– Говори со мной, Эл.

– О чем?

– О чем угодно. Обо всем. Я хочу слышать твой голос.

Элеонора согнулась рядом с Ахиллом на кровати, осторожно пропитывая водой одеяло и одновременно стараясь не проливать слишком много воды, которая могла бы впитаться в постель. Ахилл слушал рассказы Элеоноры о ее детстве, братьях и дедах, которые участвовали во всех восстаниях, происходивших в Венгрии за последние шестьдесят пять лет. А их в Венгрии было немало.

Ахилл улыбался.

– Думаю, мне понравятся твои венгры.

Улыбка Элеоноры была сладостно-горькой, но она знала, что Ахилл не видит ее.

– Да, думаю, понравятся.

Вода пропитывала одеяло, растворяя засохшую на спине кровь, и Элеонора медленно начала приподнимать шерстяную ткань со спины. Мускулы Ахилла напряглись еще больше, и ей хотелось плакать от боли, которую она ему причиняла.

– Что твоя мать говорила о твоем дяде… – начала тихо Элеонора, потом запнулась.

– Париж, кажется, снова начинает посещать меня, – сказал Ахилл, потом надолго замолчал. – Я убивал в Париже людей, потому что один из тех людей убил Константина, – наконец прошептал он, его слова были полны печали, – человека, которого я считал своим отцом. Должен ли я сейчас послать вызов дяде Бекету за то, что он убил человека, который был моим отцом? Человека, саму мысль о ком я должен выкинуть из головы или свихнуться? Когда я думаю о том, что дьявольский Эль-Мюзир причинил твоей семье… И это зло во мне.

– Нет.

Элеонора поцеловала Ахилла в плечо, где она отмочила ткань.

– Ты не дьявол. В тебе столько хорошего.

– Да? И как много хорошего в том, что я совершил? Я убивал людей на дуэлях, некоторых из-за Константина, но других… Помнишь, мадам де Тове? Ее брат вызвал меня из-за пустяка, прости меня, Господи, я даже не помню, за что. Я встретился с ним в поле на следующее утро и проткнул его. И ты знаешь, что я почувствовал? – Рука Ахилла на покрывале сжалась в кулак. – Я почувствовал силу. Лезвие шпаги, казалось, пело, лишая противника жизни.

– Не говори так. Ты не Эль-Мюзир! В нем не было ничего хорошего, а в тебе есть. И много.

– Откуда я получил это «хорошее»? От матери?

– Не имеет значения, откуда оно взялось. Важно лишь то, что оно есть в тебе.

Улыбка Ахилла была печальной, когда он смотрел на Элеонору через плечо.

– Разве ты не видишь? Оно от тебя, Элеонора. – Она отрицательно покачала головой. – Да, – подтвердил Ахилл, – потому что без тебя… В Париже маркиз де Рашан – дядя того, с кем ты встречалась, – допустил промах: в одну пьяную ночь с его языка слетели слова о том, как умер Константин. Он знал больше, чем должен был.

Когда мне было девять лет, то мать, Константин и я ездили в Англию навестить сестру матери. Отец уехал раньше, чтобы уладить одно дело в Париже, как он сказал. Когда мы с матерью вернулись во Францию, он был мертв. На него напали разбойники, и после избиения он дожил только до следующего утра. Константин был пожилым человеком, Эл. – Рука Ахилла сжалась в кулак так, что побелели костяшки пальцев. – В то время нанимать разбойников, чтобы отомстить имевшему низкий титул, было обычной практикой – а шевалье по рангу ниже. В ту пьяную ночь в Париже я открыл, каков был маркиз и почему.

Этот маркиз де Рашан был… с… моей матерью в течение многих лет до того, как родился я. Он, очевидно, хотел вновь добиться ее благосклонности, но мать ответила категорическим отказом. Будучи раздосадованным, он сделал отца мишенью для насмешек, что, естественно, затрагивало происхождение наследника Д'Ажене. Константин вызвал его. Маркиз отказался встретиться с ним, а вместо этого наслал разбойников.

Элеонора легонько потрепала Ахилла по плечам и рукам, успокаивая его. Казалось, она была ему нужна, нужны ее прикосновения.

– Но король пожаловал мне титул графа. Когда я узнал правду, я вызвал де Рашана на дуэль. Но он опять отказался встретиться с наследником рода Д'Ажене. Поэтому я посетил его в особняке де Рашан.

– В его доме? – отпрянув, спросила Элеонора. – Ты дрался на дуэли в его доме?

– Он тоже, казалось, удивлялся, но не слишком долго. Я был в ярости. Мы дрались. Я убил его. Два его сына напали на меня. Я убил и их. Сначала Паскаля. Потом… потом Тьери. Знаешь, мы были друзьями. Тьери и я. И я убил его. – Ахилл посмотрел на Элеонору безумными глазами. – Я проткнул его точно так же, как и остальных. И посчитал это справедливым возмездием.

Элеонора головой уткнулась в плечо Ахилла.

– Но ты все равно не такой, как Эль-Мюзир. Ты дрался за своего отца, а твой друг дрался за своего. Ни один из вас не мог поступить иначе. Де Рашан долго издевался над Константином, и ты убил его за это. Эль-Мюзиру… не нужна была причина, чтобы убивать. Не нужно было принимать вызовы на дуэль, не нужно было вершить правосудие.

– Но если бы я ничего не совершил, кроме того, что сделал, как насчет дяди Бекета? Должен ли я вызвать его? А если янсенисты правы, тогда? Или все закончено? Столько людей погибло, когда я защищал честь человека, которого считал своим отцом. Или снова начать бойню? Бекет и Катье дороги мне, Эл. В их доме я видел настоящее счастье, смех. И хотя старался убедить себя, что любовь не существует, я видел и ее. И я разрушу это? А как поступить с кузенами и с кузинами? Потом и всеми остальными? Я с лихвой сыт местью. Пусть прошлое найдет мир среди мертвых.

– Я молю Бога, чтобы моя семья могла произнести эти слова.

Ахилл перекатился на бок и на секунду скривился от боли.

– Эл, – сказал он, беря ее за руку, – возможно, я помогу им сказать это.

– Слишком поздно, – прошептала Элеонора. – Это то, что можно понять только самостоятельно, то, что мы должны были осознать давным-давно, но так и не сделали этого.

– А я не смог бы понять этого без тебя, – заметил Ахилл и снова перевернулся на живот. Элеонора возобновила свою работу.

– Расскажи мне о Вене – попросил Ахилл, в его голосе чувствовалось напряжение.

– О Вене? – эхом отозвалась Элеонора, ее руки замерли.

– О твоей жизни там, до того как ты приехала в замок Дюпейре. Жизнь наемника одинока, Эл, и я хочу, чтобы у меня осталось как можно больше воспоминаний о тебе.

– Моей жизни прежде… До того как я согрешила с сыном дьявола. До того как я полюбила. – Руки Элеоноры дрожали, когда она вынимала шерсть из ран на спине – медленно, дюйм за дюймом.

– Венгрия, – начала Элеонора, поколебалась, потом начала опять: – Венгрия и Австрия веками были под гнетом завоевателей, в одни времена тесно сотрудничали, в иные не очень.

– О-ох, – было все, что произнес Ахилл.

– Вена для венгров – это как Париж для французов или Лондон для англичан. У моей семьи там дом, – продолжала Элеонора рассказывать Ахиллу о своей жизни в городе и при дворе эрцгерцогини.

Она говорила мягким и ровным голосом, боль от ранее сказанных слов ослабла, потому что была разделена с другим человеком, и скоро тепло огня, тишина ночи и стремящийся к жизни мужчина, спокойно лежавший под ее руками, превратили пустую комнату и обычную кровать в рай, с которым не могли сравниться ни грот, ни роща, ни римские излишества. Все ушло… стены комнаты закачались и рассыпались…