– Неправда, – вяло протестую я. – Хочу. Хочу жить как нормальный человек, хочу, чтобы деньги были, хочу…

– Так давай приведем твое хочу в полную боевую готовность, – говорит Лена, сев ко мне на колени и поглаживая, – и ты выстрелишь, как настоящий мужик. Понимаешь, о чем я?

– Примерно, – отвечаю я.

– Кто-то знает, что ты это делаешь? Ну, пишешь рекламу несуществующих книг?

– Никто, кроме матери, – признаюсь я.

– Что она говорит по этому поводу? – интересуется Лена.

– Говорит, что я полный дурак.

– Она не права, – серьезно говорит Лена, – ты не так прост, каким хочешь казаться, милый.

– Я прост, как лицо Микки-Мауса, – говорю я печально. – Которого попросту нет.

– Возьми себя в руки, – резко говорит она. – Будь мужчиной.

– Трудно это делать, когда тебе поручили место Матушки Енотихи, – сетую я. – Да и потом, мне гораздо больше нравится, когда ты берешь меня в руки. М-м-м-м…

– Ты прямо как Илья Муромец чертов, на печи валяешься уже тридцатый год, – говорит Лена. – А у тебя ни денег, ни семьи, ни жилья, ни цели, ни смысла.

– Ну, – признаю я.

– Так пора начинать двигаться, малыш, – говорит она, – м-м-м-м-м, двигаться во всех смыслах.

– О, – говорю я и пытаюсь прижаться губами к ее груди, но Лена перехватывает мне голову и глядит в глаза.

– Напиши пьесу, – говорит она.

– Что? – еще не понимаю я.

– Эту чертову пьесу. Для чертова представления в чертовом парке с чертовым колесом, – говорит она. – Не делай вид, что ты снова не понял. Я говорю о пьесе, которую хочет директор.

– Он хочет сценарий шоу, – помедлив, отвечаю я.

– Плевать. Напиши сценарий шоу, а потом слегка переделай его в пьесу. Разве не все они так делали, эти писатели? Этот… Шекспир, например? Писали себе книжку, а потом снимали по ней фильмы, ну, или в то время, когда камер и пленки еще не было, ставили по ней спектакль.

– Все было, – кашлянув, говорю я, – несколько иначе, хо…

– В общем, напиши пьесу, – говорит Лена. – Ты можешь.

– Мне страшно, – честно признаюсь я.

– Ты подавал надежды, – говорит она. – Твоя мать соизволила со мной поделиться. Да и от директора я слышала.

– Это было давно. Боюсь, я не состоялся, – мрачно делюсь я и пытаюсь приподняться, но она не дает.

– Давай, – запрокидывает Лена мне голову и приближает лицо вплотную. – Давай. Напрягись, чтоб тебя. Не все же из тебя выветрилось.

По сусекам помети, по амбарам поскреби. Выжми все, что можешь. Напиши пьесу.

– Ради чего? – вяло спрашиваю я. – Чтобы эта сволота, ну, я о директоре, ты поняла, заработал на мне еще денег? Да и не верю я в то, что смогу.

– Сможешь, – сухо говорит она. – Потому что это принесет прибыль не ему, а нам.

– В смысле? – переспрашиваю я.

– Послушай, – говорит она, – я говорю и о том, что мы можем с тобой сделать вдвоем.

– Я об этом и думаю, – я пытаюсь вырваться, чтобы наконец…

– Да нет, – говорит она. – Я о деньгах. О куше. Куше, который мы с тобой, малыш, можем сорвать в этом году, в этом парке.

– Вот как? – говорю я, все еще глядя на грудь.

– Отвлекись! – встряхивает она мою голову. – Я говорю не о фантазиях, которыми ты вечно забиваешь себе голову. Писать анонсы ненаписанных книг – это, конечно, здорово, но этим можно заниматься еще тридцать, сорок, сто лет!

– Ну, насчет ста не уверен…

– Ты понимаешь, о чем я, малыш. Так вот. Не нужно ждать ста лет. Мы можем заработать денег прямо сейчас. И не просто хапнуть кусок, который переварим за пару месяцев. Я говорю о настоящем куше.

– Как это? – спрашиваю я.

Она встает и поворачивается ко мне спиной. Говорит в лунное окно:

– Мы можем стать владельцами парка аттракционов.

Буквально за пятнадцать минут я успеваю поверить в чудо.

Ну и ну, говорю я себе. Ну и ну, говорю я Луне. Ну и ну, говорю я Елене.

Диспозиция такова: оказалось, что директор парка аттракционов, почтенный мужчина, питает страсть к занятиям предосудительного рода. И речь идет вовсе не о походе с проститутками в баню или, там, сеансе эксгибиоционизма на вечерних променадах в парке. Все гораздо хуже. Хуже вообще и лучше для нас с Леной, конечно. Дело в том, что наш директор – грязный извращенец!

– Я на это внимание обратила еще два года назад, – рассказывает мне Лена, свернувшись на табуретке у батареи, она вообще любит, где теплое, ну прямо кошка, а не Мать Енотиха. – Повела в парк на аттракционы племянницу. Девочке было двенадцать. Двенадцать с половиной, если точно. Хорошенькая, уже не ребенок, еще не…

– В общем, почки набухают, – прерываю я. – Так?

– Ага, – кивает она.

Мы сдержанны, холодны и спокойны. Ведь мы говорим о Деле.

– Мне как будто обожгло руку, – говорит она. – А я держу ее на плече малышки. Ну, ты знаешь, как оно бывает. Ждешь в очереди и берешь ребенка под крыло. Опеку. И тут – этот ожог. Я оглянулась, за нами он. Метрах в двух.

– Я готова всем на свете поклясться, – клянется Лена, – что он отпрянул, а на самом деле стоял вплотную к нам. Когда я говорю, что мне обожгло руку, я имею в виду вовсе не взгляд и тому подобную мистическую чепуху. Нет, конечно. Обожгло натурально. Чем-то горячим.

Я глянула на него мельком и поняла. Это было дыхание. Он выдохнул, когда отпрянул.

– В общем, с тех пор я постаралась приходить в этот парк почаще. Была раз двадцать за полгода, наверное. Каждый раз старалась притащить с собой подружек. То ту, то эту. Все как на подбор. Ну, а одеваются сам понимаешь как.

– Да, – киваю я, – чулки, ботфорты и топик, тонкие сигареты, парикмахерская и коротко стриженный молодой человек на – «вольво», и все такое.

– Ты наблюдательный, – говорит она, – прям писатель.

– Не будем о грустном, – прошу я.

– Ладно, – продолжает Лена, – в общем, я специально как бы проверяла, обратит ли он на них внимание. Нет! Ни разу. Ну, а когда в радиусе двадцати метров появляется девочка лет десяти-тринадцати, он, чтоб его, буквально меняется.

– Не заметил… – неуверенно говорю я.

– Я заметила, – жестко перебивает Лена, – и пока этого достаточно. Слушай дальше. Он вокруг малолеток просто как волк рыскает. Круги наворачивает. Что самое интересное и что очень нам поможет, не только рыскает…

– Ты хочешь сказать?.. – спрашиваю я.

– Я хочу сказать, что иногда наш директор, почтенный бизнесмен и все такое, – усмехается Лена, – потрахивает малолетних девочек прямо в парке аттракционов.

– Гм, – говорю я. – Ты своими глазами видела?

– Я видела, как девочка заходит с ним в павильон, а выходит с мутным взглядом в примятой одежде, блестящими губами и раскрасневшаяся. Не раз видела.

– Но как?! – поражен я.

– Пару из них я определила. Дай мне сигарету. Прикури. Спасибо. Так вот, парочка – это из соседнего района, где общежития.

– Да, – говорю я, – наш кишиневский Гарлем. Допускаю.

– Еще одна выглядела как бродяжка, – перечисляет Лена, взмахивая красным огоньком в длинных пальцах, – а вот две-три были явно, что называется, из приличных семей.

– Но?.. – недоумеваю я.

– Всякое случается в жизни, милый, – говорит Лена, – и они в любом случае жертвы, а он насильник. Возможно, он кого-то покупал, кого-то шантажировал, кому-то угрожал. Поверь мне. Есть тысяча и один способ заставить маленькую девочку пойти с Плюшевым Другом в пустой павильон и заставить ее там сделать чмок-чмок. Как минимум. А если ей уже встречалась пара таких умников, то можно и совершенно безбоязненно не ограничиться только лишь чмок-чмок, а провернуть еще и чпок-чпок. Возражения?

– Никаких, – смеюсь я, подняв руки. – Дальше.

– В общем, я вычислила его, – говорит Лена, – но доказательств у меня не было, потому что он не совсем уж дурак. Девочек водит в заброшенный павильон, напялив на себя костюм. Пару раз в Снупповом костюме был, один – Сказочным Принцем, разок – Мушкетером. Но я по походке и осанке определила. К тому же в те дни, когда я его видела в том или ином костюме, работник, который в нем ишачит, отсутствовал.