Хелена
Я сварила суп из замороженной рыбы. Вода водой. Поневоле задумалась, чем Матти приправляет блюда. Лимонным перцем? Или просто солью? Выбрала соль, но переборщила. Вспомнила хитрость Матти. Бросила в суп сырую картофелину, она вобрала в себя лишнюю соль. Стыдно признаться, но все, что мне известно о приготовлении еды, я узнала от Матти. Дело даже не в том, что мама умерла слишком рано, просто меня никогда не интересовала кулинария.
Я поставила тарелку перед Сини. Было приятно, когда она съела все и похвалила суп.
Пообедав, Сини захотела рисовать. Она нарисовала дом и большую гору посреди двора. Она объяснила, что мы с папулей были в этом дворе.
Что это он опять вытворяет, да еще с дочкой? Неужели мало истории с массажем?
– В доме живут папины друзья? – спросила я.
– Нет, – ответила Сини.
– Почему же тогда вы были там? – спросила я.
– Папуля захотел, – сказала Сини.
– Вот как!
Легко перескочив с одной темы на другую, Сини вспомнила то лето на озере Пяяннэ, когда мы забрели с ней в воду глубоко, почти по самое горло. Помню, как я держала Сини за руку и смотрела в бескрайний простор озера.
– Что ты там видишь? – спросила Сини.
– Озеро, – ответила я и подняла Сини на мостки.
Матти завернул дочку в большое полотенце, так что остались только глаза и кончик носа. Матти чмокнул ее в нос. Засмеявшись, Сини сказала, что борода колется. – Там иголки, как у ежиков и грабель, – сказал Матти и усадил дочку на плечи.
Сини визжала и смеялась: вот здесь на голове пятнышко, где мало волосиков и болячки, как у меня на коленке. Матти объяснил, что у каждого умного человека на голове болячки. Они появляются тогда, когда человек думает и чешет голову.
Тогда это казалось смешно, сейчас – противно.
Из Пяяннэ Сини перенеслась в Хельсинки, в тот вечер. Она как будто пересказывала содержание триллера. Что я была, как лев, а Матти – как тигр. Округлив глаза, Сини рассказывала, как тряслась на моих руках, когда мы бежали по лестнице вниз к машине Сиркку, и как машина не стала ждать папулю, и как папуля остался лежать во дворе. Сини спросила: когда мы заберем папулю сюда из другого дома? Не знаю.
Матти
Воскресенье, неделя до Иванова дня. Две недели я читал по ночам непрерывно. Пытался дозвониться до них, но Сиркку не отвечала.
У них интрига! Не отвечать, если позвонит.
Жестокие паскуды. Сговорились, безголовые клячи!
И по отдельности то же. Безголовая, безразличная корова, я освободил тебя от кухни, а ты не хочешь даже взять трубку!
Хелена. Я только хотел рассказать тебе, насколько интересен мир домов и сколько надо знать, чтобы решиться приобрести дом. Насколько я готов к перемирию и к репарационным выплатам, я готов даже пересмотреть старые границы ради тебя.
До чего бы я хотел услышать, как Сини произносит «папу-у-уля», три этих протяжных «у».
Хелена не понимала, что чем больше она удалялась от меня, тем ближе я становился.
Хелена, мы скоро срастемся.
Голова моя была забита техникой строительства, историей заселения, текстами проспектов агентств по недвижимости, инструкциями ремонтных пособий, политикой планирования застройки и расходами на отопление индивидуальных домов.
Если голова забита, никогда не знаешь, что в ней есть. Нужно сделать выборку. Я начал с того, чего не хотел.
Я не хотел дома из белого кирпича, во дворе которого газон выбрит до миллиметровой щетины, а под кустами стоят три керамических гнома.
Я не хотел нового под старину деревянного дома с башенкой и балконом.
Я не хотел деревянного дома, обложенного кирпичом, в котором были занимательные детали.
Я не хотел современного дома, в котором архитектор самовыразился, уверенный, что никогда не будет в нем жить, тем более делать уборку.
Я не хотел большого дома. Все гиганты площадью свыше 150 квадратных метров выпирают из общего окружения, словно пестрые первомайские шары.
Я хотел простой дом. Такой же, как и я сам.
Когда в голове остается только одна идея, становится очень уютно.
Натянув «спортивки», я подключил пульсомер и выбежал на улицу.
Во дворе заметил машину Рехунена. Притормозил посмотреть, как они с женой, выбравшись наружу, складируют на земле огромные пакеты с покупками. В суете женщина забыла свой мобильник на крыше автомобиля. Я переждал за мусорными баками, пока они скроются в подъезде, и прихватил ее мобильник.
Шаги Командора были легки. За неполных полчаса я добежал до Вальдшнепова переулка. Дом Мякинена виднелся за кустами сирени. Во дворе никого не было. Проскочив сквозь кусты, я подошел к яблоне, шторы не шевелились.
Присев на белый садовый стул, я прислушался к своим чувствам. Представил себя хозяином, закинул ногу на ногу и задумался. Листва шелестела на ветру. Первая кольцевая шуршала покрышками.
Дверь террасы отворилась, и знакомый с виду мужчина второпях выскочил во двор. Остановившись прямо передо мной, он трясущимся голосом спросил, что я делаю у него во дворе и на его стуле. Я представился многолетним читателем журнала «Наш двор» и поздравил его с удачным решением.
Он потребовал покинуть его территорию. Я попросил Мякинена присесть рядом, но тот не пожелал. Тогда я сказал, что прочел его очень глубокую статью в нашем общем журнале. Он выкрикнул подмогу – каких-то Сами и Мике. Два подростка выскочили к отцу. Мякинен обрисовал им ситуацию. Сами и Мике предложили вызвать полицию. Я предложил им заняться футболом.
Встав со стула, я вплотную приблизился к Мякинену. – Ты же меня сам и пригласил.
Пришлось напомнить ему интервью, в котором он говорил, что лишенный радости житель многоэтажки получит быстрое облегчение при депрессии, если погостит, к примеру, в саду у знакомых. Я сказал, что моя жизненная ситуация абсолютно безрадостна, а поскольку я лишь обдумываю возможность покупки маленького домика, то пришел в порядке первой помощи обнять его деревья. Мякинен ответил, что мы не знакомы и что мне лучше покинуть его двор.
– Сперва я подкреплюсь энергией вашей яблони.
Подойдя к дереву, я обнял его. Грубая кора старой яблони приятно царапала мою потную шею. Я отпустил дерево и сказал спасибо. Мякинен и близнецы не произнесли ни слова. Я медленно подошел к краю участка, проскочил сквозь кусты и легко потрусил к лесной дороге.
Вернувшись домой, я позвонил Мякинену и извинился за свое поведение. Рассказал, как наша семья мечтает о доме, и пожаловался на трудности принятия итогового решения. Мякинен промолчал. Потом он сказал, что врываться к нему во двор – еще не решение проблемы.
– Ваша статья произвела на меня такое впечатление, что я не мог не прийти.
Мякинен растаял от похвалы и рассказал о консультационном бюро для жителей частных домов, которое с удовольствием проконсультирует всех интересующихся вопросом. По его словам, в бюро каждого человека принимают просто как человека, будь он абсолютно уверен в выборе или только на подступах.
Я поблагодарил Мякинена за совет, за проявленную заботу и еще раз покаялся в своем заблуждении. Он хохотнул: всякое бывает, да и не удивительно, ведь они вложили столько средств в этот небольшой дворик.
Не успел пот просохнуть после моего приключения, как я вывел на первой странице блокнота заголовок:
Индивидуальные дома и их обитатели. «Наш дом» / Мякинен.
«Жадные до имущества и частной собственности. Внешняя гуманность, внутренняя пустота. Только завидят постороннего у себя во дворе, уже готовы звонить в полицию. И вместе в тем падки на похвалу, тают словно воск, если речь об их цветочках и кустиках, деревьях и каменных горках. Становится страшно: вдруг и я стану таким же. Нет, не стану. Я хочу дом только ради Хелены и Сини.
Интересная деталь: Мякинен был агрессивен с самого начала, хотя он профессиональный психолог. Человек по сути своей – собственник. Сыновья по приказу отца готовы стать волкодавами, чтобы прогнать чужака, проникшего на их участок. На уроках биологии те же парни сидят, как овечки, в супермаркете у прилавка с фруктами приветливо махнут мне рукой. Хозяйка так и не показалась. Скорее всего, она была на кухне, смазывала куриные окорочка соевым соусом. Я разрушил томную атмосферу их семейного вечера. Я продырявил их воздушный шар, надутый с таким трудом.
В заключение. У всех газон. У всех собака. У всех машина под сто тысяч. У всех по два ребенка. У всех газонокосилка. Все боятся, что кто-нибудь придет и отберет все это.
Журнал „Наш двор" – это трибуна страха».