Врать этим холодным карим глазам было труднее.

— Значит, ты его обманул. — Фразу Найла произнесла спокойно и как бы между прочим: не обвинение, а констатация факта.

Он пустился было отрицать и оправдываться, но она оборвала его, еще раз резко тряхнув головой.

— Послушай, на всем Наветренном Мате и дюжины ныряльщиков не наберется, кто хоть когда-нибудь работал на глубоководье. Ты слишком молод, чтоб быть в их числе. Это ксенос считает всех людей одинаковыми, но мы-то с тобой соображаем получше.

Найла помолчала, потом сделала широкий взмах рукой, как бы обводя весь гидрокрейсер.

— Тебе корабль нравится?

Лучшего корабля Кафирр не видел за всю свою жизнь, но бедный малый едва успел сказать "да".

— Так вот, — продолжала Найла. — Хочешь остаться на борту — не смей никогда мне врать. Мне все равно, что ты наплетешь КВ'Маакс'ду. Сама ему лапшу на уши вешаю. Но если поймаю тебя на том, что ты лжешь мне, то тут же скажу КВ'Маакс'ду, что ты ни разу в жизни не работал на глубоководье. Наш мягкосердечный .ксенос швырнет тебя в воду и найдет другого ныряльщика. Как я тебе уже говорила, для ксеноса мы все на одно лицо и на один лад.

Кафирр заранее был на все согласен, лишь бы по-прежнему чувствовать у себя под ногами гладкую палубу.

— Хорошо. — Найла сумела произнести это слово с угрозой. — Ты остаешься, и сам работаешь на глубине. Я в воду не пойду.

Юноша воду ненавидел (радуются ей только дураки да самоубийцы), но все же непреклонность Найлы поразила его чрезвычайно. Он встречал ныряльщиков-водоненавистников, у которых близкая беда была на лице написана, или тех, кто потерял всякую охоту жить. В их глазах метался страх, таких никогда не хватало надолго. Страх убивает быстрее, чем пуфка. Но по виду Найлы не скажешь, что она вообще чего-нибудь боится, взор ее холоден и тяжел, как волны накануне шторма.

Кафирр опять согласился: в конце концов от него никогда ничего другого и не требовалось, как нырять под воду.

От середины судна и до самой кормы почти весь гидрометный крейсер представлял собой один сплошной двигатель, но передняя часть корпусов, скрепленных поперечными балками, была наполнена специальной пеной, придающей судну плавучесть. В пене имелось несколько ниш, размеры которых позволяли устроить достаточно вместительные каюты. Строили гидрокрейсер люди, но рассчитан он был вовсе не на людей: в каждой из кают могли свободно поместиться несколько КВ'Маакс'ду.

— Это моя? — спросил юноша.

— Наша, — ответила Найла. — Ксенос полагает, что одной каюты более чем достаточно для двух человеческих существ.

Устроив ныряльщика в каюте, Найла ушла, даже не поинтересовавшись, как его зовут.

Кафирр выбросил Найлу из головы и, потыкавшись вокруг, отыскал внутри каюты отсек чуть поменьше, с великанских размеров раковиной и ванной. Нашел и вместительный шкаф, набитый продуктами. Попробовав еду, Кафирр убедился, что ничего вкуснее он никогда не ел. Только мысль о необходимости нырять под воду удерживала его от полного обжорства. Растянувшись на огромной спальной циновке, Кафирр думал: даже если ему суждено погибнуть при первом же погружении, он все же успел пожить так, как ни один из его знакомых не жил.

По ему одному ведомым причинам прихотливый КВ'Маакс'ду выбрал отнюдь не прямой курс на глубоководье. Вместо этого гидрокрейсер помчал вдоль подветренной полосы матов со скоростью четыреста километров в час, раскачивая на поднимаемой волне эти гигантские плавучие огороды. Большие воздушные обтекатели, вынесенные над кормой, не давали судну скакать и зарываться в волны на большой скорости.

Каждый миллиметр гидрокрейсера управлялся компьютером, причем код, составленный на языке КВ'Маакс'ду, одолеть было труднее, чем любой из шифров, придуманных людьми. Найла научила Кафирра нескольким словам, которые сама запомнила: эти слова открывали люки и вызывали вниз трапы. Не считая этого, оба человеческие существа на судне не могли распоряжаться ничем, включая собственную жизнь. Единственная их обязанность состояла в том, чтобы не попадаться своему ксеносу на глаза без лишней надобности. Его отрывистые приказания сменялись долгим молчанием.

Найла в общении была под стать КВ'Маакс'ду: передавала приказания ксеноса и этим ограничивалась. Вахты они не стояли, так что не было общих дел, которые могли бы их сблизить. Кафирр ел, когда был голоден, и спал, сколько хотел. Впрочем, однажды он испытал потрясение, когда, войдя в каюту, впервые увидел Найлу спящей. Лежит себе, свернувшись клубочком на одной половине циновки: точеные ноги подобраны под ягодички, одна рука прикрывает нежные груди, а другая, сжатая в кулачок, покоится прямо перед лицом, так что кончик большого пальца почти касается влажных губ. Во сне ее сильные плечи утратили обычную напряженность, короткие волосы у основания шеи заканчивались нежным мыском, Теперь, когда она смежила веки, Кафирр разглядел, что у нее длинные и шелковистые ресницы и что она гораздо моложе, чем ему казалось.

Ненадолго он опустился на циновку, сел так близко, что едва не касался ее, и смотрел, как она дышит: легкий вдох, почти незаметный выдох. Потом поднялся на палубу и улегся там: юноше хотелось выспаться, а лежа рядом с Найлой, он не смог бы ни расслабиться, ни заснуть.

Когда оба они пробудились, Кафирр попробовал завязать разговор. На палубе он спросил Найлу, почему они не пошли прямиком на глубоководье, а вместо этого устроили какую-то прогулку на сумасшедшей скорости возле матов, опоясывающих планету по экватору. Найла вместо ответа пожала плечами, не отрывая глаз от зеленого, полупрозрачного, как нефрит, мата, проносящегося мимо меньше чем в километре по правому борту.

— Мне КВ'Маакс'ду не докладывал. Если наш повелитель и чувствует себя одиноко, то от болтовни с человеческими существами ему легче не станет. — Найла выгнула кисть руки и, упершись пальцем в прочную корабельную обшивку, покрутила ею. — Наш Квазимодо считает, что разговаривать с нами — все равно что беседовать с переборками. Возможно, он просто решил тряхнуть как следует жаброгунчиков и тем заставить их показать, как они управляются со своими матами.