Что сделал ей Ник Эйдриан? Возможно, он спас ее карьеру в окружной прокуратуре. Брук нужно будет поблагодарить его, если они когда-нибудь встретятся. Может быть, они никогда и не встретятся.
– Ничего, – сказала Брук.
Конечно, они когда-нибудь встретятся. Она собиралась остаться здесь работать.
Ник вернулся в свою маленькую квартиру в одиннадцать часов вечера. Над Манхэттеном все еще висел дневной зной – тяжелый, удушливый, угнетающий. В холле Ник забрал свою почту. Он получил две корреспонденции: счет за электричество – он откроет его завтра или послезавтра – и «Нью-йоркер», ужасно испорченный, поскольку его бесцеремонно засовывали в слишком маленький почтовый ящик.
Ник выругался про себя и нахмурился, глядя на разорванный и помятый журнал. Бессмысленное уничтожение раздражало его. Даже больше чем раздражало, оно просто приводило его в бешенство. Может быть, именно поэтому он вел беспощадную войну с преступностью. Преступность представляла собой бессмысленное, беспечное уничтожение собственности, жизни, ума и надежды.
Ник сердито посмотрел на испорченный журнал и понял еще одну причину, по которой он испытывал такое волнение, держа в руках очередной номер. Месяц назад Ник послал в журнал свой короткий рассказ «Ритм Манхэттена». Никакого отклика с тех пор он не получил. Ник размышлял, что бы это значило. Это могло оказаться хорошим знаком – они склоняются к решению принять его рассказ. Или нейтральным знаком – никто даже и не подумал взглянуть на его произведение. Или плохим знаком – его рассказ положили в кипу «признанных негодными документов», ожидающих возвращения самонадеянному автору, когда придет очередь. Ведь отсылка обратно не подходящих им материалов – это не такой уж первоочередной вопрос, так?
Ник отсутствовал в квартире – обкладывая «красными флажками» превосходно организованный ночной наркотический притон – почти двадцать четыре часа. Во время его отсутствия квартира нагрелась от дневного зноя. Ника окутала влажная жара, тяжелым и цепким облаком повиснув у него в легких. Ник открыл окна, хотя и знал, что снаружи нет ни малейшего ветерка. Он включил портативный вентилятор – наплевать на нераспечатанный счет за электричество, – налил себе в стакан шотландского виски и наполнил ванну холодной водой.
Ник чувствовал, как напряжение покидает его тело, в то время как холодная вода стекала по его изнуренным мускулам, а тепло шотландского виски окутывало его усталые мозги. Мысли Ника вернулись к событиям последних двадцати четырех часов – поздний ночной телефонный звонок, допрос хозяев наркотического притона, встреча с шефом полиции относительно перевода в отдел убийств, как только он закончит давать показания по делу Кассандры…
Дело Кассандры. На этот раз они обязаны остановить Кассандру раз и навсегда.
Только вот окружная прокуратура мутила воду, перестраховываясь. Окружная прокуратура… Брук Чандлер. «Как она выглядит?» – размышлял Ник, допивая остатки виски. Если судить по телефонному разговору, она казалась деловой, высокомерной и холодной как лед.
Холодная как лед, но с нежным, сексуальным голосом.
Чарлз и Джейсон встречали «конкорд». Вылетевший из парижского аэропорта Шарль де Голль самолет только что приземлился. Пассажиры проходили таможню.
– Ты думаешь, Гейлен узнает нас? – спросил Джейсон.
– Трудно сказать, – рассеянно ответил Чарлз. Ничто в письмах Гейлен за последние два месяца не говорило о том, что она поняла: Чарлз Синклер, главный редактор «Образов», и Чарлз, волонтер Корпуса мира, заболевший малярией, – это один и тот же человек. – Возможно, и нет.
Чарлз и Джейсон смотрели, как пассажиры «конкорда», оставив позади таможенные и иммиграционные формальности, устремлялись через выход полного суеты международного терминала аэропорта Джона Кеннеди к ожидавшим их лимузинам. Это были целеустремленные, высокообразованные, богатые мужчины и женщины, которые летали через Атлантический океан так же регулярно, как пересекали город на машине. Прошло много времени после того, как из зоны прилета испарились все трансатлантические высокопоставленные путешественники, и появилась Гейлен.
На ней было старомодное лоскутное, до пола розово-фиолетовое льняное платье из крашеной пряжи с вышитой тамбуром белой шалью, накинутой на плечи. Она прижимала к себе ярко-красную дорожную сумку. Ни один из двух братьев-близнецов, одетых с иголочки, не обратил внимания ни на старомодный наряд Гейлен, ни на ее потрепанную, старую-престарую дорожную сумку. Их взгляды были прикованы к ее изумленным зеленым глазам – так поразило ее великолепие Нью-Йорка. Словно она была Дороти, прибывшей в Изумрудный город в стране Оз.
Чарлз и Джейсон поспешили к Гейлен, словно инстинктивно стремились защитить ее. Защитить ее от чего? От пугающего иностранного блеска, ослепительнейшими символами которого являлись сами близнецы Синклер?
– Гейлен? – ласково заговорил Чарлз.
– Чарлз? – прошептала Гейлен. Она пристально смотрела в его карие глаза, и ее пухлые губы медленно расплывались в застенчивой улыбке. – Чарлз без бороды.
– Я не был уверен, что ты вспомнишь. Поэтому и не стал упоминать об этом в своих письмах.
В зеленых глазах появилось изумление. Гейлен хотела ответить, но не смогла подобрать нужные слова и просто покачала головой, немного нахмурившись.
– Гейлен, – кинулся ей на выручку Чарлз, – это…
– Джейсон, – спокойно сказала Гейлен.
Она робко улыбнулась золотоволосому близнецу Чарлза.
– Разве я… – начал Чарлз. Он не мог припомнить, чтобы он рассказывал Гейлен о Джейсоне. Но, конечно же, она знала имя владельца и издателя «Образов».
– Ты называл его имя в бреду. – Какое-то мгновение Гейлен смотрела в глаза Чарлза, проверяя свою память. «Разумеется, я запомнила».
– Дай-ка мне это, – вмешался Джейсон и потянулся за пухлой красной дорожной сумкой. Когда он взял у нее сумку, она чуть не выпала у него из рук, оказавшись тяжелее, чем он ожидал. Джейсон мгновенно пришел в себя от удивления и без видимых усилий повесил сумку на плечо.
– Это мои рассказы, – виноватым тоном объяснила Гейлен Джейсону. – Ты написал, что, может быть, захочешь напечатать и другие рассказы, поэтому я их все привезла с собой, – добавила она, повернувшись к Чарлзу.
– Хорошо. Мы отвезем тебя в гостиницу. Ты, наверное, устала.
– В своем письме ты что-то писал об ужине сегодня вечером…
– Мы с Джейсоном хотели бы пригласить тебя на ужин в «Цирк». Это… – Чарлз замолчал, поймав на себе внезапно испуганный взгляд. Гейлен Элизабет Спенсер не захочет ужинать в одном из самых модных ресторанов Манхэттена.
– Вместо одежды я привезла с собой рассказы, – промямлила Гейлен, слабым жестом указав на красную дорожную сумку.
Чарлз хотел было сказать Гейлен, что он купит ей новое платье – десять платьев, сто платьев, – но передумал. Ему не хотелось ставить Гейлен в неловкое положение.
– Почему бы нам сегодня не устроить обычный ужин у меня дома? – вежливо предложил он и поднял бровь, посмотрев на Джейсона. Тот кивнул в знак согласия. – Может быть, Фрэн смогла бы присоединиться к нам? – спросил Чарлз у Джейсона.
– Она на Бермудах.
Чарлз и Джейсон молча проверяли списки своих подруг и отвергали одну кандидатуру за другой – слишком потрясающая, слишком поглощенная собой, слишком величественная…
– А как насчет Брук?
Джейсон кивнул и уверенно добавил, улыбаясь и глядя в зеленые глаза, с которыми он только что встретился взглядом:
– Тебе понравится Брук, Гейлен. Она очень милая.
– Брук, звонил Чарлз Синклер, – сообщила секретарша, когда Брук вернулась из суда.
– Чарлз Синклер? – спокойно повторила Брук.
– Да. Он не оставил никакого сообщения, просто попросил позвонить ему.
– Хорошо. – Сердце Брук екнуло. Зачем звонил Чарлз? Он не мог звонить насчет работы. Брук знала, что Чарлз ни когда не попросит ее поработать на «Издательскую компанию Синклера».
