Усадив Оксанена поудобнее, предлагаю ему сок. Он в сознании, но голова болтается так, что напоить его не удается.

Рассказываю, что хочу приготовить макаронную запеканку и что моя семья тоже придет к обеду. Макаронная запеканка – мое фирменное блюдо. Сожалею, что вынужден подержать его еще некоторое время связанным, но это не от меня зависит.

Поднимаюсь наверх, беру в аптечке все необходимое и перевязываю рану. Требуется наложить швы но, по-видимому, это потерпит до понедельника.

Взяв в холодильнике бутылку минералки, усаживаюсь на старый диван в гостиной. Кладу ноги на стол, закуриваю и смотрю на часы: маленький человечек на дисплее бежит, когда же он остановится.

Оглядываю уютную гостиную. Я получил много благодаря тому, потерял терпение.

Стараюсь курить как можно медленней.

Пульс девяносто восемь.

Интересно, какой пульс был у Оксанена во время артобстрелов, наверняка зашкаливало за сто семьдесят.

Иду на кухню и ставлю воду для макарон.

Режу лук и смешиваю его с яичным белком.

Обжариваю фарш и слегка добавляю специй, Оксанен, скорее всего, не любит острой еды. Только немного черного перца, чтобы ощутить вкус. Переборщишь – придется смягчать вкус сливками, а в этом случае есть опасность, что запеканка получится слишком жидкой.

Я рассчитал порцию так, что останется еще и на завтра. Конечно, в зависимости от того, сколько Сини съест. Это ее любимое блюдо.

Спускаюсь в подвал. Оксанен хрипит, бедняга.

Ослабляю веревки и высвобождаю ему руки.

– Больше никаких глупостей не будет?

Оксанен молчит.

Поглаживаю его по щеке, на ней синяк.

Один глаз закрыт, второй поблескивает.

– Тайсто.

Странно называть его по имени.

– М-м-м…

– Будешь сок?

Подношу стакан к его губам, они чуть приоткрываются, мне удается влить немного. Частично сок струится изо рта на шею и по ней под клетчатую рубашку. Пытаюсь вытереть подбородок и шею, поднимаю голову Оксанена, второй глаз открывается. С двумя глазами он на секунду превращается в моего приятеля. Но он смотрит не на меня, а вверх в маленькое окно, в котором мелькает тень.

Приказываю всем рассредоточиться вокруг дома, сама подхожу к дверям.

Нажимаю звонок.

Ни звука.

Заглядываю в маленькое окошко. Вижу старого мужчину на стуле, голова свешивается на грудь, Виртанена не видно.

Я рассказала подчиненным, что за случай перед нами, и особенно предупредила не совершать внезапных действий.

Вряд ли этот писатель традиционный псих, он только хочет вернуть свою семью.

За ним нет никаких правонарушений, вряд ли у него есть оружие, только желание, причем очень сильное.

Я подчеркнула, что алкоголь тут тоже ни при чем.

Луома вынес из сарая дохлую лайку.

Я снова звоню.

Открыв скрипящую щель почтового ящика, я кричу туда:

– Матти Виртанен! С вами говорит старший констебль Марита Каллиолахти. Выходите из дома, и разрешим эту ситуацию спокойно.

Ничего не слышно.

Подойдя к небольшому окну, стараюсь заглянуть внутрь. Солнце отражается в стекле, превращает его в блестящую пленку, ничего не видно. Я беру в машине мегафон.

Они пришли, чтобы все испортить. У них нет сочувствия и понимания. И ни малейшего понятия, что здесь происходит. Думают, что я преступник. Вот, еще и макароны выкипают.

Я бегу наверх в кухню, сдвигаю кастрюлю на половину конфорки и сливаю воду. Макароны перекипели. Ну как тут сосредоточишься? Смазываю форму жиром, перемешиваю все и добавляю белок с луком.

Сверху посыпаю тертым сыром. Ставлю форму в духовку и выглядываю в окно. Мужчина в синей форме стоит у боярышника и что-то говорит в плечо.

Спускаюсь в подвал и сообщаю Оксанену, что еда будет готова примерно через сорок минут. Он мычит, показывает рукой на стакан с соком. Протягиваю ему. Теперь весь сок попадает в рот. Все в порядке.

Я говорю Оксанену, что макаронная запеканка – это только одно из блюд моего репертуара, он сможет получать у нас сытную финскую еду всех видов.

Нам надо только прогнать их, чтобы не мешали.

Подходит Кохонен и докладывает, что у ворот какая-то женщина с маленькой девочкой. Женщина утверждает, что она жена Матти Виртанена.

Я иду к ним. Представляюсь и рассказываю все, что знаю.

Женщина начинает плакать. Девочка хватается за ногу матери.

Мы решаем, что они сядут в патрульную машину.

Я успокаиваю женщину и говорю, что ситуация полностью под контролем.

– Мы пригласим вас, если в этом будет необходимость.

Один из полицейских остается с женщиной и девочкой в машине, а я с мегафоном в руках подхожу к маленькому окну.

– Это по-прежнему старший констебль Марита Каллиолахти. Матти Виртанен, выходите из дома, без паники. Я знаю, что здесь происходит. У меня ваш блокнот! Вы слышите, эту ситуацию можно решить без проблем!

Она читала мои заметки, украла работу многих месяцев.

Как она смеет.

Я на цыпочках дотянулся до окна, приоткрыл его.

– Убирайтесь! Это обычная сделка по покупке дома, больше ничего!

– У вас там старый человек в заложниках!

– Никакой он не заложник, он остается здесь жить. Мы заключили договор. Прочь с моего двора!

– Мы не можем уйти! Выходите из дома, иначе мы войдем туда!

– Вы не можете войти! Это мой дом!

Я беру стул, чтобы выглянуть в окно и увидеть, кто это кричит.

Там никого нет, я вижу траву, синюю машину и сквозь стекло – тех, кто в ней.

Хелена и Сини.

Они сидят там и ждут меня.

Любимые мои. Обе мои любимые.

Они пришли раньше времени.

Ничего. Запеканка скоро будет готова.

Я говорю Оксанену, что приведу Хелену и Сини. Оксанен трясется, может, ему холодно, надо укрыть его получше.

– Я скоро приду. И тогда перекусим.

Поднимаюсь по лестнице, иду в коридор, открываю дверь в яркий день. Солнце бьет прямо в лицо, я не различаю деталей происходящего во дворе, поднимаю обе руки, чтобы прикрыть глаза.

Кто-то хватает меня за руки.

Руки выворачивают.

Слышен щелчок.

Ветер на секунду прикрывает солнце, качнув большую ветку березы, я вижу их.

Сижу на качелях под яблонями, скольжу по траве босыми ногами. Догорает августовский вечер, сауна топится. Сейчас они выйдут из машины, и мы вместе пойдем париться. Но прежде я накормлю того, кто отдал мне все.

Что за птица поет там, высоко, в ветвях березы? За день я успел наслушаться истошных воплей и неритмичного перестука сердца, так что сейчас не узнаю даже этого знакомого голоска. Легкий ветерок, прошумев листвой, уносит птицу. Я перевожу взгляд в небо и отрываю ноги от земли. Качели лениво покачиваются. Башка кружится. Дневные заботы до того проели мне мозги, что стоит притормозить, как кажется, что траву мгновенно морщинят волны.