Он сжал губы, внимательно посмотрел на Элеонору и произнес:

– Вы удивляете меня своим вопросом. Я понимаю, что вы венгерка и иностранка, но ваша тетя говорила мне, что большую часть своей жизни вы провели в Вене. Вряд ли в этом месте дуэли не известны.

Элеонора неуютно поежилась на стуле.

– Разумеется, известны, хотя количество подстрекательств не так многочисленно, как у Д'Ажене. «И как насчет тех убийств в Париже? – подумала Элеонора. – Кто спровоцировал его на такую крайность?» – Не судите, да не судимы будете, – процитировал нараспев аббат и набросился на очередное блюдо. – Я знал его отца, – сказал он между отправляемыми в рот порциями пищи, – и я знал его самого ребенком. Каким он был мальчиком! Константин, его отец, бывало, ходил таким гордым, что у него такой сын. «Сын, достойный Карла Великого!» – хвастался он. Но когда Константин… умер… казалось, будто светлое ушло из Д'Ажене. Теперь его захватила тьма, и я боюсь, что она отделит его навсегда от его благородства и чести, какими он был наделен в юности.

Элеонора поняла, что ей требуется протереть затянувшиеся пеленой глаза.

– Трудно… трудно представить, что граф всего лишь мужчина.

– Он недолго был ребенком. Его мать свидетельница тому. – Аббат выпил большой глоток вина, хотя у Элеоноры создалось впечатление, что он вряд ли распробовал его. – Следует сказать, что официально я должен порицать месье Д'Ажене. Его неуважение становится, в конце концов, на грань богохульства. Но у него ранимая душа, и, возможно, однажды он поймет, что надо молить о прощении. Боюсь, что это единственное, что может спасти его.

«Нет, монсеньор, даже это не спасет его», – сказала про себя Элеонора, отпивая глоток вина. Как только он окажется в Вене, ее семья, ее братья увидят это. Дрожащей рукой она опустила бокал на стол; мысль о судьбе Д'Ажене, против ожидания, не успокоила ее.

Пожилой человек наклонился к ней и положил ей на руку свою ладонь.

– Не говорите янсенисту или иезуиту о моих словах, – шепнул он, – но иногда я думаю, что каждый должен искать Провидение своим собственным путем. Или, может быть, Провидение ищет нас.

«Не Провидение найдет дьявола, которым является граф Д'Ажене. А справедливость». Но слова гулко отдались в голове Элеоноры. Она подумала не о беснующемся дьяволе, а о его умных, удивительно светящихся темных глазах, о его нежных невысказанных мыслях.

Элеонора резко оборвала мешающие мысли. Как она могла забыть, кто он есть! Представь Кристофа, раненого, потерпевшего поражение, стоящего на коленях перед Д'Ажене, чтобы отдать ему свою шпагу, согласно требованиям жестких правил дуэльной чести, с его дальнейшей судьбой – лишить жизни или простить, – зависящей от прихоти победителя.

Ее рука начала дрожать, когда картина дуэльного поля становилась все более и более реальной. Она почти чувствовала режущую острую траву, колющую через вырезы в туфлях, запах крови на ветру, увидела, как ее братья падают один за другим от шпаги дьявола.

– Нет! – крикнула она, но слово вырвалось глухим шепотом. Она не могла позволить случиться такому. Она не могла…

– С вами все в порядке, мадам? – спросил аббат, участливо похлопывая Элеонору по руке. – Может, еще глоток вина?

– Прошу прощения, монсеньор. Я… я чувствую себя хорошо. Да. Спасибо. – Она подняла свои глаза к его понимающим серым глазам. – Монсеньор, мне надо задать вам, э-э… профессиональный вопрос.

– Отвечу, если смогу, дитя мое.

– Что… что больший грех, монсеньор, – быть верным клятве семьи, клятве шпаги, священной клятве, как если бы она была произнесена на крови и короне Святого Стефана, и принести страдания другим или нарушить клятву, но никто при этом не пострадает. Или желать, чтобы дьявол был рядом со мной, желать его рук на своем теле, его губ, его смеха…

Аббат поколебался, потом убрал руку.

– Это трудный вопрос, мадам Баттяни.

Элеоноре удалось не изменить выражения лица, хотя ее губы дрожали.

– Я окажусь проклятой, так ведь? Независимо от того, что я выберу, я окажусь проклятой.

На следующее утро служанке Элеоноры пришлось потратить дополнительное время, чтобы скрыть следы бессонницы под глазами своей хозяйки. Элеонора уже слышала гончих, готовых к охоте. Их лай действовал ей на нервы. Она отмахнулась от коробочки с мушками, которую ей протянула служанка.

– Нет, – обойдусь без этого, – сказала Элеонора. – Сделай как можно проще. – Служанка одобрительно хихикнула, а Элеоноре не хотелось ничего, кроме сладкого забвения сном, где не будет темноглазых соблазнителей, заставляющих ее тело гореть от самого чудесного томления…

Она была сбита с толку. Это оказалось слишком легко. Да, должно было быть труднее привлечь его внимание, обольстить его, но он с самого начала был там, ожидая ее падения.

Как оказалось, она сама попалась в сети дьявола. И теперь была проклята.

Элеонора резко встала.

– Я должна идти. Я слышу охотничьи рожки, – сказала она и покраснела, когда запоздало протрубил рожок, открывая ее ложь. Элеонора взяла хлыст и начала искать свой любимый веер, когда вспомнила, что он по-прежнему у Д'Ажене.

– Мартина, – обратилась она к служанке, – кто входил в мою… – Она запнулась и покачала головой. – Пустяки.

Служанка присела в реверансе.

– Прошу прощения, мадам, но никто мне пока не платит за то, чтобы я смотрела, кто входит и выходит из ваших комнат, поэтому я не знаю. – Девушка с отвращением округлила глаза. – За исключением мадам де Рашан, но если она думает, что я упускаю свою возможность с управителем винных погребов за его гроши, то она сильно ошибается.

Она снова присела.

– Вы извините меня, мадам? – Элеонора кивнула, и девушка с важным видом пошла к двери для слуг. – Этот управитель винных погребов скоро узнает, во сколько ему обойдется моя добродетель. Главный конюх дал сорок су, и он может заплатить столько же. – Дверь резко захлопнулась.

Элеонора тяжело опустилась на табурет у туалетного столика. Что же это происходит? Сорок су. Или это за час? Она подумала, какие ставки у аристократов – платит ли герцог больше, чем маркиз, а виконт больше, чем барон? Потом она подумала, а платят ли они вообще.

Она почти позавидовала служанке. Никаких навязчивых сновидений, никакого настойчивого голода, никакого дьявола, желающего…

Сигнал к охоте раздался снова. Элеонора выглянула наружу, было свежее яркое утро. Упоминание служанки о мадам де Рашан заставило Элеонору вспомнить злобный план женщины уничтожить Ахилла. Она почти позавидовала ей, с какой легкостью та получила lettre de cachet.

Было бы так легко и просто дать им возможность его арестовать и быстро вывезти из поместья. Так легко принять решение, не омраченное его страстью и неожиданной добротой.

Именно поэтому она не предупредила его об опасности? И поэтому она решила не говорить ему утром о ней? Это не искупило бы грехов ее собственной падшей души. Элеонора встала, думая о своем потерянном веере, и ударила хлыстом по юбкам амазонки. Она посмотрела на высокий шкаф в углу и решилась. Даже если она не скажет ему, то ей самой не помешает быть готовой.

Элеонора быстро подошла к шкафу и, порывшись, достала один из маленьких пистолетов, который ее брат Кристоф тайком заказал для нее. Для Элеоноры было делом нескольких минут зарядить пистолет и положить его в карман. Она покинула комнату беззаботной походкой, самой беспечной с тех пор, как она приехала в замок Дюпейре.

Хаос поглотил Элеонору со всей своей явной силой. Собаки выли, мужчины ругались, дрожащие женские голоса жаловались на слишком резвых лошадей.

– Надеюсь, вам никто не мешал спать, мадам, – тихо произнес голос Д'Ажене позади нее. – Нет, не оглядывайтесь. Никого не касается, что я обращаюсь к вам.

– Спасибо, я спала, как ставший притчей во языцех безгрешный голландец, – тихо ответила Элеонора, натягивая перчатки. – А вы?