Причина была одна.

И мотив тоже.

Она с трудом перевела дыхание. Значит, настало время высказаться. Прямо сейчас.

И все же ее одолели сомнения. Он – закоренелый холостяк: всему свету это известно. Если она заговорит… сделает предложение, а он не согласится… значит, между ними все кончено. Если она не сможет привести достаточно веские доводы, чтобы убедить его, он мягко, но решительно отделается от нее. И тогда она потеряет все, что у них… что у нее сейчас есть.

А если промолчит… потеряет все, что у них может быть.

Но даже если они испытывают одинаковые эмоции, это еще не означает, что он считает брак единственным возможным для него выходом.

Впервые в жизни она колебалась, прежде чем броситься в битву. Сделать единственный шаг…

Пенелопа попыталась определить, о чем он думает. Искала в его глазах хотя бы намек… И вспомнила…

– Почему ты так хотел ударить Камерона?

Судя по тону, этот поступок имел для него куда большее значение, чем просто желание наказать негодяя. Губы Барнаби дрогнули в сухой усмешке.

– Ты сказала, что я не подумал… и была права. Со мной творилось нечто страшное. Я никогда не совершаю необдуманных поступков, так же как ты никогда «не болтаешь глупости». Но когда Камерон стал угрожать тебе… я потерял способность мыслить. Да этого и не требовалось. Мне было совершенно ясно, что делать. Я вдруг понял, что за последние недели ты стала моей. И что я должен тебя защищать. Заботиться о твоей безопасности. Держать в объятиях и не выпускать.

В синих глазах сияло отражение этой неопровержимой истины.

– Поэтому я ударил его, а для этого даже не понадобилось раздумывать. Я знаю, как бывает… когда мужчина встречает ту, которая предназначена ему… но даже не представлял, что и со мной такое случится. Если ты не хочешь быть моей… – Голос его стал жестким. – Слишком поздно. Ты уже принадлежишь мне.

А она пыталась найти в его лице то, что придаст ей мужества. Неопровержимое доказательство своей правоты.

– Думаю, нам следует пожениться.

Барнаби был вне себя от восторга. Вот оно, то, чего он так долго добивался!

– Понимаю, есть от чего растеряться, – продолжала она, не дожидаясь ответа, – но если ты выслушаешь мои доводы, думаю, сам увидишь, какие преимущества это даст нам обоим.

Именно те слова, которые он мечтал услышать. Он опустил глаза, чтобы скрыть плескавшееся в них торжество. Нужно до конца выслушать все, что она хочет сказать.

– Я весь обратился в слух.

Пенелопа нахмурилась, не понимая, как истолковать его тон, но все же глубоко вздохнула и продолжила:

– Можно долго перечислять логические, разумные, продиктованные и одобренные обществом причины, по которым нам следует пожениться. Но для нас соображения общества не имеют особого значения, и я упоминаю о них просто для того, чтобы сразу их исключить. Отмечу только, что общество будет приветствовать наш брак.

Еще бы! Его мать будет на седьмом небе!

Барнаби только молча кивнул.

– Для нас важно другое – то, что мы прекрасно подходим друг другу. Одинаковое происхождение, одинаковые интересы и стремления, общие идеалы. Даже реагируем на определенные ситуации мы одинаково. А все случившееся за это время сблизило нас еще сильнее. Наши жизни оказались сплетенными вместе. Вдвоем мы сильнее, чем поодиночке. Поэтому мы должны пожениться, чтобы наше необыкновенное партнерство могло продолжиться. К тому же брак не будет нас ограничивать. Мы по-прежнему останемся свободными.

Ее губы плотно сжались. Судя по тому, как Пенелопа напряглась под его руками, ею владела прежняя стальная решимость.

– Почему-то мне кажется, что ты тоже этого хочешь, – добавила она и замолчала.

Честная, искренняя, здравомыслящая, прямая… Все это сияло в ее глазах. Ему оставалось лишь чарующе улыбнуться, сделать вид, будто он потрясен ее предложением, приотвориться, что он обдумывает ее доводы, и… великодушно согласиться.

И она будет принадлежать ему. А он получит все, чего желал, без необходимости признаваться в том, что у него на уме. В том, что все это давно мучило его. В том, что какая-то неведомая сила вонзила когти в его душу и теперь завладела им.

К несчастью… эта сила толкала на немыслимое.

Честная, искренняя, здравомыслящая, прямая…

Всего этого недостаточно. Ему недостаточно просто принять ее предложение.

– Да, нам нужно пожениться, – бросил он так резко, что Пенелопа широко раскрыла глаза. Но прежде чем она начала догадываться и предполагать, он повелительно поднял руку.

– Послушай…

Она должна знать правду!

– Когда мы впервые стали близки… будь ты немного опытнее, наверняка сознавала бы, что такой человек, как я, не прикоснулся бы к тебе без мысли о женитьбе.

Пенелопа ошеломленно уставилась на него.

– С тех пор? – выдавила она наконец. Он сухо кивнул:

– Именно с тех пор. Ни один благородный мужчина не решился бы затащить тебя в постель без намерений повести под венец. Все дело в том, что я хотел видеть тебя своей женой, но ты в то время была решительно настроена против замужества. Поэтому я смирился, но только потому, что твердо намеревался заставить тебя передумать.

– Ты намеревался заставить меня передумать? – осведомилась Пенелопа таким тоном, что Барнаби невольно фыркнул:

– Тогда это было почти безнадежно, да и я знал тебя не так хорошо. Я не мог сделать этого, но надеялся, молился, чтобы ты поняла все преимущества нашего брака. Чтобы убедила себя посмотреть на идею замужества с другой точки зрения. Так и произошло.

– Но почему ты хотел жениться на мне? – с искренним недоумением допрашивала она. – Едва ли не с самого начала наших отношений, прежде чем мы лучше узнали друг друга… Что заставило тебя решиться на это?

После долгой внутренней борьбы он вынудил себя сказать правду:

– Не знаю. Правда не знаю. Я знал лишь одно: ты была той самой, кто предназначен мне. Я не понимал, почему именно. Но так оно и есть.

– И все? Одна лишь интуиция? – зачарованно пробормотала Пенелопа.

Опасное признание. Но ничего не поделаешь: нужно идти дальше. Взгляд темных сияющих глаз чуть смягчился. Она склонила голову набок:

– А сейчас?

Самый главный вопрос.

Барнаби заставил себя заговорить. Признаться во всем, раз и навсегда. Рассказать все, о чем намеревался умолчать.

– Я по-прежнему не понимаю, почему любой мужчина в здравом уме и рассудке способен испытывать это к женщине… но я люблю тебя. Пока ты не появилась в моей жизни, я не знал, что такое любовь. Хотя много раз видел влюбленных и даже немного им завидовал. Но меня ни разу это не коснулось. А вот теперь… я хочу, чтобы ты была моей, перед Богом и людьми. Я люблю тебя.

Губы Пенелопы медленно раздвинулись в улыбке:

– Вот и хорошо.

Она притянула его голову к себе и поцеловала.

– Потому что именно этого я хочу. Потому что тоже люблю тебя. Все это странно и неожиданно, но поразительно и волнующе, и я хочу испытать это… с тобой.

Их губы находились в дюйме друг от друга. Она снова улыбнулась:

– Но ты должен запомнить, что со мной никогда не стоит спорить.

Он, наверное, засмеялся бы, но она снова поцеловала его. И продолжала целовать, пока он не стал отвечать на поцелуи.

Теперь, когда упали барьеры, когда были преодолены все препятствия, наконец появилась возможность по-настоящему отпраздновать все, что они нашли, все, что делили: любовь, страсть, желание.

И все это они выпустили на волю, позволив смятению чувств буйствовать и поглотить их.

Эта буря унесла их в безумный, ослепительный мир. К взаимному восторгу, взаимному удовольствию, взаимному наслаждению.

Они поженились не через несколько дней, как хотели, а в конце января. Наступил декабрь, который принес снег, много-много снега. И хотя их поместья находились неподалеку друг от друга, обе матери в один голос заявили, что гостям придется долго пробираться сквозь снежные сугробы и метели, чтобы прибыть на свадьбу, и, следовательно, свадьбу нужно отложить до первой же оттепели.